Гриша, потеряв нить размышлений наставника, отвлёкся на свои мысли. Слова мастера напомнили ему в этот момент о сожжённой картине, которую он доводил до ума на корабле деда. Тогда город казался ему объятым пламенем, пожирающего мир, солнца. И теперь, после слов Мастера о тотальности всего происходящего, факт сожжения картины показался ему ужасающе последовательным, словно бы все предпосылки к сожжению уже были заложены заранее.

Сергей Иванович, вдохновившись темой подкинутой Мичилом, продолжил:

— По этому поводу, господа, мне вспомнилась песня, которая замечательно отражает то, как нужно воспринимать феномен суперпозиции. Вообще говоря, в этой песне много различных смыслов можно найти, но конкретно к нашей теме — отношение человека к суперпозиции или в широком смысле слова «отношение к жизни» характеризует именно знаменитый припев: «Что будет — то будет, была — не была, что будет — то будет, такие дела».

— Песня, говоришь, — усмехнулся Мичил, — тогда уж нужно было вспомнить сначала песню «Надежда» Пахмутовой и Добронравова. Помнишь Серёг там пелось «Здесь на неизведанном пути, ждут замысловатые сюжеты».

— А ведь точно… — согласился Профессор.

— Ходячие мудрецы в лирику ударились, — ехидно буркнул Габриэл.

Тут Гриша не мог не согласиться. «Развели демагогию на ровном месте», подумал юноша, для которого все эти умопостроения были простой игрой в слова, а упомянутые песни он просто не знал или слышал вскользь.

— Кстати сказать, — жизнерадостно произнёс Мичил, — мыслевирус, который я закрепил на броне нашего нового знакомого, завершил обследование.

— Замечательно! — воскликнул профессор, предвкушая торжество познания тайны.

— Так вот, оружие и броня нашего стража, изготовлена с использованием клубня, как плазмоганы пехотинцев ШТАБА. Интересно, неправда ли? Отсюда напрашивается вывод, династия занимается добычей клубней на нижнем уровне. На это указывает и обилие мицелия на домах и аэростатах. Уж не знаю почему они переезжают с места на место, но Вердант и Лируэны по всей видимости тоже охотятся за клубнями, — поделился наблюдениями мастер.

Для профессора слова мастера прозвучали словно команда, он вскочил с лавки, резким движением правой руки закрыл ладонью лицо и стал издавать булькающие звуки.

— Правильно мыслите, — довольно улыбаясь комментировал Мичил.

Старик явно занимался какой-то волшбой, но, что именно он делал и для чего, было неясно, «Да и зачем, за дело ведь явно взялись профессионалы», не без удовольствия подумал юноша. Мастер в его глазах, вновь был на коне, могущественный и мудрый, такой каким его привык воспринимать Гриша.

Когда профессор закончил колдовать, Мичил со стариковской въедливостью в голосе обратился к коллеге:

— Сергей Иванович, скажите, как обстоят ваши успехи с сигнатурой инвазивного тела? Не вечно же нам полагаться на местных целителей…

Профессор, скованный особенностями его брони, лишился возможности закладывать руку за спину, мало того, по той же причине он был вынужден отказаться от привычных его образу очков, заменив их на линзы. А этот вопрос и вовсе заставил его растерять последние признаки своего профессорского достоинства. Осторожно подбирая слова, словно пробуя только что заваренный чай, он сказал:

— Д…дело в том, что картирование дивергентных структур я вынес в сознательную область…

— Оо, Серёг, помилуй, к чему эти оправдания, я прекрасно понимаю, что не всем дано шашкой махать. Просто в сложившейся ситуации, сбором разведданных лучше было бы заняться мне, в то время, когда вы бы сосредоточились на исследовании природы нашего недуга. Нужно выяснить, подконтролен ли он нашим новым знакомым, — смягчился мастер.

Наблюдавший за разговором стариков Гриша, разочарованно подумал: «Всё-таки мудрый и могущественный дед по имени Мичил, это всего лишь эхо из воспоминаний о Лазовском заповеднике. А этот старик явно недотягивает до звания мудрый или хотя-бы великодушный».

Обескураженный попранным идеалом, он отвернулся от наставника и краем глаза заметил, как Габриэл играется с замком своего рюкзака. Мальчишка всем своим видом напомнил Грише пакостливого котёнка, играющегося с туалетной бумагой, улыбнувшись этому образу юноша подумал: «Хотя… Конечно, не мне судить, ведь по большому счёту, все мы люди, если считать нас в штуках».

