И вечер сделался обычным вечером, за которым приходит спокойная ночь, а потом хорошее солнечное утро. И стало ясно, что предчувствие беды – пустой страх из-за глупых выдумок и нелепых слухов. Потому что когда встречаются друзья, несчастья отступают и прячутся с глаз… Вот об этом были Генкины стихи.

Серёжа не знал, как они написаны: коряво или наоборот – звонко и отточенно. Он просто увидел странный город, ощутил Генкину тревогу и тоску. И обрадовался встрече. И даже в горле заскребло, когда прочитал:

– Ты это так написал… Лучше, наверно, нельзя… Или, наверно, можно, но для меня лучше не надо… Генка…

– Что?

– Не знаю… Просто Ген-ка…

И они засмеялись.

Это было настоящее счастье: сидеть рядом с лучшим другом Кузнечиком, впитывать плечами горячее солнце, видеть море и знать, что в любую минуту можешь с разбега кинуться в волны, уйти, как в сказку, в голубую глубину. Но счастье не бывает полным. И через пять минут Серёжа сказал:

– Митьку бы еще сюда. И Димку…

– И Данилку. И всех наших, – поддержал Генка.

"И Наташу", – мысленно улыбнулся Серёжа.

– Может, когда-нибудь повезет чтобы все вместе… – добавил Кузнечик.

"Может, и правда повезет", – подумал Серёжа. Ведь и ему повезло. Прямо как в сказке.

…В тот день, после шумного случая в троллейбусе, он проводил мальчишку и его сестренку до самого кинотеатра. За билетом с дядей Витей он, конечно, не поехал. Потом он ушел к Генке и пробыл там до ужина.

Виталий Александрович Вяткин – бывший дядя Витя – уехал в тот же вечер. Он взял в кассе только один билет, себе.

Серёжа не стал с ним прощаться. Из своей комнаты он слышал, как тетя Галя сказала брату:

– Изверг ты. Ведь он же еще ребенок…

– Не ребенок, – сказал дядя Витя. – Он сумел выбрать себе путь. Пускай и отвечает.

"Только не перед тобой", – подумал Серёжа.

Папы дома не было. Он вернулся поздно, после дядюшкиного отъезда. И тогда все узнал.

Он молча притянул к себе Серёжку, положил ему на голову большую ладонь, слегка взъерошил волосы. Они стояли так в полутемной прихожей, и Серёжа думал, что с отцом ему в жизни очень повезло. А отец, видимо, решал, как же теперь быть.

И в этот момент случилось то, что можно считать чудом, а можно – самым обыкновенным делом. У двери позвонили, и оказалось, что пришёл Саша.

Никогда раньше он не приходил к Серёже.

Конечно, в первый миг Серёжа удивился и встревожился: что-нибудь с Генкой?

– Да все в порядке, – сказал Саша, поймав Серёжин взгляд. И обратился к отцу: – Вы уж извините за поздний визит. Хотел сначала по телефону, да так, думаю, лучше.

– Это Саша, Генкин брат, – объяснил Серёжа.

– Ну так проводи гостя в комнату, – сказал отец. – Очень рад.

– Я, собственно, не к Сергею, а, скорее, к вам, – нерешительно проговорил Саша, когда его усадили на стул. – Есть один вопрос… Говорят, Серёжа с дядюшкой собирался в Севастополь.

– Сорвалось, – сказал отец.

– Да, знаю… Пока не сорвалось, хотел я им с Генкой, с братцем моим, сделать нечаянную радость. У меня там работа, в командировку собираюсь. Думал, возьму брата, а в Севастополе они встретятся. А теперь что?.. Может, мне их двоих забрать? Сам-то я буду занят, но у меня товарищ там есть, а у него мама. Она бы присмотрела.

Вот тогда, честно говоря, Серёжа не выдержал. Он торопливо ушел в свою комнату, вцепился в клинок на стене и прижался лбом к тонкому холодному железу. Еще не хватало разреветься при Саше…

– Пойдем на раскопки. Может, уже начали работу, – сказал Серёжа.

И они пошли в западную часть Херсонеса, где ленинградские студенты раскапывали храм десятого века. Но студентов еще не было. Серёжа и Генка не торопясь побрёли среди травы, среди зарослей дрока, в которых лежали каменные плиты и обломки колонн. Вышли на площадь у разбитого бомбами Владимирского собора.

