– Такое отключение мозга сделало его обладателя, гонимого безумием, не способным к дальнейшим действиям, грозящим смертью окружающим. В результате через несколько секунд последовала смерть. Он не страдал, – добавил он более тихим голосом, пристально глядя на Эмриса, который стоял со склоненной головой, обхватив края стола по обе стороны головы умершего, пальцем прижав к крышке стола сломанные древко и наконечник стрелы.

Ни один гавриллит не отважился бы сказать то, чего произнес сейчас Дов, в присутствии человека, который сделал это, а теперь стоял у неподвижного тела мальчика, держа в руках орудие, которым убил его. Несомненно, он чувствовал вину за то, что нарушил клятву не отнимать чужой жизни, даже если таким образом он спас десятки других.

Лорд Дов, хотя и прошел обучение у гавриллитов, не был одним из них, он был светским Целителем, и не давал клятву верности и подчинения своему настоятелю, как монастырские братья. Под его пристальным, почти вызывающим взглядом Эмрис медленно поднял глаза. Килиан, все еще стоящий у локтя Дова, мог хорошо почувствовать энергию, напряженно пульсирующую между этими двумя людьми, но не мог заставишь себя сделать даже шаг в сторону.

– Я знаю, что он не страдал, – мягко сказал Эмрис, так, будто, кроме них двоих и мертвого Ульрика, в зале никого не было. – Я знал это, когда посылал стрелу. Я также знал, понимая разумом, что убить его тогда как можно скорее и точнее – даже в нарушение клятвы – было значительно лучше, чем позволить ему погубить еще больше бесценных Целителей.

Его плечи слегка вздрогнули, когда он посмотрел на изрезанное сердце в руках Дова, и его взгляд опять ушел куда-то внутрь, где он видел что-то, только ему одному известное.

– Да, я это знал, Дов, – прошептал снова Эмрис. – И знаю сейчас. Но мое сердце оплакивает эту необходимость. О, как оно скорбит! Вы должны дать мне время, чтобы залечить мое сердце, которое не менее изранено, чем то, которые вы сегодня так искусно нам показывали.

Эмрис плотно закрыл глаза, из уст его вырвалось беззвучное рыдание, и он едва удержался на ногах. Дов инстинктивно протянул руку, чтобы поддержать его, и неосторожным движением оставил красновато-коричневое пятно крови на белоснежной одежде Эмриса. Но прежде чем кто-либо осмелился вмешаться, Эмрис глубоко вздохнул и распрямил плечи, как бы отклоняя помощь. Кивнув своей серебряно-белой головой, он поднял глаза на Дова.

– Спасибо. – пробормотал он. – Мне уже лучше. Думаю, мы можем продолжить исследование. Вы согласны? Пожалуйста, и вы, Торстейн, Джурис тоже.

И с мужеством, которого не встречал еще Килиан, аббат поднял глаза на охваченную благоговейным страхом аудиторию.

– У нас здесь молодые Целители, которые должны учиться у старших, и старшие, которые уже многому научились у более опытных.

Каким-то магическим образом слова Эмриса вернули в анатомический театр его обычную атмосферу спокойного уважительного внимания. После того как Дов извлек легкие и коротко рассказал об их общем строении и функции, сам Эмрис показал систему кровообращения и рассказал о ней, с обычной своей скрупулезностью расспросив своих восхищенных слушателей у стола и на ярусах, а затем к обсуждению органов пищеварения перешел Торстейн.

Пока Торстейн читал лекцию, Дов продолжил вскрытие тела Ульрика.

Временами Килиан думал слишком много о лице, накрытом салфеткой на конце стола, но в основном его внимание было поглощено тем, что делал хирург Дов. Постепенно он обнаружил, что больше не отождествляет тело, лежащее перед ним, со своим товарищем. В конце концов полость, раскрытая перед ним, перестала вызывать в нем прежние чувство, теперь оно представлялась ему как нечто, внушающее благоговение. Каждая структура организма казалась ему изысканным творением искусства. Вот чему была посвящена работа Целителя, и именно этому и Килиан, и все собравшиеся в аудитории обещали служить всю свою жизнь.

