Он говорил еще и еще, но Камбер перестал понимать смысл слов, сосредоточив внимание на тех ощущениях, которые стали исходить от рук Энскома и Йорама. Он почувствовал легкое напряжение в своем мозгу, постепенное наполнение и насыщение чем-то могущественным, внушающим такое благоговение, что ничто не могло избегнуть его требовательного прикосновения.
Он перестал слышать и осознал, что ничего не видит, но не мог открыть глаза, чтобы удостовериться во всем и сберечь свою земную жизнь.
Потом ощущения тела потеряли для него всякое значение. Осталось лишь сознание и нечто большее, сосредоточившееся в светлой сияющей точке, омываемой и погружаемой в золотое сияние, покойное и очаровывающее, не похожее ни на что, что когда-либо прежде он испытывал или воображал, что испытывает.
Больше не было страха. Он был поглощен чувством покоя и радости, чувством, что он остался один на один с тем, что есть, будет и когда-то было. Он расправил радужные крылья и воспарил на них, радуясь, что есть нечто большее, чем быть простым смертным телом, и нечто большее, чем простое земное существование, что, когда его человеческое тело умрет, какую бы личину оно ни носило, он, сущность его, останется вечной, будет расти и стремиться к законченности вечности.
В одно мгновение он увидел свою прошлую жизнь, прошлые жизни, в трепещущих, текучих, как ртуть, проблесках, мгновенно исчезающих из памяти. Затем перед ним предстало его настоящее, словно он наблюдал за своим телом откуда-то с высоты: голова, испускающая свет, склонилась под освящающими руками, чьи прикосновения были нежными и неумолимыми.
Сквозь его сознание промелькнула мысль, что, наверное, ему привиделось все это, и его рацио согласилось с этим. Однако другая часть его отвергла эту мысль еще до того, как она смогла принять отчетливую форму. Но разве имеет в это мгновение какое-либо значение, явь это или лишь создание его воображения, порожденное тоской и стремлениями его души? Ни один из простых смертных не может и надеяться ощутить Сознание Божие во всех его гранях. Смертный способен лишь уловить мимолетный след тени Вечного, если только на его долю выпадет такая счастливая случайность. Теперь же, когда он отдал на суд Божий все свои недостатки и достоинства человека и дерини, не был ли он как никогда близок к тому, чтобы коснуться той Силы, управляющей вращением Вселенной. (Святой Камбер.)
За считанные секунды вся жизнь проходит перед глазами Камбера. Однако для всех смертных – свидетелей этого обряда, это всего лишь акт рукоположения, хотя очень чувствительный и одухотворенный священник, опираясь на собственный опыт, мог бы заметить, что в душе Камбера происходит какой-то внутренний процесс, и, вероятно, смог бы заметить какие-то изменения в его физической ауре. Даже без содействия епископа-дерини, осознанно направляющего такой поток энергии, мы обладаем свидетельствами подобных опытов духовного экстаза, имевших место и в нашем мире. Когда установлена связь с Божеством, получатель открыт для передачи, а антенна настроена на нужную волну, энергия нисходит вне зависимости оттого, готова или нет к этому антенна. (Данный пример является иллюстрацией принципа, который лежит в основе утверждения церкви, идущего с начала IV века, констатировавшего, что действенность таинства не зависит от благочестия или духовного настроя священника, исполняющего обряд.)
Мы можем предположить, что нечто подобное происходит и во время посвящения в сан Дункана, когда энергия Божества протекает сквозь епископа-человека, чтобы затем быть изначально воспринятой на более глубоких уровнях, которые доступны дерини. Необходимо помнить, что рукоположение – в конце концов, своего рода посвящение, а любая внешняя форма инициации даже в лучшем случае – лишь блеклое отражение тех изменений, которые несет за собой посвящение на духовном уровне, переживаемом каждым по-своему.
Однако вернемся к посвящению в сан Камбера. После того, что он ощущает во время возложения рук, обряд проходит в соответствии с общепринятым образцом; элементы магии дерини появляются лишь ближе к концу, когда Энском обращается к новопосвященному.
