— Пойдем по ущелью.

— Разве мы тут проезжали, когда ехали в школу?

Озадаченный Зориг присел на корточки, внимательно посмотрел вокруг.

— Не знаю.

— Так куда же идти? — снова спросил дрожащий от холода Тугэлдэр.

— Будь что будет, пойдем дальше, — сказал Зориг и двинулся вперед.

Они долго шли по ущелью, спотыкались о камни, проваливались в расщелины.

Снег падал сплошной стеной, ветер усиливался. У мальчиков одеревенели ноги. Прячась от ветра, они уселись у самого подножия скалы, над которой завывала и свистела пурга.

— Мы замерзнем, — сказал Тугэлдэр, стуча зубами от холода.

Зориг взял его закоченевшие руки, подержал их в своих, пытаясь отогреть, потом сказал:

— Пойдем!

— Не могу, — еле слышно отозвался Тугэлдэр. — Лучше вернемся назад, в школу.

— Нет уж, — вздохнул Зориг. — Будь что будет. Надо добраться до дома.

Тугэлдэр ничего не ответил.

Обнявшись, ребята сели на корточки и стали ждать рассвета.

Взъерошенный, с широко раскрытыми глазами, учитель Жигмид вскакивает со стула, стучит кулаком по столу и кричит:

«Выгоним из школы! Выгоним! Понял?»

«Учитель, не выгоняйте меня!» — плачет, стоя перед ним на коленях, Зориг.

«Не выгоняйте его, учитель! Прошу вас! Это мой единственный сын. У него ведь и отца нет…» — умоляет мать Зорига, утирая слезы рукавом рваного дэла, и тоже падает к ногам учителя.

«Мама, встаньте, встаньте!» — хочет крикнуть Зориг и… вздрогнув, просыпается.

Нет ни учителя, ни матери. Нет и Тугэлдэра. Он один.

Зориг вскочил:

— Тугэлдэр! Тугэлдэр!

Крик замер в тишине. Над горизонтом занималась заря.

Зориг побежал ей навстречу.

…— Садись, Долгорсурэн! — Самбу указал учителю на мягкое кресло перед его столом.

Долгорсурэн сел в кресло и задумался: с чего же начать?

Самбу заметил его смущение, но тоже молчал.

Когда-то Долгорсурэн учился с Самбу в одной школе, дружил и был откровенен с ним, но сейчас он чувствовал какую-то скованность. Уж слишком неприятным было дело, по которому он пришел. Но Самбу — директор школы, а он — учитель и обязан дать объяснение, как говорят, по всей форме.

— Товарищ директор! Я пришел сообщить вам об одном чрезвычайном происшествии.

— Слушаю, — отозвался Самбу и внимательно посмотрел на Долгорсурэна.

— Вчера ночью убежали два ученика моего класса… — начал Долгорсурэн.

Но Самбу прервал его:

— Это мне известно. Меня интересует причина. Как классный руководитель ты должен знать, почему это произошло.

Долгорсурэн задумался. Всего несколько месяцев прошло с тех пор, как он окончил институт. Не было ни опыта, ни уверенности. Сейчас ему предстояло ответить на очень сложный и важный вопрос.

— По-моему, я знаю причину, — начал он. — У Зорига нет отца. С ним жестоко обращается отчим. Он мальчик нервный и неуравновешенный. Сам он ласковый, но легко ранимый. А у нас нашлись учителя, которые запугивали его. Говорят, что отчим Зорига, в прошлом монах, — человек хитрый. Говорят, он был против того, чтобы Зориг учился. Как раз тогда, когда Зориг разбил стекло, он был здесь. Не исключено, что именно отчим уговорил мальчика бежать из школы. Я думаю, так оно и было.

Слушая, директор чуть заметно кивал головой. Это воодушевляло Долгорсурэна.

— Воспитание детей, — уверенно продолжал он, — дело очень ответственное. Жигмид, видимо, забывает об этом и допускает серьезные ошибки.

— А в чем ошибка Жигмида, в чем он виноват? — спросил Самбу.

— Вместо того чтобы терпеливо объяснить Зоригу его проступок, Жигмид-гуай стал кричать на него, запугивать, угрожать исключением из школы. В этом я и усматриваю ошибку Жигмида. Разве это метод воспитания? Это непедагогично и может привести к тому, что дети станут ненавидеть школу.

— Ты говорил с ним?

— Да. Но он считает, что прав, и еще обиделся на меня.

