– Илонка, я не прав. Хватит дуться, черт возьми! Ну, разве стоят в сердцах брошенные слова разрыва наших отношений?

– Стоят, – упрямо заявила она. – Мы ссорились, но ты не попрекал меня, а попрекают, когда начинают самоутверждаться. Так утверждаются в стае хищники или те же собаки. Да, два года большой срок, но если бы я вышла за тебя замуж, ты самоутверждался бы раньше и более активно, потому что я у тебя ходила в приживалках. Тебе надо чувствовать себя всемогущим хозяином, которому дома подчиняются, как в банке, – безоговорочно, не задавая вопросов. А я имею право интересоваться, почему именно тебе подают идиотские знаки и что ты натворил. Я не хочу попасть под обстрел, понял? Но ты показал себя. Начинают с попреков, потом пойдет рукоприкладство, а затем садизм. Я знаю это по маме и отцу.

– Что за чушь! – Ему осталось только развести руками. – У меня и в мыслях ничего подобного нет. Илона, мать – твой комплекс, это пройдет. У меня есть предложение: давай съездим дней на десять в Монако, там выясним отношения.

– Не хочу.

Отказ прозвучал уже не так категорично, этого следовало ожидать: Монако – заманчивая идея даже для такой бессребреницы, как Илона. Надо только продолжить уговаривать ее, что и сделал Мирон Демьянович:

– Билеты и номер в отеле я заказал. Летим в понедельник, если ты согласна. Илона, у меня проблемы, я не могу ждать. Откажешься – полечу один.

– Ну, раз ты просишь…

– Да я умоляю, – вторично развел руками Мирон Демьянович, показывая, какой он беспомощный перед ней. При том улыбался, потому что не предполагал так быстро уломать Илону. Видимо, безденежной свободы она уже напилась.

– Хорошо, я подумаю, – сказала она, горделиво приподняв подбородок. – Признайся, от кого ты сбегаешь?

– Дома поговорим, а сейчас, извини, я поехал. Тебя подвезти?

– Сама доберусь.

– Собери документы, увидимся вечером. – На прощанье он погладил по щеке Илону, поцеловал ее и залез в автомобиль.

Неотложных дел действительно было по горло, Мирон Демьянович собрался перевести деньги в иностранный банк, подчистить хвосты, назначить управляющего – все за один день.

Ему не повезло. У кабинета сидел здоровяк и девчушка, секретарша что-то бросила им, парень поднялся:

– Здравствуйте. Я Валдис Гитис, оперуполномоченный, а это следователь Ника Григорьевна…

– Но у меня уже был следователь.

Своим тоном Мирон Демьянович дал понять, что не намерен толочь воду в ступе, но молодой человек не собирался отступать:

– Мы в курсе. Где можем поговорить?

– Это так срочно? – не сдавался и банкир.

– Срочнее не бывает. И в ваших интересах.

– В моих интересах сейчас рабочее время, а вы его отнимаете, – открывая дверь перед молодыми людьми, сказал Мирон Демьянович и обратился к секретарше: – Для всех я занят.

Он прошел к своему креслу, небрежно кинул кейс на стол, жестом пригласил гостей присесть и, не задавая вопросов, выжидающе уставился на Валдиса, который без предисловий начал:

– Нас интересует уж и все, что с ним связано.

– Я рассказывал вашему следователю.

– А теперь расскажите нам.

Этот мордастый парень с открытым взглядом, напористый и волевой, что видно невооруженным глазом, наверняка бескомпромиссный, потому что молод и ему нечего терять, напомнил Мирону Демьяновичу себя в юности. Умиления от этого сравнения Валдис у него не вызвал, сожаление – да. Мирон Демьянович сожалел, что уже не молод, а жизнь проходит скоротечно, сожалел, что не может себе позволить быть таким же открытым, как этот парень, к тому же ему есть что терять. Последний пункт вызвал особенное сожаление, ведь когда есть, что терять, – терять не хочется, это и называется несвобода. А когда-то все было по-другому, правда, тогда свобода пахла ливерной колбасой и яичницей на маргарине. Но он рассказал подробно о живом шнурке в постели и так далее.

– Неумная шутка, и только, – закончил Мирон Демьянович с беззаботной усмешкой.

– Вы действительно не придаете значения появлению ужа в вашей постели? – спросил Валдис.