Тем временем двери особняка распахнулись, и из них выпорхнули три девицы, в богатых шерстяных пончо и двойных средневековых платьях под ними. Потупив взгляд, они опрометью бросились к соседнему зданию. Гадрун устало вздохнула и поспешила восстановить и усилием воли восстановила иллюзорное обличие команды. Следом за служанками вышла высокая пожилая дама, в экстравагантном наряде. Голову её покрывал бело-чёрный Немес как у сфинкса. Гордую прямую осанку женщины подчёркивал длинный чёрный жакет, украшенный пышными белыми перьями, торчащими из плеч пиджака. Сзади, из-под жакета, струилась чёрная свободная юбка, а спереди юбка сменялась бело-золотыми расклешёнными брюками. Ступни модной дамы были облачены в белые мягкие туфли на подобии балетных пуант.

На пожилом благородном лице женщины практически не было узоров, а её кожа оказалась гораздо светлее чем у людей в посёлке. Видимо знать каким-то образом сводила эти странные узоры зачастую уродовавшие лица местных жителей. Пожилая «Нефертити» дефилируя следом за убежавшими к соседнему зданию девушками не таясь разглядывала замерших в беседке гостей.

Процессию замыкали два «гусара» в сопровождении Лаату. Красно-чёрные мундиры спутников стража действительно напоминали парадные костюмы военнослужащих дворян. Однако цилиндрический кивер, и меховой ментик в гардеробе знатных господ отсутствовали. Красный мундир, вместо золотой шнуровки позумента украшали чёрные рёбра металлического корсета из местного металла, инкрустированные пуговичками голубых искрящихся самоцветов. Рукава и манжеты доломана декорировал фигурный галун, поблескивающий бисером драгоценных камней, а вместо привычных погон, плечи покрывали зеркальные щитки. Чёрные галифе больше напоминали мотоциклетные штаны, усиленные зеркальными пластинами с затейливой гравировкой. По бокам чикчир располагались декоративные лампасы из череды горизонтальных ремешков-застёжек. Довершали костюм чёрные, короткие кожаные сапожки так же, как и рукава, украшенные декоративными накладками и мелодично позвякивающими коробочками на месте шпор.

Один из «Гусар» справа относительно стража был пожилым, седовласым, коротко стриженным мужчиной с вытянутым трагичным лицом и жёсткой седой бородкой. Он был высок и широкоплеч, держался чиновник так же подчёркнуто достойно, как и пожилая дама перед ними. Второй мужчина в мундире выглядел лет на сорок, сорок пять. Курчавый, черноглазый, круглолицый, не толстый, а скорее справный носил аккуратные усы и постоянно щурился и без того небольшими глазками. Со лба мимо глаза на правую щёку у него спускался завиток, некачественно замаскированных отбеливателем, синих капилляров. Пока они шли к беседке, круглолицый пару раз стёр платочком испарину с шеи.

Сергей Иванович поспешил выйти и поприветствовать представителей местной власти. По дороге он привычным движением попытался заложить левую руку за спину, но скарабей этого ему не позволил, и поэтому со стороны его движение было похоже на замах. Гусары нервно глянули на стража, рука которого поползла к мечу.

Профессор, обратившись к собеседникам попытался оправдать свой жест. Гадрун выходя вместе со всеми из беседки запоздало перевела:

— Сказал, мол, это у нас такое национальное приветствие.

Гусары не стушевались и поклонились в ответ, как делают это нормальные люди. Гриша тем временем подумал, что русский человек, находясь за границей, обладает удивительным умением воздвигать себе нерукотворный памятник.

Первым заговорил старший чиновник:

— Это местный губернатор или князь, зовут его Эхлхаат, что дословно вроде как означает летящий в блеске. Перечисляет нам родословную для пущей важности, говорит, что для него великая честь приветствовать в своих владениях учёных гостей из внешнего мира. Смотри-ка, у них знать тоже в курсе об этом, не то что у нас! — комментировала Гадрун, — второго мужика зовут Нитлтан, звучит, по-моему, как какая-то сорная трава или вьюнок, он вроде как сын какого-то чиновника из морозного города и начальник гарнизона. Пузанчик само собой тоже рад нас видеть и все дела. Просит теперь прощения за грубый приём и удивляется могучей силе учёных гостей.