Но как она ни пыталась разбудить Йоло, ничего не выходило. Он дрых, уткнувшись лицом в сено, и ни на что не реагировал: Мара и шептала ему на ухо ласковые слова, и трясла его, и щекотала. Поняв, что все бесполезно, она решила возвратиться в автобус. Уже начинало светать; еще совсем немного, и женщины поднимутся, разожгут костры, покормят детей и примутся готовить кушанья к свадьбе.

Медлить было нельзя; люди могут заметить, что ее волосы влажны от пота, губы распухли от поцелуев, а от тела исходит аромат любви.

Стараясь преодолеть горькое разочарование, Мара поспешно оделась. Все пропало. Она отдала свое единственное сокровище, свою девственность — и чего ради? Теперь все равно слишком поздно. Даже если Йоло скоро проснется и придет за ней, будет ли у них время, чтобы убежать?

Подхватив узелок, она проскользнула через спящий табор к автобусу. К счастью, на пути ей никто не встретился. Скинув одежду, она кое-как помылась водой из стоявшего под столом ведра. Несмотря на глубокое разочарование, окончательной надежды Мара еще не теряла. Утром, когда тетя придет будить ее, она прикинется больной. Сделать это будет нетрудно, уже сейчас она чувствовала себя отвратительно.

Она скажется захворавшей, лишь бы они не заставили ее позавтракать! А то наверняка опять чего-нибудь подсыплют ей в еду. Когда Ласло с дружками придет похищать ее, она будет сидеть смирно — не станет сопротивляться. Пусть он тогда разозлится и потребует назад свои денежки. Пускай они все набросятся на нее, наплевать — ей не привыкать к жестокому обращению — всю жизнь ее обижали из-за того, что она полукровка.

Мара спрятала узел с одеждой под раскладушку и, с головой накрывшись одеялом, повернулась лицом к стене. Дикая усталость взяла свое, и девушка уснула тревожным сном. Разбудил ее стук распахнувшейся двери. Послышался гогот множества голосов. «Что им всем здесь нужно?» — подумала Мара сквозь сон. Она разомкнула ресницы: десятки цыганских глаз уставились на нее так, словно за ночь у нее выросла вторая голова.

Прежде чем Мара успела что-либо сообразить, тетка уже тащила ее с раскладушки.

— Шлюха!! Грязная шлюха!! — вопила Чармано.

— Кто он?! — ревел дед. Яддо схватил девушку за волосы и проволок к двери. Швырнув ее на пол, он поставил ногу ей на грудь. Его лицо перекосилось от злобы, раскраснелось от прилившей крови, губы же были синие, как у покойника. Привстав на колени, Мара закрыла руками грудь. На нее во все глаза смотрели любопытные родственники.

Дед уже занес над нею кулак, но тут подоспела двоюродная бабушка.

— С чего вы взяли, что это была Мара?! — закричала София. — Анна вполне могла ошибиться!

— Это была Мара! — завизжала Анна. Ее глаза горели торжествующей злобой. — Я вышла ночью по нужде и увидела, как она крадется через табор. Я проследила за ней! Она пошла в конюшню. Я слышала, как она разговаривала там с кем-то, потом они стонали, катались по сену. А затем она побежала назад к автобусу.

— Луна не светила сегодня ночью, может, это была совсем не Мара? — сказал Яддо. — Если ты наврала…

— Мы легко можем проверить, была она с мужчиной или нет, — вмешалась мать Ласло. Это была высокая полная старуха с грубыми чертами лица и белыми как лунь волосами. Хотя еще только брезжил рассвет, она уже успела полностью одеться — в длинную черную юбку и кофту; волосы ее были зачесаны так высоко, что голова напоминала неочищенную луковицу.

Чармано довольно кивнула:

— Правильно! А я помогу, а то ведь она сильная как дикая кошка…

И прежде чем Мара успела сообразить, что они задумали, несколько женщин набросились на нее. Они потащили девушку в заднюю часть автобуса. Она сопротивлялась, как могла, но их было слишком много. И вот они положили ее на стол, и, пока остальные крепко держали ее за руки и за ноги, мать Ласло и Чармано внимательно осмотрели ее.

Это походило на страшный сон, это было настолько унизительно, что Мара впервые всерьез возжелала смерти. Когда обе женщины убедились в ее греховности, Чармано издала победоносный крик.

