– Понимаем…

– Понимаем, – глядя в сторону, повторил Мосин.

– А ты, Сенцов?

Сенцов шевельнул бровями и неохотно произнес:

– Возможно…

– Возможно? – переспросил Олег. – Хорошо. У меня предложение совету. Не надо их отчислять. До среды, до линейки. Пусть вернут себе ремни. Как угодно! Слышите вы? Как угодно! Идите к этим гусыням домой или караульте на улице, требуйте или деритесь, дело ваше. Не хотите драться, идите к директору школы, пусть школа берет их за шиворот. Не из вашей школы? Идите в их школу. Или в милицию… Мне, конечно, ничего не стоит пойти сейчас к этим типам, взять их за жабры, вернуть ремни. Ничего не стоит сделать так, чтобы завтра они сами притащили ремни в клуб и просили прощенья. Но не мое это дело и не дело совета. Вы отдали ремни, вы должны их вернуть. У вас три дня. Придете в среду на линейку в ремнях, будем считать, что делу конец. Но не советую являться без ремней. Ясно? Совет согласен? Все. Можете идти.

На линейку они пришли с ремнями.

До сигнала оставалось три минуты. Кузнечик пришёл с Серёжей. Сам попросился. Серёжа спросил у Олега:

– Можно, он посмотрит линейку?

– Угу, – рассеянно отозвался Олег. Он был озабочен.

Барабанщики, блестя аксельбантами, уже выстроились вдоль окон. Палочки, как кинжалы, торчали у них за белыми ремнями. Данилка был серьезен и строг.

Сейчас переливчато проиграет горнист, и барабанщики ударят сигнал "марш-атака": р-рах, р-рах, р-рах-рах-рах! Под этот сигнал вдоль разрисованных стен маленького спортзала встанут шеренги "Эспады". Потом дежурный барабанщик прошагает к двери, развернется и поведет за собой на правый фланг знаменную группу: знаменосца и двух ассистентов.

Капитан знаменной группы Володя Огоньков проверял, не помялись ли на ребятах красные с золотой каймой ленты, почищены ли ассистентские клинки. Олег подошел к Огонькову и что-то тихо сказал. Потом подозвал дежурного командира линейки Алешу Смирнякова.

Через полминуты Смирняков отдал команду:

– Построение по группам! Без знамени! Знаменосцы, горнист и барабанщики – в общий строй!

Сразу же стих шум, а потом ребята загудели негромко и удивленно: такого еще не бывало.

Группы встали вдоль стен буквой "П". Только Генка Кузнечик устроился в глубоком проеме окна.

Олег вышел на середину. Опять стало тихо.

– Первая группа готова, – сказал Владик Самойлов.

– Вторая готова!

– Третья…

Олег махнул рукой:

– Не надо… Голованов, Мосин, Сенцов, выйдите из строя.

Они сделали шаг вперед. И сразу опустили головы. При ярком свете ламп желтым огнем горели новые пряжки их ремней.

– Где взяли ремни? – спросил Олег.

Они молчали.

Серёжа увидел, как у Олега потемнело лицо, острыми стали широкие скулы и презрительно сощурились глаза. Казалось, что Олег крикнет сейчас что-то беспощадное. Но он сунул кулаки в карманы брюк и пошевелил плечами, словно стала тесной серая форменная рубашка. Потом повторил устало и медленно:

– Скажите все-таки, где вы взяли ремни?

Мосин тихо сказал:

– В военторге.

– По рубль пятьдесят, – сказал Олег. – Понятно. Хотели обмануть?

– Не хотели мы… – пробормотал Голованов.

Сенцов поднял голову и, глядя поверх строя, сказал:

– Мы не собирались обманывать. Просто купили. Не все ли равно, какие у нас ремни?

В строю зашумели.

– Историю с ремнями знают все? – спросил Олег.

Зашумели сильнее. Знали все.

– Давайте сядем, – вдруг предложил Олег. – Не до линейки сейчас. Усаживайтесь кто где может.

Строй рассыпался. Сели на длинную скамью у стены, на подоконники. Кое-кто прямо на пол.

Голованов, Мосин и Сенцов не садились. Только отошли к стене. Олег прислонился к простенку между окнами. Оглядел ребят. Опять стало тихо.

– Значит, вам все равно, какие ремни? Так, Сенцов? – спросил Олег. – Ну, допустим. А если Гусынина компания у вас и эти ремни потребует? Опять будете новые покупать?

Голованов сердито сказал:

– Не потребуют они, им больше не надо. Они сами говорили.

