Но и тут она ошиблась. Она уже ожидала сигнала оркестра к своему выходу, как вдруг один из клоунов подошел к ней и сказал:

— Врежь им как следует, принцесса.

Голос был очень знакомым. Она пригляделась и узнала Вуди Штерна, журналиста, с которым разговаривала в ресторане. На лицо его был наложен черный грим с белыми обводками вокруг глаз. По такому гриму различали «гостевых клоунов». Это было необходимо для того, чтобы с ними обходились на арене помягче и не слишком их дубасили.

Однако Джоко рассказывал, что не все клоуны выполняли это правило. Был один печальный случай, когда толстого губернатора Индианы, участвовавшего в представлении, избили так, что у бедняги потемнело в глазах. После этого он всем рассказывал, что уж и не чаял выбраться живым с арены.

Мара разволновалась. Что, если она провалит сегодня свое выступление? Какую статью напишет о ней Штерн?

Наконец Конрад Баркер объявил ее номер, и Мара выбежала на левую арену вместе с пятью братьями-акробатами. На центральной арене работала наездница Даниэль Дюбуа.

Пока Мара поднималась по канату под купол, она жутко волновалась, что провалит свой номер. Сделав несколько акробатических трюков, Мара посмотрела вниз и поймала взгляд мистера Сэма, который стоял рядом с кулисами. По выражению его лица было видно, что он недоволен.

Мара собрала все свои силы, решив показать, на что она способна.

На основной арене Даниэль Дюбуа вытворяла чудеса на великолепном арабском скакуне, и внимание всех зрителей было приковано к ней. Мара пыталась восторженно улыбаться, как учил ее Джоко, но и это не срабатывало. В какой-то момент Мара впала в панику: она не сможет привлечь внимание зрителей!

И вот Конрад объявил серию ее бланшей, назвав их смертельным трюком.

Мара зацепилась одной рукой за ремешок на трапеции и начала вращение, пронзаемая болью во всем теле. Зрелище было потрясающе захватывающим, но публика, внимательно наблюдая, никак не реагировала. В отчаянии Мара увеличила скорость вращения, хотя плечо болело так, что, казалось, сустав сейчас не выдержит.

И вдруг чей-то голос в тишине стал считать: девять… десять… одиннадцать…

К нему присоединился еще один: двенадцать… тринадцать… четырнадцать…

И вот уже несколько голосов помогают Маре. Она еще увеличила скорость, и одной рукой незаметно распустила в полете волосы. Когда взметнулось это рыжее пламя, она услышала вздох восторга снизу и поняла, что наконец-то завладела вниманием зрителей.

Толпа продолжала счет: семнадцать… восемнадцать… двадцать… Мара успокоилась, упоенная этим успехом, и уже не думала о том, что будет после выступления. На двадцать пятом бланше она решила остановиться, почувствовав, что кусок печенки уже протерся и браслет нестерпимо больно вжался ей в запястье. Она видела, как кровь струится с ее руки, но, сжав зубы, сделала еще один бланш, зная, что теперь ее двадцать минут уж точно истекли.

Улыбаясь и посылая воздушные поцелуи зрителям, она спустилась на арену. Публика ревела, приветствуя мужественную гимнастку, которая, несмотря на боль и кровь, продолжала свое выступление. Обессиленная, но необычайно счастливая, Мара убежала за кулисы, где тут же наткнулась на мистера Сэма.

— Посмотри на время! Ты работала больше двадцати минут, — сказал он, но Маре почудилось, что его голос звучит мягче обычного. — Сходи к доктору Макколлу, чтобы он обработал тебе руку.

По дороге в раздевалку Мара вытащила из-под браслета остатки печенки и выбросила в мусорную корзину. «Конечно, не каждый раз, — подумала она, — но по особым случаям…»

Джоко ждал ее на выходе.

— Трюк, да? Ну что ж, сработало… Но такие штуки не всегда проходят.

— Как ты… Что ты имеешь в виду?

— Куки — мой старый друг, так что не волнуйся, но впредь будь осторожнее.

— О'кей, — успокоилась она.