— Шлюха!! Шлюха!! — завопила она и уже вцепилась было девушке в лицо, но остальные женщины остановили ее. Не из сострадания к Маре, разумеется, а только потому, что наказать Мару должен был сам Яддо. И Чармано понеслась на улицу сообщить ему, что Мара опозорила его — так же, как когда-то опозорила и ее мать. Девушка хотела подняться и одеться, но женщины налетели на нее и потащили к Яддо.

Он схватил ее за волосы и швырнул на землю.

— Ты нечиста и поплатишься за это!! — проревел он. — Я проклинаю тебя за бесчестье, ты опозорила наш табор!

— Кто он?! — завопил Ласло, выступая вперед. — С ней можете делать что хотите, я же расправлюсь с этим ублюдком.

Мара закрыла лицо руками. Она ждала, что Йоло выйдет вперед и сознается, но он не издал ни звука. Его глаза смотрели на нее с жалостью, но он и виду не подал, что имеет к этому отношение. Только теперь Мара поняла, какая же она была дура. Она приняла похоть подростка за любовь мужчины.

Но она не выдала его. Даже когда дед схватил ремень и принялся отвешивать удары, требуя от нее имя совратителя, она молчала как запаянная.

Она ничего не понимала и не чувствовала, кроме боли от ударов ремня Яддо. Последней мыслью, пришедшей ей в голову перед потерей сознания, была мысль о том, что если она останется жива, то никогда больше не доверится мужчине.

Горас Перкинс брел по узкому пыльному шоссе. Утреннее солнце стояло уже довольно высоко, и день предвещал быть жарким, но под росшими вдоль дороги платанами еще царила приятная прохлада. Стояла середина июля — любимое время года Гораса, однако настроение у него было не из лучших. Слишком много неудач выпало на его долю за последние несколько месяцев.

В целом 1920 год стал несчастным для Гораса Б. Перкинса — владельца передвижного «Эликсир-шоу», распространявшего знаменитый целебный «Эликсир Краснокожего». С тех пор как они оставили Нашвилл, где провели последнюю зиму, вся их жизнь пошла кувырком. Пять принадлежавших им машин — личный старенький автомобиль Перкинса и четыре крытых фургона — без конца ломались, доставляя им немало хлопот.

Неприятности начались с того момента, как они покинули многолюдный квартал Нашвилла, где держали демонстрационный зал, и отправились колесить по Теннесси, Огайо и другим штатам. Сначала полетел автофургон с препаратами, но это было бы еще полбеды, да тут, как назло, встал фургон-клетка, в котором путешествовал Большой Бенни — огромный русский бурый медведь неопределенного возраста и неизвестного происхождения. Пришлось ждать семь дней, пока деревенский гараж получит из Лексингтона запчасти. Но самым большим ударом стала внезапная смерть старины Большого Бенни. Он умер в одну ночь, непонятно от чего, может, просто от преклонного возраста. Так они остались без живой рекламы.

Летняя жара, поначалу вполне умеренная, сделалась невыносимой, и приходилось очень часто делать остановки, во время которых Горас надеялся, впрочем, поправить свои финансовые проблемы. Его «Эликсир-шоу» осваивало в этом году новые территории, и маршрут ему был совершенно неизвестен. Выяснилось, что при каждой стоянке нужно давать на лапу представителям власти, чтобы получить у них то или иное разрешение.

Освоение неизведанных районов стало нелегким делом и по другим причинам. Год назад Горас сдуру нанял нового шофера. Тот оказался вором-карманником и охотно промышлял этим на стоянках, чем немало подпортил их довольно удачно начавшуюся поездку. Из-за водителя шоу потерпело провал в таких городках Огайо, как Кэритаун, Хайленд и Лизбург, где преступника поджидали полицейские с уже готовыми ордерами на арест. И возвращаться в центральный Огайо было теперь совершенно бессмысленно.

Черт подери!..

Берти, жена Гораса, столько раз предупреждала мужа, что у их водителя чересчур хитрая физиономия. Господь свидетель, Горас всегда старался, чтобы шоу было делом честным. В конце концов, эликсир действительно оказывал иногда тот эффект, который они рекламировали. Хотя, конечно, во многом его успех был обусловлен высоким содержанием в нем спирта, что в условиях «сухого закона» было для многих как нельзя более кстати. Но теперь возникли серьезные проблемы, в основном из-за того, что опять нужно было набирать труппу.