– Правила требуют, чтобы здесь я предостерег тебя от возможной опасности того пути, на который ты выходишь. Я полагаю, ты знаешь об этом и будешь проявлять благоразумие. Ты поймешь, если уже не догадался об этом, что обряды, которые тебе предстоит исполнять по присуждении сана, ни на йоту не уступают по значению каким-либо мирским ритуалам дерини, хотя “мирской”, в понимании дерини, термин несколько расплывчатый. Может, поэтому даже в наших “мирских” делах мы стараемся делать все в соответствии с точно установленными строгими правилами процедурами. Мы знаем или, по крайней мере, догадываемся о размерах тех Сил, из которых мы черпаем.
Отныне, мой горячо любимый сын, я не буду предостерегать тебя, как какого-нибудь простого священника, ведь ты один из самых неординарных людей, которых я знаю. Я просто желаю тебе полностью проявить себя в своих новых обязанностях, которые ты принял сегодня, и попрошу тебя быть терпеливым ко мне, так как мы завершаем последний акт облачения тебя в сан священника до того, как позволим тебе исполнить твою первую мессу. (Святой Камбер)
Особые обязанности дерини, которые Камбер накладывает на себя как священник, распадаются на две общие категории. Первая заключается в том, что он как дерини был от рождения способен сознательно контролировать незримые и не воспринимаемые простыми людьми силы. От него ожидают более эффективного и контролируемого сознанием погружения в энергию, источником которой является исполнение обряда евхаристии – ритуала наиболее значимого с точки зрения магии из когда-либо изобретенных человечеством, нескончаемого вознесения хвалы и принесения жертв тысячу раз в день по всему миру. Даже энергию, фокусируемую безразличным исполнителем, нельзя не принимать всерьез, в Руках же священника, осознанно исполняющего службу, находится потрясающий потенциал. Эффективность воздействия энергии, заложенной во всех семи христианских таинствах, может быть увеличена священником, который духовно готов к этому, однако таинство евхаристии остается самым значительным проявлением возможностей священников-дерини.
Вторая специфическая особенность священников-дерини связана с исполнением обязанностей священнослужителя, которые включают в себя таинство наложения епитимьи или исповеди. Из-за того, что священники-дерини фактически способны читать мысли кающегося грешника, они, вероятно, смогли бы добиться лучших результатов как пастыри, кроме того, они имеют доступ к большему количеству информации, чем кто-либо из священников-людей. Однако это и является причиной противодействия со стороны священников из людей по отношению к рукоположению дерини, так как священник-дерини имеет доступ к тайной информации, которая не должна быть передана даже в руки священнику. Таким образом, из-за той легкости, с какой дерини проникают в тайны, священник из дерини, вероятно, будет охранять секрет исповеди с большим рвением, нежели любой из простых людей.
Неприкосновенность признаний, которые сделал исповедующийся священнику, является одним из исходных положений христианской веры. Испокон веков бессчетное количество священников были готовы скорее пойти на пытку или смерть, чем выдать тайну, раскрытую на исповеди. В контексте дерини концепция исповеди приобретает дополнительные черты, так что таинство в руках тех, кто способен читать мысли, особенно не защищено от злоупотреблений, хотя у дерини существуют строгие запреты, касающиеся такого корыстного использования своих возможностей.
Эта опасность уже давно была известна людям, живущим среди дерини. Она как раз, вероятно, и легла в основу общего убеждения в необходимости наложить запрет на рукоположение дерини после Реставрации Халдейнов.
В действительности у нас почти нет свидетельств того, что священники-дерини были когда-либо обвиняемы в злоупотреблениях подобного рода, хотя некоторые из людей, посвященных в сан, казалось, были обеспокоены возможностью этого. Однако, независимо от того, кто стал причиной, человек или дерини, разглашение тайны исповеди считается одним из наиболее отвратительных преступлений, несущих на себе глубокий эмоциональный отпечаток. Это и объясняет то отвращение, которое вызвала у Моргана необходимость замаливать грехи, которые он совершал, чтобы выиграть время, когда он был узником Уэрина де Грея и фанатичного Монсиньора Горони. Это объясняет и его недоверие к Эрилану, когда тот снова предлагает ему исповедаться, хотя он и уверяет его, что в исповеди по всей форме нет необходимости. Это также становится причиной того, что принц Джаван не осмеливается исповедаться во всем отцу Стефану или архиепископу Хуберту из-за страха быть обвиненным в чем-либо. Юный Гилре д'Эйриал испытывает на себе предательство в полном смысле этого слова, когда рассказывает о своих мессах Дубового Листа и Шапочки Желудя отцу Эрдику, и тот, раскрыв тайну исповеди, рассказывает об этом его отцу. (Архивы дерини.)