– Нет, конечно, я поначалу взбесился. А потом… ведь ничего страшного не случилось.

– Это пока, – не разделил оптимизм банкира Валдис. Он, как и Степанян, нагонял страху на Мирона Демьяновича, хотя не рассчитывал, что этот тип распахнет перед ним замаранную душу. – Кривун тоже получил ужа.

– Ну и что? – перебил Мирон Демьянович, натянув улыбку. – Я сначала тоже задрожал от страха, но меня не за что убивать.

– А Кривуна было за что?

Вопрос задала Ника Григорьевна. Деточка, а туда же! Ах, ну да, ну да, она же следователь. Хлипка прокуратура, раз туда берут подобных девчонок. Мирон Демьянович смотрел на нее по-отечески нежно, впрочем, только смотрел. Внутри эта мартышка его раздражала, парень еще куда ни шло, но отчитываться перед пигалицей унизительно.

– Он убит, – сказал Мирон Демьянович о Кривуне. – Значит, было за что.

– Давайте пока отставим Кривуна, – предложил Валдис, видя неконтактность банкира. – Меня интересует, как уж попал в ваш дом. Разрешите дом осмотреть?

– Вы хотите сделать обыск? – поднял тот брови.

– Нет. Я хочу понять, как шутник проник в ваш дом. Можете не разрешать, в этом случае вы отодвинете поимку опасного преступника, опасного и для вас.

То есть Мирон Демьянович понял, что он помешает следствию.

– Ну, раз так… – сдался он. – Только сейчас я занят.

– Назовите время.

– Вечером. Сегодня. Часов в восемь.

Молодые люди попрощались с банкиром, а в машине Ника, ожидавшая от встречи с Энсом большего, поинтересовалась:

– Почему ты не стал крутить его? Не знаешь, как это делать?

– Не в том дело. Он не пошел бы на диалог. По каким-то причинам Мирон Демьянович пересмотрел свои позиции в отношении ужика, теперь он ему не кажется страшилкой. А по словам Степаняна, он сам об этом заговорил. Что же произошло?

– Не знаю, – покручивая руль, вздохнула Ника.

– Я тоже, – улыбнулся Валдис.

Оказалось не так-то просто попасть даже во двор, Валдис разговаривал с женщиной по переговорному устройству, она согласилась выйти. Через минуту у ограды появилась девушка лет двадцати пяти, простенькая, со смиренным лицом и тихим голосом. Ника и Валдис показали удостоверения, она извинилась:

– Простите, мне не разрешают пускать чужих людей в дом.

– А ты кто? – спросил ее Валдис.

– Няней здесь работаю.

– Значит, хозяина нет дома. А кто Валерия? Вам сообщили, что она…

– Да, мы знаем. Лера – жена Антона Борисовича…

– Жена? – поразился Валдис.

Невольно он пробежался взглядом по двору с аккуратными дорожками, цветниками и маленькими лужайками с зеленой травой. Задержался на изыске архитектуры – домике с причудливыми башенками из стекла, довольно компактном, но кричащем: здесь обосновались успешные люди. Возник сам собой вопрос: чего же не хватало Лере, что потянуло ее на сторону, а потом под трамвай? Неужели стало невыносимо трудно жить, когда есть все? Неужели необходимо дополнение из приключений и вытекающих из них последствий? В подобных случаях, видя бросающийся в глаза достаток, на ум приходят слова «с жиру бесятся». Видимо, об этом же подумала и Ника, потому осведомилась у няни:

– Скажите, как она жила с мужем?

– Хорошо. Дружно. Антон Борисович – замечательный человек.

– А Лера?

– Она тоже была хорошей до недавнего времени.

– А что случилось недавно? – спросила Ника. – Не бойтесь, говорите, мы не расскажем вашему хозяину.

– Однажды Лера ушла из дома рано, а пришла под вечер. Она переменилась. Сидела в спальне, никуда не выходила, даже от еды отказывалась, говорила, что заболела, а я слышала, как она плакала…

– Ушла-пришла двадцать пятого? – прервал ее Валдис.

– Да, это тогда было. А потом начались звонки. Спрашивал Леру мужчина, я не знаю его. У них в спальне есть телефон, но Лера не брала трубку. Я пошла к ней, сказала, что звонят. А потом услышала, как она грубо говорила, чтобы ее оставили в покое.