- А вы думаете, нет? Во всяком случае, кто предупреждён - тот вооружён. Так что подумайте над моим предложением.

Из 'Harper&Brothers' я сразу же поехал в отель, и там, в тишине, принялся за изучение рукописи, где правки были вынесены на поля синими чернилами. В общем-то, редактор правил по делу, тем более что правок оказалось немного. Задерживая свой взгляд только на них, и лишь по диагонали читая уже знакомый текст, я уложился меньше чем в полтора часа. Тем не менее, день клонился к закату, и даже смысла звонить Малковичу в издательство не было, наверняка главред уже дома. Завтра заскочу к нему в офис, отдам рукопись и могу быть свободен. Останется только ждать выхода книги из печати.

Ну а что, неплохо так-то сложилось, вдвойне приятно, что роман был практически авторский, если не брать в расчёт несколько заимствованных у Чудиновой ходов. Эдак. Чего доброго, могу и писателем заделаться, хотя корпению над рукописями моя деятельная натура усиленно сопротивлялась.

А пока позвоним Вержбовскому, обрадуем его появлением своей персоны в Нью-Йорке, если, конечно, он сам куда-то по делам не уехал. Трубку подняла его супруга, обрадовалась моему звонку и с готовностью доложила, что муж сейчас в 'Русском клубе'. Где, возможно, задержится допоздна, поскольку там сегодня в 9 вечера начинается заседание литературного кружка 'Славяне', гостем которого был писатель Владимир Набоков.

Ого, гляди-ка, кого заманил в свои сети Виктор Аскольдович! Кстати, Набоков ещё не написал свою 'Лолиту', точно помню, разродился он этой книгой после войны. А вдруг в связи с изменением хода истории и не напишет? Тогда мировая литература многое потеряет. Или не потеряет без этой педофилической истории?

Ладно, бог с ним, с Набоковым, а к Вержбовскому можно и сейчас подъехать. Причём без предварительного звонка, хотя телефонный номер на 'Орфее' я до сих пор помнил наизусть. То-то будет сюрприз!

Ровно в 20.00 я ступил на мостик, переброшенный с причала на 'Орфей', борта которого по-прежнему отливали нежно-бежевым цветом, а буквы в названии судна даже в сумерках полыхали ярко-красным.

- Здравствуйте, - встал на моём путь крепкий молодой человек, - к сожалению, сегодня закрытое мероприятие.

- Серьёзно? Жаль, а я собирался навестить старого друга, - по-русски ответил я.

- Кого именно? - приподняв левую бровь и также переходя на русский, с ленцой поинтересовался парень.

- Вержбовского Виктора Аскольдовича. Будь добр, передай ему, что тут его дожидается старый товарищ, прилетевший из Лас-Вегаса.

- Погодите-погодите... Ну точно! А я смотрю, кого вы мне напоминаете! Вы же Ефим Николаевич Сорокин, один из основателей 'Русского клуба'. Я вас на нашем хуторе видел, года четыре тому назад, вы к Василию Антоновичу приезжали.

- Молодец, память у тебя хорошая, но не стоит кричать так на всю округу.

- Извините... Проходите, давайте я вас сам к Виктору Аскольдовичу проведу.

Вержбовский обнаружился в 'Красной комнате', где вёл беседу с мужчиной, на вид моим ровесником. Высоколобый, с объёмной залысиной и сигаретой во рту, он что-то вещал Виктору Аскольдовичу, а в глубине комнаты я разглядел не сразу замеченную тощую брюнетку со слегка выдающимся носом.

- Ба, Ефим Николаевич! Какими судьбами?!

Вержбовский вскочил с кресла и, расплываясь в улыбке, двинулся навстречу, раскинув в стороны руки.

- Да вот, прилетел в Нью-Йорк утрясать дела со своей книгой, а заодно решил и вас навестить, - ответил я, освобождаясь из его объятий

- Ого, вы уже и писателем заделались! Когда только всё успеваете... Кстати, хочу вас познакомить.

Он повернулся к мужчине, который поглядывал в мою сторону не без доли высокомерия.

- Владимир Владимирович Набоков, русский писатель, эмигрант. Вы наверняка слышали, а может быть, даже читали его книги.

Набоков всё-таки соизволил подняться и сделать пару шагов навстречу, протягивая для рукопожатия руку.

