Берти долго присматривалась к девушке, силясь понять, кто же она такая. Для того, чтобы кто-то так ужасно ее избил, должна была быть какая-то веская причина. Ясно, что это не изнасилование. Ни на груди, ни на бедрах у нее синяков не было. Нет, ее просто выпорол кто-то. Может, она воровала в своей собственной семье? Или, может, что-то еще похуже? Да и кто она, в конце концов, по национальности? По-испански она не понимает. Берти попыталась было ввернуть в разговор два-три испанских слова, но Роза ответила ей взглядом, полным непонимания.

Берти покачала головой, глядя, как девочка отплясывает на сцене. Надо признаться, выступление понравилось зрителям гораздо больше, нежели ее собственные песни или кличи безумного индейца. Берти была очень скромного мнения о своих музыкальных способностях. Она знала, что поет не ахти как, и не особенно огорчилась, увидев, что Роза имеет у публики успех. Забавно только, что на сцене девчонка была совсем другой, не такой, как в жизни. Обычно ее лицо имело такое же угрюмое выражение, как у Краснокожего, но сейчас, когда Мара танцевала, оно светилось счастьем.

Да, как ни странно, она и впрямь неплохо плясала. Хотя в ее танце отсутствовала какая-либо логика движений, он был женствен и грациозен. Мужчины не сводили с нее глаз. Даже прыщавый Томми, игравший для Розы на скрипке нечто вроде танго, поглядывал на танцовщицу точно дитя на конфетку.

Роза отплясывала, звонко стуча каблуками, качая головой и широко раскинув руки. Юбка высоко взлетала, обнажая на краткий миг узкую белую полосу бедер над чулками. Зрители аплодировали, и Берти подумала, что она и в юности не имела такого успеха, как эта проворная девчонка. Она почувствовала даже некоторую зависть, но постаралась тотчас подавить ее. В конце концов, успех Розы может быть только на руку им с Горасом.

Сам Горас стоял тем временем в дальнем углу сцены, и лицо его сияло. Он довольно потирал руки, и Берти знала, что у него есть все основания быть довольным: девочка поможет им поправить их пошатнувшееся финансовое положение.

— Ну, как ты ее находишь? — спросил Горас у жены, когда Мара кончила танцевать. — Стоит брать ее на работу?

Берти знала, что он уже принял решение, но произнесла все же свое веское слово:

— Подожди, мы же еще очень плохо ее знаем. А что, если в один прекрасный день нас найдут зарезанными в собственной кровати?

— Глупости. Она невинна как дитя. Впрочем, она и есть почти дитя.

— Я знаю, что ты все равно поступишь по-своему. Ты никогда ко мне не прислушивался. Но только потом не говори, что я во всем виновата.

Мара кланялась под громкие аплодисменты зрителей. Она впервые ощутила вкус успеха и была на седьмом небе от счастья. И как же она обрадовалась, когда Горас сказал, что берет ее к себе на работу! Правда, ее немного расстроил угрюмый тон Берти.

— Ты танцуешь неплохо, только неприлично так высоко задирать юбку! — проворчала она.

Но Мара решила, что приложит все силы, чтобы завоевать и ее расположение. Потому что хотя Горас и считал, будто шоу-бизнес ведет он, это было не так. Мара сразу поняла: на самом деле главная здесь Берти. Ведь именно от нее получала девушка еду и одежду. Поэтому надо было обязательно войти к ней в доверие. К тому же, раз Мара решила жить среди гаджо, нужно научиться вести себя так, как они, и с кого же тогда брать пример, как не с Берти?

Рано утром на следующий день Мара прибежала в фургон к хозяевам, чтобы помочь приготовить завтрак. Потом она помыла посуду и, хотя ее никто об этом не просил, сбегала на протекавший за магазином ручей, принесла чистой воды, чтобы помочь Берти вымыть пол. Последнее потребовало от юной цыганки особенно большого терпения: она никак не могла взять в толк, на кой черт это нужно. Но с себя Мара грязь соскрести любила, а потому очень обрадовалась, когда Берти дала ей большой кусок коричневого мыла и велела спуститься к ручью вымыть голову.

Когда Мара вернулась с мокрыми волосами, все уже были заняты сборами в дорогу. И она поспешила помочь хозяйке привязать дверцы буфета и поставить на место стулья.

