— В том-то все и дело, — примирительно заметил «особо важный», он же подлейший из подлейших. — Поэтому мы и подумали: может, вы что-нибудь видели?

Остроглазов вернулся на кровать и тупо уставился на белый ковер.

— Да откуда же? Говорю вам, я напился до чертиков. Так что, если бы огонь перекинулся, наверное, даже не проснулся, изжарился бы, как цыпленок.

Потом поднял голову и спросил:

— А что, там погиб кто-нибудь?

— Так точно, — кивнул мужчина моих несбывшихся снов, — погибли двое.

— Эти строители-молдаване?

— Ага, — последовал невеселый вздох.

— Ну и дела! — сокрушенно тряхнул лысой головой банкир. — Что ни день, то новые сюрпризы. Отчего пожар начался, уже известно?

Наверное, «особо важному» не понравилось, что его так запросто расспрашивает человек, недавно подозревавшийся в убийстве, а потому он сухо произнес:

— Пока нет.

— Напились, наверное, — высказал предположение Остроглазов, — у них же чуть не каждый день пьянки были. Песни по ночам вечно горланили, спать мешали.

— И прошлой ночью тоже? — немедленно отреагировал Андрей.

— Прошлой? — повторил Остроглазов. — Нет, насчет прошлой ночи ничего сказать не могу, сильно пьяный был. Может, они пели, только извините — здесь вакуум. — Он красноречиво постучал по лысому темечку и взмолился:

— Может, вы хотя бы на минутку оставите меня одного, я хоть оденусь, а то как-то неловко беседовать… Вы при полном параде, — он усмехнулся, глядя на «караул» у стены, — а я в одних трусах.

Пока мой бывший возлюбленный разбирался с командой, прибывшей по сигналу о взломе двери, несчастный вдовец успел не только одеться, но и похмелиться. Я так предполагаю, потому что он минут на пять уединился на кухне и вышел оттуда твердой поступью, да и руки его перестали характерно подрагивать. Пунцовая Нинон бочком протиснулась сквозь толпу милиционеров, подошла к Остроглазову и о чем-то заговорила, потупившись. Скорее всего опять пустилась в пространные объяснения насчет своей оплошности, то бишь болтливости, стоившей банкиру выбитой двери. Что отвечал ей Остроглазов, я не расслышала, но тон его показался мне вполне миролюбивым. Значит, Нинон прощена.

— Мне нужно с тобой поговорить, — дохнул мне прямо в ухо незаметно приблизившийся сзади Андрей, — выйдем во двор.

Я вздохнула и быстро пересекла холл. Во дворе я остановилась у ближайшей лианы и уставилась на дверь. «Особо важный», выманивший меня из дому, не очень-то торопился. Ну разве не свинья?

Наконец он появился, сделал озабоченное выражение, оглянулся и, взяв меня за локоть, оттащил к гаражу.

— Ну что? — Я вовсе не собиралась рассыпаться перед ним любезностями. Не стоил он того.

— Давай выкладывай, — велел он деловито, — что ты там видела и слышала.

— Когда?

— Ну не ломай дурочку, — раздраженно бросил мужчина моих несбывшихся снов, — сама знаешь… Что ты видела из окна спальни нашего вдовца, пока твоя сердобольная подружка вытаскивала его из петли?

— Ах, ты об этом… — Никакую дурочку я не ломала, а и в самом деле запамятовала, на чем мы остановились, беседуя на кухне Нинон. Впрочем, неудивительно при таких-то событиях. — Хорошо, выкладываю. Из окна я видела и слышала, как хозяин недостроенной дачи ругался с рабочими. Он требовал, чтобы они убирались, а они в свою очередь, чтобы он прежде заплатил им за работу/Вот и все.

— Требовал, чтобы они убирались… — задумчиво повторил Андрей. — И чем он это мотивировал?

Я пожала плечами:

— Кажется, сказал что-то типа… Ну да, он сказал: «Только преступников мне здесь и не хватало».

— А они?

— А что они? Я же сказала, они стали требовать, чтобы он заплатил им за работу.

— Та-ак, — протянул мужчина моих несбывшихся снов, — а матом они не ругались? Или, может быть, до рукоприкладства дошло?

Я отрицательно покачала головой:

— По крайней мере, при мне такого не было. А что было потом, когда Нинон послала меня за чайником…

Этот предатель выкатил на меня глаза:

— За каким еще чайником?