– Какое великодушие! – раздался звонкий издевательский голос. Это Генка крикнул с подоконника. – Вы им спасибо сказали?

По залу пробежал смешок.

Олег спросил:

– Вы пытались вернуть свои ремни?

Они молчали.

Тихо, но уже четко и с напряжением Олег повторил:

– Вы хоть что-нибудь сделали, чтобы вернуть свои ремни?

И они опять молчали, глядя в пол.

– Олег, да пусть идут, – в резкой тишине вдруг сказал Андрюшка Гарц. – Все равно только мучаются стоят.

Он, всегда готовый помочь кому угодно, решил, наверно, выручить и этих. Последний раз.

– Идите, – негромко сказал Олег. – Решение совета вы знаете… Одно мы можем для вас сделать: не снимать нашивки перед строем. В кают-компании есть ножницы. Срежьте нашивки и оставьте их на столе. А потом… можете быть свободны.

Они стояли неподвижно, и стало совсем тихо.

– Идите, – повторил Олег.

Мосин заплакал. Сенцов повернулся и, глядя поверх голов, пошел к двери. Голованов и Мосин пошли за ним. Барабанщики на полу у дверей раздвинулись, давая им дорогу.

– Все… – проговорил Олег. – Знаете что, ребята? Давайте не будем сегодня проводить линейку. Тошно что-то…

Группы разошлись. Только Серёжа и Кузнечик остались. Всегда Серёже нравилось оставаться в опустевшем клубе, не спеша заканчивать какие-нибудь дела, разговаривать с Олегом о прошедшем дне.

Но сегодня все было не так. Тишина в комнате была тяжелая, как память о недавнем случае.

Серёжа сказал Олегу:

– Все-таки зря не стали проводить линейку.

– Да, наверно, – согласился Олег. – Но понимаешь… я не могу. Это было бы как пляска на похоронах.

– А эти трое ушли и ничего не сказали, – печально произнес Генка.

Олег пожал плечами.

– Что они могли сказать? Попросить, чтобы не исключали? Тогда пришлось бы отвоевывать ремни. А они не могут, боятся. Понимаете, и сейчас боятся.

– Сенцов, по-моему, не так уж боится, – возразил Кузнечик. – Он просто думает, что невыгодно драться. Личико могут попортить.

– Это ж все равно из-за страха, – сказал Олег. – Гиблое дело такой страх. Тряпку делает из человека. И самое скверное, что не только эти трое боятся. Я сейчас за ребятами наблюдал. Кое-кто на них с сочувствием глядел… Ну нет, не с сочувствием, а с пониманием, что ли. Потому что знают про себя: тоже струсили бы.

– Да нет же, Олег! – почти с отчаянием заспорил Серёжа. – Таких больше нету!

– Есть, Серёженька, – грустно сказал Олег.

Он сел на диван и откинулся к спинке.

– Трудно, братцы… Хочется, чтобы все ребята были во! – Олег сжал пальцы. – Как один кулак. Один коллектив. Чтобы каждый за всех болел… В Артеке мы за месяц такие отряды делали, что до сих пор, как вспомнишь, петь хочется. А здесь что… Клуб, а не отряд. Разные школы. Разные смены. Разные группы. Каждая группа сама по себе живет…

Серёжа сел рядом.

– Олег, – осторожно сказал он, – ну давайте делать отряд. Разве так уж страшно, что разные школы и смены?

Олег задумчиво посмотрел на Серёжу. Потом на Кузнечика, который сидел на подоконнике и рассеянно вертел рапиру. Вертел, а глядел не на нее, а на Олега.

Глаза у Олега повеселели.

– Хорошо, капитан Каховский, – сказал он. – Постараемся. Не все же только Артек вспоминать.

– А почему ты уехал из Артека? – спросил Серёжа. И сразу испугался: вдруг там случилось что-нибудь такое, о чем Олегу плохо вспоминать!

Но Олег ответил охотно:

– Трудно… Я не про работу. Трудно все время расставаться. Месяц или два пройдет – и нет твоего отряда, разъехались пацаны. И главное, что знаешь: это навсегда. Несколько дней ходишь и света не видишь. Кажется, что никогда таких ребят уже не будет. В новой смене все какие-то чужие. И будто в тысячу раз хуже тех… А потом все снова… Ну, это едва ли можно понять, если сам не испытал.

– Нет, я могу, – серьезно сказал Серёжа. – Мне про это говорил уже один вожатый. Капитан катера "Азимут".