В этот ранний час в Херсонесе было пусто. Лишь у крытой галереи, где выставлены для зрителей необъятные глиняные вазы – пифосы, мальчишки встретили человека. Крепкий невысокий человек в зеленых шортах бодро шагал, будто катился, им навстречу. У него была коричневая лысина, круглый загорелый живот и курчавые плечи.

Вздрогнув, человек остановился, изумленно посмотрел на ребят. Даже рот приоткрыл: собрался, наверно, о чем-то спросить. Но они обошли его с двух сторон, будто стоявший на дороге пифос. А потом засмеялись и мимо белого домика с антенной, по каменной лестнице, побежали к морю.

Они схитрили в этот день: позвонили тете Лизе и сказали, что обедать не придут, поедят в столовой. Потом позвонили в лабораторию Саше и его другу Алику, чтобы те не беспокоились. А потом, не тратя времени на столовую, купили по три пирожка и махнули на катере в Инкерман. Там у самого берега стоял полуразобранный старый тральщик. Они вплавь добрались до него и полдня играли там с мальчишками, с которыми Генка был знаком еще в прошлом году.

В сумерках они добрёли до Симферопольской улицы, до двухэтажного дома, где жил с матерью Алик.

Гудели ноги, сосало в желудке, горели от солнца плечи. Но сильней усталости была радость. Потому что все еще только начиналось. Они прожили у моря всего шесть дней, и впереди был почти месяц.

– Полуночники, – сказала тетя Лиза. – Вот я вас…

– Бродяги, – сказал Саша, который играл с Аликом в шахматы. – Засажу под арест на трое суток.

– Но мы же звонили, что не потонули, не потерялись и вообще никуда не пропали, – жалобно сказал Генка.

– Сейчас будут врать, что обедали и ничуточки не хотят есть, – проницательно заметил Алик.

Серёжа хотел возразить, что на такое нахальное вранье они с Генкой не пойдут. Но тут в коридоре длинно и беспорядочно затрезвонил телефон.

– Междугородная! – воскликнул Саша и бросился к двери.

Серёжа слышал, как он торопливо сказал в трубку:

– Слушаю… Да. Что? Да, правильно. Кто? Да, здесь… – И вдруг крикнул в открытую дверь: – Сергей! Это тебя!

– Папа? – тревожно спросил Серёжа.

– Да нет, не папа. Говори…

Серёжа взял трубку и услышал непонятно чей, но знакомый-знакомый голос:

– Ты слушаешь? Это я. Я по порядку, чтобы скорее, а то разговор дорого стоит. Мама с папой уехали, а нам жить целый месяц, а денег мало. Во-первых, у меня есть камера, значит, можно снимать дальше…

– Стоп, – сказал Серёжа. – Это кто?

– Это я, Данилка. Ну, флаг-капитан Вострецов… Ты слушай скорей, а то Юлька ругается, что долго говорю… Во-первых, она подарила мне камеру "Спорт". Хорошо работает, только надо часто батарейки менять. Значит, можно доснимать "Мушкетеров". Андрей Гарц в лагерь не поехал специально, чтоб сниматься.

Серёжа увидел будто наяву растрепанную Данилкину голову, веснушчатый нос и неунывающие глаза. Он замахал в открытую дверь, подзывая Генку. Тонкий Данилкин голосок звенел отчетливо и громко. Сдвинув головы, Серёжа и Генка слушали вдвоем.

– …Во-вторых, Стаська заболел и его привезли из лагеря. Он теперь поправляется, но отец к нему опять прискребается. А Натка в деревне, а какой адрес, я не знаю. Стаська и Нок ночуют у меня. Что делать?

– Елки зеленые! Я откуда знаю? – сказал Серёжа. – Что еще?

– В-третьих, Митька нашел на берегу старую шлюпку. Можно сделать корабль, только надо ее вывезти. Она, конечно, гнилая, но Митька говорит, что можно… Лена сказала, что достанет машину. А пока помещения нет, можно у них во дворе чинить…

– В каком дворе? Какая Лена? – почти взмолился Серёжа.

– Лена из райкома. Она приходила, нас искала… Ей Олег про нас написал. Шлюпка, конечно, старая, но Митька говорит…

В трубке раздался треск, писк, хрипы, короткие гудки.