Как все же трудно судить о человеке, которого ты нашел без одежды! Как много могли бы сказать о нем хотя бы его ботинки! Но почему она так уставилась на цирковую афишу — так, словно не верит собственным глазам? Неужели она из цирка?

— Есть кто-нибудь, кто будет беспокоиться о тебе, Роза? — спросил он.

Она посмотрела на него взглядом, смысла которого он не сумел понять. Была ли это злоба, или грусть, или отчаяние? Горас так и не определил. Ясно одно: этой девчонке пришлось немало выстрадать, и не только физически.

Роза покачала головой, и Берти спросила:

— Ты сирота?

Девушка, видимо, не поняла вопроса, и Берти задала его иначе:

— Твои отец и мать умерли?

Роза кивнула, и Берти посмотрела на нее с жалостью.

— Вы здорово готовите… — пробормотала вдруг несчастная девушка.

— Ага, — обрадовалась Берти, — значит, язычок у тебя все-таки есть! Вот и отлично. А то у нас уже есть один такой — ни бельмеса не знает по-английски.

— Если ты о Краснокожем, Берти, то это не так, — вмешался Горас, — он просто не любит разговаривать с женщинами. Когда нужно, он неплохо говорит.

— Не знаю, — фыркнула в ответ жена. — Мне он за все это время не сказал ни слова. А когда я пытаюсь ему что-нибудь втолковать, он прикидывается тугим на ухо.

— Ну, он же индеец. Может, у них не принято разговаривать с женщинами?

Берти смерила Гораса презрительным взглядом и принялась мыть посуду.

— Тебе нужно отдохнуть, — сказала она Розе. — Можешь пойти прилечь вон на тот матрас. Мы скоро отправляемся в путь. Наша следующая стоянка в Биттивилле — хочешь прокатиться с нами?

— Стоянка? — напряженно свела брови девушка.

Горас лучезарно улыбнулся ей. Сделав шаг вперед, он поклонился.

— Горас Б. Перкинс — весь к вашим услугам. Распространяю знаменитый «Эликсир Краснокожего». Он избавляет от озноба, запоров, болей в желудке, сводит бородавки — и большие и маленькие — и даже удаляет с ногтей заусенцы…

Заметив, что девушка слушает его с интересом, Горас продолжил этот длинный список.

Когда его фантазия наконец иссякла, Роза проговорила:

— А, «Эликсир-шоу»… да, я слышала о вас.

Внезапно она зевнула, да так широко, что глаза ее наполнились слезами. И не сказав ни слова, Роза поднялась с кресла, легла на матрас, свернулась клубочком и тотчас заснула.

— Как ты думаешь, что с ней произошло? — тихо спросила Берти у Гораса.

— Семейная драма, я полагаю.

— Ты хочешь сказать, у нее есть муж? Но ведь она еще совсем девочка.

— Нет, но, возможно, у нее есть какие-нибудь родственники. Может, она совершила что-то такое, что им не понравилось, и они взяли и выставили ее вон. Судя по ее поведению, она не особенно рвется домой. У этих чужестранцев черт знает какие порядки. Непохоже, чтобы над ней надругались. Или, по крайней мере, она не этим больше всего расстроена.

— Я вижу, ты внимательно ее разглядел, — сказала Берти с легкой издевкой.

— Но у меня же есть глаза, черт подери! — возразил Горас, но тотчас задумался:

— Как ты считаешь, сколько ей лет?

Берти пожала плечами:

— Тринадцать-четырнадцать — не больше. У южных народов девочки рано созревают.

— И что мы будем с ней делать?

— Пусть немного побудет у нас — залечит свои раны, слегка отъестся, а потом придется отдать ее в руки властей. Сам знаешь, еще один рот нам не по карману.

Горас согласился с женой, и все же в его душу закралось сожаление. Эта девочка поразила его — тем, что ни разу не заплакала и не испугалась, оказавшись в чужом доме. Она вела себя мужественно, а Горас обожал сильных духом женщин.

— Ладно, пока все равно рано принимать какое-либо решение, — добавил он. — Поживем — увидим.

Позднее, когда Берти была всецело поглощена сборами в дорогу, Горас вспомнил о найденной им деревянной коробочке и решил посмотреть, что там. Открыв ее, он увидел колоду гадальных карт, и ему многое сразу стало ясно.

Но Берти он решил пока ничего не говорить, а коробочку спрятал подальше — в ящик с костюмами. Когда жены не будет поблизости, он рассмотрит колоду повнимательнее. Берти не должна ее увидеть — она не переживет, если узнает, что он привел в их добропорядочный дом цыганку.

Хотя весь опыт общения Мары с гаджоограничивался гаданием на картах да еще теми налетами, которые устраивали они с братьями на дома фермеров, она сразу смекнула, как ей нужно вести себя с этими людьми. Мара быстро сообразила, что ни высокого седого мужчину, ни его жену бояться не стоит.

Сначала ей показалось, что они жутко богатые: У мужчины были красивые часы на золотой цепочке, а на толстых пальцах женщины — несколько золотых колец.

Но их фургон удивил ее. Эти люди не цыгане, а живут почему-то в цыганском фургоне, какие Мара не раз видела в других таборах. У них самих в семье был один такой, привезенный еще со «старой родины». Неужели эти люди украли его? Ни один цыган ни за что не продал бы им столь бесценное сокровище.

Царившая в фургоне чистота поразила ее воображение. Деревянные стены были покрыты толстым слоем лака, медные горшочки на полке блестели точно зеркала, а на полу не было ни сориночки. Окна из настоящего прозрачного стекла сверкали так, словно их только что вымыли. Зачем эта женщина тратит столько сил и времени, чтобы убираться? Ведь пыль-то каждый день новая налетает.

А одежда, сушившаяся на веревке… зачем этим людям такое количество нижнего белья, столько брюк и юбок? Этого Мара никак не могла понять. Впрочем, она вообще никогда не могла понять гаджо: их иногда бывает так легко провести, но в то же время с ними нужно постоянно держать ухо востро. И с этими мужем и женой тоже надо быть настороже — как бы ни были они добры к ней.

Но в любом случае у Мары не было другого выбора, кроме как остаться здесь. Куда могла она направиться со своим синим вспухшим лицом?

На мгновение боль при воспоминании о происшедшем подкатила к ее сердцу, готовая, кажется, поглотить ее, но Мара подавила рыдания. Она не может проявлять слабость в присутствии чужих людей. Из их разговора она поняла: они не подозревают, что она цыганка. Мужчину одурачить будет легко, с женщиной же посложнее. У нее такие проницательные глаза, что наверняка все замечают. Но, с другой стороны, Берти была к ней добра, принесла ей одежду, накормила, уложила спать. Значит, пока не догадывается, кто она такая.

Мара почуяла запах какой-то вкусной еды. Она присела на матрасе, принюхиваясь к аромату. Неизвестно, как долго она пробудет в этом доме, но в одном можно быть уверенной: пока она здесь, голодать не придется.

— Как ты себя чувствуешь, детка? — спросила женщина. Горас куда-то ушел, и Берти была в фургоне одна.

— Спина… очень болит.

— Ничего удивительного. Но мы помажем ее мазью, и она скоро заживет, вот увидишь. Давай-ка снимай платье.

Прикосновения женщины были необыкновенно нежными, а мазь потрясающе сладко пахла. И не успела Мара снова одеться, как почувствовала, что боль и впрямь сделалась намного слабее. Она зевнула, с интересом рассматривая встроенную в одну из стен кровать. Тут вернулся хозяин.

— Мы тронемся через несколько часов, — сказала женщина Маре, — если только нас не задержит Краснокожий. В Биттивилле ты можешь побыть с нами, а когда мы приедем в Лексингтон, твои синяки уже наверняка заживут, и ты, я думаю, найдешь там себе работу.

Мара вздохнула с облегчением. Она не знала, как далеко находится этот самый Лексингтон, но радовалась уже тому, что ее не выставят на улицу прямо сейчас.

— А вы торгуете? — Мара решила отблагодарить этих людей интересом к их работе.

— «Эликсиром Краснокожего», — Горас щелкнул себя по шее. — Главное его достоинство — это повышенное содержание алкоголя, — объяснил он. — Его охотно берут. На сегодняшний день он дешевле, чем виски.

Мара улыбнулась в ответ. Она поняла ход его мыслей. «Хотя он и гаджо, а рассуждает как самый настоящий цыган», — подумала девушка.