— За что?

— Не знаю. Жигмид-гуай учительствует много лет. Казалось бы, он должен понять… Я думаю поставить этот вопрос на обсуждение в партийной организации, — закончил Долгорсурэн.

— Правильно, — поддержал его Самбу. — С этим нужно бороться. Боюсь только, что Жигмид не одинок. Многие еще прибегают к подобным методам воспитания.

Открылась дверь. В кабинет вошел Жигмид. Он подошел к столу директора и сердито спросил:

— Ну что вы мне теперь прикажете делать?

— Вы о чем? — удивился Самбу.

Жигмид искоса взглянул на Долгорсурэна.

— Я не позволю, чтобы каждый, кому не лень, ругал меня. Освободите меня от работы! Я поеду к себе домой, у меня есть небольшое стадо, как-нибудь проживу.

Долгорсурэн, пытаясь уладить дело, снова начал подробно объяснять, почему убежал Зориг.

Но Жигмид не сдавался.

— Я, что ли, вынудил мальчика бежать из школы? — раздраженно заметил он.

— Я этого не говорю.

— По-вашему, выходит, мальчишка прав, выходит, можно безнаказанно портить школьное имущество!

— И этого я не говорил. Я лишь говорил и повторяю, что основной принцип педагогики — не запугивание, а воспитание детей путем убеждения.

— Ну, я человек отсталый, я вашей педагогики не знаю, — обиженно развел руками Жигмид. — Но я и без нее учительствую вот уже более десяти лет. А теперь, выходит, разучился.

— Не надо спорить. И обижаться, по-моему, не стоит, — примирительно сказал Самбу. — По правде говоря, уважаемый Жигмид, я не могу согласиться с вами. Учитель, который не знает педагогики, не может воспитывать детей. Я полагаю, что вы сказали это в пылу раздражения. Этим же я объясняю и ваше требование уволить вас. Не могу же я допустить, что вы и нас хотите запугать?

Самбу помолчал, а потом продолжил:

— В истории с Зоригом нужно учитывать ряд обстоятельств. Он сирота. Его отчим — бывший монах, человек старых взглядов. Зориг только-только избавился от его жестоких преследований, и запугивать мальчика в такой момент — значит оттолкнуть его от школы.

Опустив глаза, Жигмид нервно достал из коробки папиросу и закурил.

— Не знаю, — после некоторого молчания заговорил он. — Раньше, бывало, припугнешь как следует такого озорника, и он быстро исправлялся.

— А вы не думаете, уважаемый Жигмид, — снова начал директор, — что помогли отчиму мальчика, который всячески противился поступлению Зорига в школу? Если мы будем слишком резки с детьми, этим могут воспользоваться наши недруги. Мы, педагоги, и об этом не должны забывать. Ведь верно?

— Верно, — отозвался Долгорсурэн.

— Я хотел проучить мальчишку и потому пригрозил исключением. По правде говоря, я не думал, что он сбежит из школы, — тихо сказал Жигмид.

— И напрасно, Жигмид-гуай, вы называете себя отсталым человеком. Если б это было так, вряд ли вы могли бы успешно выполнять свой долг. Вы работаете уже давно, у вас большой опыт. Вот и давайте помогать друг другу.

Лежавший под овчинной шубой Тугэлдэр приподнял голову и попросил, задыхаясь:

— Воды! Воды!

Его мать, отогревавшая у огня закоченевшие руки, вскочила и подбежала к сыну.

— Нельзя тебе пить холодную воду, сынок. У тебя жар. Сейчас я приготовлю тебе кипяток с молоком. — Она провела рукой по его лбу.

— Дай мне воды! Воды! — закричал Тугэлдэр и оттолкнул руку матери.

— Сейчас будет готов кипяток, — повторила она и, подойдя к очагу, подбросила в огонь аргал.

Потом она вернулась к сыну, поцеловала его в лоб, покрытый холодной испариной, и присела у изголовья. «Что там у них случилось? Бежал из школы и чуть не замерз в степи! Что с ним произошло?» Она печально вздохнула.

Тугэлдэр лежал молча, потом вдруг заметался, сбросил с себя шубу. Он тяжело дышал.

— Мама, смотри! Это наш класс. Видишь? Все сидят за партами и занимаются. А вон у доски стоит и смеется Долгорсурэн. Это наш учитель. Ты его знаешь? Он очень добрый. Как хорошо в классе! Я тоже хочу заниматься…