— Да, с такой помощницей, как ты, Роза, мне, видно, и впрямь станет намного легче, — одобрила ее поведение Берти. — А теперь пойдем-ка подберем тебе какую-нибудь одежду.

Прибыв на следующую стоянку, они поужинали, и Горас уселся с остальными мужчинами — среди которых был и индеец — играть в карты. Мара вымыла посуду, разлила им по кружкам кофе и села рядом на травку посмотреть.

Увидев карты, она с болью вспомнила о своей собственной гадальной колоде. Интересно, что с ней сталось? Никто бы из их табора не осмелился ею воспользоваться, ведь все принадлежавшие Маре вещи считались теперь оскверненными. Неужели они сожгли ее — вместе со всей одеждой?

Тут ее внимание привлек Горас. Вечерний воздух был довольно прохладен, а его лицо блестело от выступившего пота.

— Горас что, заболел? — спросила она у расположившейся рядом с ней на траве Берти.

— Да, он болен. Причем неизлечимо, — усмехнулась Берти. — Страсть к картам — вот как называется его недуг. Да, кстати, я чуть было не забыла. Я тут разбирала костюмы и случайно наткнулась на деревянную коробочку с картами. Горас уверяет, что подобрал их в канаве, там, где мы нашли тебя. Ты не знаешь, чьи они?

— Карты? — У Мары екнуло сердце.

— Да, забавные такие. В деревянной коробочке.

— Они мои… Когда те люди меня ограбили, — она многозначительно посмотрела на Берти, — они забрали все. А карты, наверное, выкинули.

— Ну что ж, раз они твои, я пойду схожу за ними.

Берти тяжело поднялась и пошла в фургон. Через несколько минут она вернулась с деревянной коробочкой в руке.

Мара с трудом сдержалась, чтобы не закричать от радости. Теперь у нее всегда будет кусок хлеба! Даже если эти люди вышвырнут ее, она сможет немало заработать, гадая на картах.

Берти внимательно смотрела на девушку. Нужно было что-то сказать.

— Их подарила мне одна подруга, — пробормотала Мара.

— Честно говоря, они какие-то чудные на вид…

Мара поспешно сунула коробочку в карман:

— Очень хочется спать. Где мне лечь сегодня?

Берти задумалась.

— Знаешь что, ложись-ка на переднем сиденье нашего фургона, — сказала она наконец. — Там все-таки побольше места, чем в остальных. Я постелю тебе помягче и дам два одеяла, чтобы ты не мерзла.

Мара поняла, что подобное обращение с ней — хороший знак, но особенно бурно благодарить хозяйку не стала. Она уже заметила, что здесь это не принято.

На следующее утро они лепили вместе с Берти сладкие шарики из воздушной кукурузы, и Мара предложила хозяйке погадать.

— Я умею. Подруга меня научила… — объяснила девушка.

— Вообще-то я во всю эту ерунду не верю, — сказала Берти. — Но интереса ради…

И Мара достала заветную коробочку и высыпала на стол колоду. Что-то еще выпало вместе с картами. О, да ведь это же серебряная цепочка — подарок матери! Но как она сюда попала? Неужели дедушка положил ее в коробку? Нет, не может быть. Ну разумеется, он не стал бы этого делать — наверняка это София. Милая, хорошая София! Она-то знала, как Мара дорожит этим сокровищем…

На глаза ее навернулись невольные слезы, губы задрожали. Но чтобы Берти этого не заметила, Мара нарочно выронила несколько карт и полезла под стол их доставать. Взяв себя в руки, она протянула колоду Берти, чтобы та сама ее перетасовала, загадав про себя желание, и разделила на три части.

Мара разложила карты крестом. Она понимала, что ничего плохого не случится, если она ошибется в гадании, но ей самой страшно хотелось узнать будущее Берти.

Увидев джокера, весело играющего на флейте, Мара не могла сдержать улыбку: настолько он похож был на Гораса. Но на рубашке следующей карты была изображена лучезарная колесница, и Мара сразу посерьезнела. Перевернув ее, она увидела, что это десять бубен.

— Ну? — поинтересовалась Берти. — Что там?

— Я вижу деньги. Много денег.