— Как насчет того, чтобы сходить перекусить? Я знаю здесь неподалеку прелестный ресторанчик…

На следующий день статья Вуди Штерна была опубликована в «Сент-Луис геральд». Кланки купила для Мары экземпляр, но Мара сказала, что уже читала. Разве она могла признаться, что не умеет читать? Из восторженных слов Кланки Мара поняла, что статья хвалебная, но только вечером Джоко достал газету из кармана пиджака и прочел ей статью полностью.

— «Вчера, во время представления в Брадфорд-цирке родилась звезда. Ее зовут Мара, она настоящая принцесса, дочь человека, известного как король цыган. Эта маленькая рыжеволосая стройная девушка с фигурой кинозвезды покорила публику, выступая с израненной рукой…»

Когда Джоко закончил читать, Мара с недоверием спросила:

— Там действительно так написано?

— Конечно. Эта статья сделает тебя звездой еще до того, как ты достигнешь совершеннолетия.

Мара просияла, но улыбка на ее лице продержалась недолго.

— Никто из кордебалета ничего не сказал мне после выступления. А мистер Сэм даже сделал выговор за то, что я проработала дольше положенного. Я, конечно, думаю, что неплохо выступила, но…

— Неплохо?! — не веря своим ушам, вскричал Джоко. — Ты даже не представляешь, что спасла своим выступлением все представление! Ты разве не видела, как была настроена толпа? Вчера в городе произошел конфликт между профсоюзами и работодателями. И это настроение было привнесено в цирк. И потасовку хотели устроить именно здесь. Они считали, что цирк — самое подходящее для этого место. — Он на минуту замолчал. — К счастью, твое выступление разрядило обстановку, ты привлекла внимание. А статья Вуди была перепечатана еще в нескольких газетах. Сейчас надо ловить момент. И это уже работа Джима Бориса. Он у нас отвечает за паблисити. Ему, правда, надо дать хорошего пинка, чтобы он начал двигаться, но это предоставь сделать мне. Я задам ему такую взбучку, что надолго запомнит.

Джоко поспешил на арену, а Мара подумала о том, что у нее немного друзей, но те, которые есть, действительно настоящие, и тут же испытала неловкость. Что она-то сделала для Джоко и Кланки?

Для Кланки, например? Вчера за завтраком глаза девушки были красными, будто от слез, а на пальцах ее Мара не увидела никакого кольца. Как прошла ее встреча с Джонни? Он сказал ей, наконец, что уходит из цирка?

Мара поймала Кланки после дневного представления.

— С тобой все в порядке?

— Да, конечно. У меня немного болит голова, а так все в порядке.

— Джонни обидел тебя? — осторожно спросила Мара.

— Как сказать? Он просто не сделал мне предложения. Он, оказывается, решил жениться на одной из Клински, у них, видишь ли, общий номер! Папа был прав. Он действительно ублюдок!

— Хочешь я поговорю с ним? — предложила Мара. — Я могу сделать так, что он навсегда забудет о существовании женского пола!

Мара не шутила. Хотя она еще никому никогда не угрожала, но постоять за себя и за друзей была готова. Она страшно удивилась, когда Кланки рассмеялась в ответ. И еще больше поразилась, когда Кланки, перестав смеяться, крепко обняла ее и сказала, что Мара — лучшая подруга на свете, а потом разрыдалась у нее на груди.

Мара не знала, что делать. Затем, поколебавшись, обняла Кланки покрепче и дала ей вволю выплакаться.

Следующие две недели Мара продолжала отрабатывать свой номер. И делала она это даже не для публики, а для себя. Была и еще одна причина: ей хотелось завоевать признание других артистов. Да, она привлекла внимание зрителей, но никто из всей труппы не похвалил ее.

Многое из того, о чем Мара мечтала, сбылось. Она не знала, что там такое Джоко сказал Джиму Борису, дал ли он ему хорошего пинка, но неожиданно ей стало поступать множество предложений об интервью, ее стали приглашать на радио, в «Биллборде» появилась заметка, где о ней говорилось как о восходящей звезде.

Все это было очень приятно, и она гордилась своим успехом. Многие журналисты перепечатали статью Вуди, в которой упоминалось о ее цыганском происхождении.

Никто в цирке, конечно же, не поверил в эту историю. Даже Кланки, поздравив Мару с успехом, сказала: