Оставив потных коней у коновязи, мы с Ниной вошли внутрь. На почетном месте на маленьком красном сундуке стояли перед бурханом медные чашечки с жертвенной водой, горела большая лампада. Справа, вдоль низкой деревянной кровати, на которую были набросаны дэлы, лежал войлочный ковер со старинным орнаментом. Напротив, на подстилке из невыделанной кожи, стояла всевозможная утварь.

Мы с Ниной сели у кровати.

«Ну как, доченьки, устали с дороги?» — спросил нас Яндан — старший в аиле. Это был почтенный старик в потертом коричневом дэле. Он сидел в глубине юрты, на самом почетном месте, и набивал в трубку табак.

«Не очень…» — начала было я, но, взглянув на Нину, тут же осеклась.

Сразу было видно, что она очень устала, лицо осунулось, покрылось какими-то красными пятнами.

«Она, как видно, не привыкла долго сидеть в седле, верно?» — сказала хозяйка юрты, мешая ковшом в котле.

Потом она достала две большие деревянные чашки и, наполнив их горячим душистым чаем, заправленным молоком, передала по очереди Нине и мне.

«Вот, выпейте горяченького. Сразу забудете про усталость».

Она подвинула к нам деревянный столик, поставила на него тарелку с сушеным творогом и кусочками сыра.

«Молодая еще, — покачал головой Яндан, тоже прихлебывая чай. — Ничего, привыкнет. — И, помолчав, добавил: — Хорошо, что у нас не слышно пока о белых. Так что не волнуйтесь, спадет немного жара, и поедем».

«Вы тоже поедете с нами?» — удивилась я.

«А как же? Конечно, поеду».

Яндан помолчал, а потом вдруг спросил Нину:

«А по-монгольски ты говорить умеешь?»

«Она по-монгольски знаете как говорит, только держись!» — похвалила я Нину.

Но та, покраснев до корней волос, возразила смущенно:

«Что вы! Я еще плохо говорю…»

«Нет, ты хорошо говоришь, я вижу», — поддержал меня старик.

«Ей, по-моему, столько же лет, сколько нашей старшей дочери», — вставила свое слово хозяйка юрты.

«Да, они, похоже, ровесницы. Но есть между ними разница. Наша гостья далеко от родины. Ей, наверное, нелегко».

Яндан рукавом дэла вытер капельки пота, выступившие у него на лбу. А Нина — доброта Яндана придала ей смелость — спросила:

«У вас много детей?»

«Трое сыновей, две дочери. Старшие уже живут своими семьями. Первая дочь, пожалуй, твоих годов. Тебе сколько лет?»

«Двадцать четыре».

«Ну вот, я так и знала — конечно, они сверстницы!» — улыбнулась хозяйка.

«А твои родители где сейчас?» — поинтересовался Яндан-гуай.

«В Иркутске», — вздохнула Нина.

«А это далеко отсюда?»

«Точно не знаю. Думаю, пять-шесть сотен верст».

«Да, далеко. Пожалуй, столько же, сколько от нас до Бо?гдо-хурэ?».[42]

Хозяйка снова наполнила Нинину чашку и сердито посмотрела на старика:

«И чего ты пристал к людям? Дай им попить чаю!»

Но Яндан-гуай еще больше подался вперед, в нашу сторону:

«Постой, — сказал он жене. — Говорят ведь, что лучший способ познакомиться с человеком — душевная беседа. Никто никого не может упрекнуть в том, что кто-то хочет расспросить человека, что он видел, где побывал…»

Бабушка вдруг замолчала, потом вздохнула.

— Да, хорошие это были люди… — и продолжила свой рассказ: — Хозяйка постелила на кровать тэрлик, чтобы было немного мягче, и, загородив Нину от старика, предложила ей лечь отдохнуть. Нина с благодарностью согласилась, а я вышла на двор, сняла с лошадей седла, надела им путы. А когда вернулась, то увидела, что Яндан-гуай угощал Нину вареным мясом. Он и мне придвинул миску: «Подкрепись хорошенько!»

Мы горячо поблагодарили Яндан-гуая и с аппетитом принялись за еду. И вдруг в юрту вбежала хозяйка. Она выходила подоить скотину и теперь, запыхавшись, стояла у дверей с подойником в руках.

«Там двое верхами… Кажется, к нам…» — испуганно моргая, с трудом проговорила она.

Мы вскочили.