Когда рассечение и вскрытие туловища было закончено, наблюдающим с галерей было позволено спуститься и изучить работу; были организованы новые команды из старших послушников, и они по очереди вскрывали члены.

Под контролем хирургов студенты обнажали основные мышцы, кровеносные сосуды и нервы, что сопровождалось комментариями Эмриса и Джуриса. Хотя, во традиции, вскрытие включало и анатомирование головы и шеи, лица Келвига и Ульрика оставались закрытыми, и никто не спрашивал разрешений открыть их. День был посвящен более академическому обзору того, что было проделано утром, некоторые старшие наставники учили студентов по двое и по трое делать обзор конечного результата.

Затем тела были снова собраны с величайшей осторожностью, кровь смыта, внутренние органы водружены на место, грудные клетки и брюшные полости плотно скреплены чистыми белыми повязками. Также были перебинтованы и все члены тела, только головы все еще были выставлены для обозрения.

Когда все это было сделано, останки брата Ульрика одели в полное облечение гавриллита – хотя Ульрик не успел дать последней клятвы – за исключением только значка гавриллита в виде зеленой руки, пронзенной восьмиконечной белой звездой, который украшал одежду Келвига.

Ульрик был Целителем, хотя и не посвященным. И поэтому в его гроб положили зеленую мантию Целителя, прежде чем опустить туда бренное тело. Плечи его с любовью окутали шерстяной тканью, на которой был виден более общеизвестный значок Целителя – белая ладонь, пронзенная зеленой восьмиконечной звездой – обратная сторона значка гавриллитов. Это было правом Ульрика, потому что он был Целителем – Целителем, подававшим большие надежды.

Люди в своем невежестве всегда были склонны считать, что вся магия дерини была черной, что их сила исходила из сатанинских источников, а мотивы их поступков – из дьявольских побуждений. Те, кто обладает непосредственными знаниями и опытом в магии, независимо оттого, кто они – люди или дерини, знают, что дело не в этом, что сила, полученная с помощью магии, также, как и любая другая сила, не является злом или добром сама по себе: место, которое отводится ей моралью, зависит от цели, с какой она будет использована.

Морган так объясняет это Дугалу:

– Магия имеет дело с все покоряющей силой, которая не приемлема для людей. Что такое сила, попытаюсь объяснить по-другому. Сила существует. Правильно?

– Конечно.

– Я думаю, что ты даже добавишь, что существует много видов силы, что сила может иметь много источников. Да?

Дугал кивнул.

– Хорошо. Возьмем тогда огонь как пример одной из сил, – продолжал Морган. Он быстрым движением потер ладони и, протягивая их к холодному очагу, оглянулся на Дугала.

– Огонь можно использовать с полезными, целями. Он дает нам свет, как эти факелы на стене, – он показал на них движением подбородка, – и он может обогреть жилище.

Движением мысли он послал пламя, и от него ярко запылали лежащие в очаге дрова. Дугал присел и пристально посмотрел на огонь.

– Как ты это сделал?

– Думаю, достаточно признать, что я сделал это, – ответил Морган, – и что осветить или обогреть комнату – это прекрасно. Но огонь может быть и разрушительным, когда он используется во зло. Он может спалить дом или накалить железо, с помощью которого у человека отнимут зрение… Так что такое огонь – добро или зло?

– Ни то, ни другое, – осторожно ответил Дугал. – Все дело в том, как его использовать. Тем же самым раскаленным железом, которое стоило твоему другу зрения, можно было бы прижечь рану.

Морган кивнул, довольный.

– Да, можно было бы. О чем это говорит?

– Что именно то, как используется сила, делает ее созидающей или разрушающей, – Дугал задумался на минуту. – И вы говорите, что то же самое касается и магии?

– Точно так.

– Но священники говорят…

– В последние 200 лет священники говорят то, что им велено говорить, – быстро возразил Морган. – Дерини не всегда преследовались, и до недавних пор не всякая магия была проклятием. Черная магия – сверхъестественная сила, применяемая в разрушительных и корыстных целях, всегда осуждалась праведниками. Но те, кто умел покорять сверхъестественную силу во благо человека – для исцеления и защиты от злоупотребления силой, – традиционно назывались волшебниками и божьими избранниками. Их также называли дерини.