- 'Защиту Лужина' читал, - честно признался я, чем вызвал у гостя одобрительно-удивлённое хмыканье.

- А это, - Вержбовский кивнул в сторону женщины, - это супруга Владимира Владимировича - Вера Евсеевна.

Дама наклонила голову, никак не выражая своих чувств. Я тоже ограничился кивком.

- Присаживайтесь, господа,- продолжил бывший подполковник, - Ефим Николаевич, выпьете? Нет? Смею заметить, что Ефиму Николаевичу принадлежала идея создания этого замечательного клуба на воде. Если бы не он и не его бьющая ключом энергия - ничего бы этого не было. А теперь у него свои отель и казино в Лас-Вегасе, не считая телерадиокомпании. Мало того, именно он снял фильм 'Месть подаётся холодной' и написал несколько сценариев. А ведь прибыл в Америку весной 38-го без гроша в кармане!

- Мы тоже с женой и 6-летним сыном приплыли, имея на руках лишь сотню долларов, - усмехнулся писатель. - Пришлось бежать из охваченной антисемитскими настроениями Европы.

- К счастью, в Америке никто в паспорт не заглядывает, здесь настоящий Вавилон, -сказал Вержбовский. - Так вот, Ефим Николаевич настоящий уникум, за что ни возьмётся - тут же всё превращается в золото. А ещё он настоящий храбрец...

- Виктор Аскольдович, право, прекращайте! Вы будто перед сватами невесту расхваливаете...

- Да что ж тут такого, Ефим Николаевич?! Как есть всё ваши заслуги, я ничего не преувеличиваю.

- Нет, в самом деле, вы довольно любопытная фигура, - вставил Набоков. - И швец, и жнец, и на дуде игрец, как говорят в России. Наверное, вы не обременены семьёй, если у вас на всё хватает времени...

- Это так, пока пребываю в статусе холостяка, - согласился я, невольно вспоминая Варю.

- Позвольте полюбопытствовать, Ефим Николаевич, о чём пишете?

- Вы слышали о недавно переведённых 'Откровениях Будды'?

- Да, что-то такое слышал...

- Если в двух словах, то в этих 'Откровениях' описывается будущее, в котором европейские страны под наплывом исламских иммигрантов объединяются в так называемый Европейский халифат. На этой истории и основана моя книга, написанная в новом жанре - антиутопия. Главная героиня - девушка, русская по рождению, которая ведёт свою войну с лидерами мусульманского мира. В общем, драматическая история. Большего пока, к сожалению, рассказать не могу. А вы над чем работает, если не секрет?

- После 'Подлинной жизни Себастьяна Найта' взял паузу. Много времени приходится отдавать преподавательской деятельности, нужно содержать семью.

- А у меня в загашнике есть одна любопытная и даже в чём-то провокационная история, которую мне рассказал один мой знакомый. Он пребывал в изрядном подпитии, а то бы вряд ли в актом признался... Я её никогда не напишу, а вот вы с вашим талантом могли бы попробовать.

- Провокационная, говорите? - оживился писатель.

- Угу, самая что ни на есть, и чтобы такое написать - нужна определённая смелость. Так вот, мой знакомый признался, что испытывает тягу к девочкам определённого склада, которых называет нимфетками. То есть своего рода маленькими нимфами. Будучи литератором, он после развода приезжает поправить душевное здоровье в маленький городок в Новой Англии, снимает комнату у 35-летней вдовы, которая в одиночку воспитывает 12-летнюю дочь - назовём её Долорес. Нашего героя поражает внешнее сходство с девочкой, в которую он был влюблён в детстве, и умершую от болезни. Вдова влюбилась в постояльца, и они, пока дочка находится в летнем лагере, заключают брак. На это он пошёл исключительно ради того, чтобы находиться рядом с Долорес. При этом ведёт дневник, где описывает свои чувства к падчерице. Новоиспечённая жена прочитывает этот дневник, устраивает скандал, бежит на почту с письмами для родни и дочери, но попадает под машину и погибает...

Я вёл рассказ ещё минут пять, напрягая память и пытаясь изложить всё в как можно более сжатом виде. Набоков сам досочинит, если возьмётся писать. А тот по ходу моего повествования, хоть и старался это скрыть, выглядел всё более возбуждённым. Ну точно, скрытый педофил, любитель лолит и нимфеток. Что ж, у каждого свои слабости.