— За эмалированным! — фыркнула я. — Мы же банкира спасали, ты что, забыл?

— Забудешь такое, — невесело сказал «особо важный». — Ну ладно, давай теперь о другом поговорим, о вашей вчерашней вечеринке.

— Да ведь Нинон уже все рассказала! — воскликнула я в сердцах.

— Все, да не все, — уклончиво молвил Андрей. — Что ты знаешь о голой Лизе?

— Только то, что она стала таковой не сразу, — сообщила я. — Сначала она была вполне одетой.

— И это все?

— А что еще? — Я потеряла терпение. — Я и хозяина, Широкорядова, совсем не знаю, что уж говорить о его гостях. Если только ничего не путаю, то Широкорядов сказал, будто отец этой самой Лизы все время в каких-то вояжах, чуть ли не заграничных… Да еще он звонил какому-то секретарю, просил, чтобы тот избавил его от Лизы.

— Секретарю? Ты ничего не путаешь? — Андрей пожевал губами.

— Да ничего я не путаю, — взъерепенилась я (давно надо было это сделать), — и вообще, в этом вопросе я целиком и полностью солидарна с Нинон: о Лизе нужно расспрашивать Широкорядова.

— Надо же, какие солидарные подружки, — с издевкой произнес этот особо важный хам.

— Да, такие мы, — лязгнула я зубами и пошла прочь с банкирского двора. Слава богу, у моего бывшего любовника достало ума меня не задерживать. В противном случае дело могло бы кончиться публичным скандалом.

Нинон объявилась минут через десять. Я поджидала ее на террасе, нервно раскачиваясь в кресле-качалке.

— Ну, о чем вы с ним шептались? — первым делом осведомилась она.

— С кем? — Я отвела взгляд в сторону.

— Только не изображай из себя дурочку! — язвительно сказала Нинон, совсем как мой бывший возлюбленный чуть раньше. — Ты прекрасно понимаешь, о ком речь, об этом следователе!

— Мы вовсе не шептались. — Отпираться было глупо. — Он меня спрашивал о том, что я видела из окна банкирской спальни, пока ты спасала самого банкира.

— И что же ты видела? — Теперь уже Нинон вцепилась в меня мертвой хваткой.

Я устало вздохнула и заученно пробубнила:

— Я видела, как хозяин той недостроенной дачи ругался с шабашниками. Он велел им выметаться, а они требовали, чтобы он прежде заплатил им за работу.

Нинон впала в глубокую задумчивость, из которой вышла минуты через две, ошарашив меня известием:

— А знаешь что… По обрывкам разговора я поняла: этот важняк не совсем уверен, что молдаване погорели по пьянке. Он, видно, носится с идеей, будто вагончик кто-то поджег. Допустим, так оно и было, тогда… А вдруг это хозяин дачи их поджег, чтобы не платить, как думаешь?

— Да неужто? — поразилась я.

— Это всего лишь мое предположение, — пробормотала Нинон, — но вообще-то я про такое читала в «Московском комсомольце», в уголовной хронике.

Мы немного помолчали, а потом снова заговорила Нинон, затронув очень неприятную мне тему:

— Слушай, я тут подумала… Короче, у меня такое чувство, будто этот особо важный следователь к тебе не совсем равнодушен.

Меня будто ледяной водой окатили.

— С чего ты взяла?

— Да так, кое-какие наблюдения. Я с самого начала заметила некоторые странности в его поведении, а потом стала к нему незаметно приглядываться и поняла: он теряется только в твоем присутствии, особенно когда ты на него бросаешь недоброжелательные взгляды. Кстати, чего это ты так на него вызверилась?

— А-а-а… — На этот раз меня бросило в жар. — И вовсе я на него не вызверилась… С чего мне на него вызверяться? И… и потом… По-моему, это как раз ты на него взъелась. Вспомни, как ты с ним разговаривала!

— Я? — Нинон капризно дернула плечиком. — Я как раз вела себя индифферентно. В моем поведении не было ничего странного, это же вполне естественно, что подобные визиты меня не вдохновляют, особенно утром, когда я только-только собралась спокойно позавтракать. И еще мне не нравится, когда меня вынуждают сплетничать о моих друзьях. Кстати, я дала ему это понять. А вот ты, ты… Ты вела, себя неестественно. Избегала с ним разговаривать, отворачивалась.