«Что за люди? — пробормотал Яндан-гуай, поспешно закручивая пояс. — Янжима! Спрячь Нину, а я попробую отвлечь непрошеных гостей». С этими словами он вышел и опустил за собой войлочный полог.

Хозяйка живо усадила Нину за котлами и бурдюками, накидала сверху тэрлики, а я, схватив ведро, выбежала в загон и спряталась среди овец. К хотону по гребню холмов приближались два всадника. «Белые!» — с ужасом подумала я и не ошиблась.

В светлых кителях и белых папахах к юрте подъехали двое военных. Белогвардейцы. Один из них спешился и пошел к юрте.

Бабушка замолчала и посмотрела на Нарангэрэл.

— Понимаешь, внученька, что я пережила? Сердце мое разрывалось от страха за Нину, но что я могла поделать? Я могла лишь смотреть во все глаза за тем, что происходило в хотоне.

Между тем один из всадников спешился и подошел к юрте, он откинул полог и заглянул внутрь.

«Есть кто-нибудь?»

Из-за юрты вышел Яндан-гуай, предупредительно поклонился и встал в сторонке в смиренной позе.

«Нужна вода!» — отрывисто сказал конник.

«А может, вам лучше зайти в юрту попить чаю? Вон она, наша юрта».

И Яндан-гуай указал на самую крайнюю юрту. Она стояла за той, где мы недавно отдыхали.

«Чужих в хотоне нет?» — спросил беляк.

Яндан-гуай отрицательно покачал головой и не спеша пошел к «своей» юрте. Беляки двинулись вслед за ним. Яндан-гуай завел их в жилище ничего не подозревавшего соседа. Я видела, как вытянулись от удивления лица женщин — они доили рядом с юртой коров. Но все обошлось благополучно. Через некоторое время беляки вышли из юрты, а следом за ними появился и Яндан-гуай.

Один из конников, высокий и длинноносый, заглянул еще в одну юрту, а потом спросил Яндан-гуая:

«Ты что-нибудь знаешь о красных?»

«Ничего».

«Русских здесь нет?»

«Нет».

«Не врешь?»

«Правду говорю. Стану я на старости лет позорить себя ложью!»

Беляки внимательно разглядывали женщин и детей. Потом они зашли в загон, подошли ко мне. Носатый остановился рядом со мной и прищурился:

«Твоя какая юрта?»

«Вон та». Я показала на юрту, куда их водил Яндан-гуай.

«Ты видела красных, а? Какие они по-твоему, хорошие или плохие?» И он вытянул передо мной большой палец, а затем мизинец. Я показала мизинец, пусть радуется. Беляк криво усмехнулся и отошел.

Все, казалось, шло хорошо. Беляки не стали заходить в нашу юрту, сели на коней и отправились в путь. Но, отъехав на некоторое расстояние, один из них вдруг обернулся и, показав на юрту Яндан-гуая, что-то сказал. Носатый повернул коня и подскакал к юрте.

«Чье это седло? — заорал он. — Здесь красные! Хватай старика!»

Все внутри у меня оборвалось: ведь это я положила русское седло Нины у задней стены юрты и совсем про него забыла. Что я наделала! Своими руками отдала Нину врагам.

Подъехал второй всадник. Он соскочил с коня и набросился на Яндан-гуая: заломил ему руки за спину, связал и потащил к первому. Тот наставил на старика винтовку:

«Говори, где красные?»

Что тут началось в хотоне! Заревели дети, закричали женщины, заметались овцы; не выпуская подойника из рук, вся в слезах прибежала жена Яндана и упала на колени рядом со стариком.

И все это из-за меня. Спрячь я проклятое седло — ничего бы не произошло. Но недаром говорят: «Сам упал с коня — нечего плакать». Я и не плакала, только смотрела во все глаза.

Между тем носатый вплотную подъехал к связанному Яндану и принялся бить его тупым носком своего черного сапога по спине.

«Чье седло, отвечай!»

Его черные большие зрачки так и впились в лицо старика.

«Седло мое», — спокойно, без всякого страха ответил Яндан-гуай, глядя беляку прямо в глаза.

«Откуда достал?»

«У русского скупщика шерсти».

«Врешь, старый пес! Показывай, куда спрятал красного. И побыстрее — не то пулю в лоб!» И он ударил Яндан-гуая прикладом по голове. По лбу старика потекла кровь.

«Смилуйся, господин, пощади старика!» — зарыдала Янжима, цепляясь за сапоги белогвардейца.