Когда в начале этого, 1927, года мистер Сэм предложил Джейму работу в зверинце, все в цирке были этому рады. Все приветствовали этот шаг, все, кроме… Кланки, Джоко и Лобо!

Джейм извинился, сказав, что забыл кое о чем переговорить с Кэппи Хайнсом, «слоновьим боссом», и немедленно покинул пульмановский вагон. С каждым днем Джейма все больше и больше раздражали Кланки, Джоко и служанка Мары — няня Викки. Цирк — пространство замкнутое, в него почти не проникают вести из внешнего мира; он изолирован точно тюрьма. И Джейма всегда удивляло, почему сюда так влечет людей совершенно посторонних профессий — судей, политиков и кинозвезд? Может быть, потому, что способ существования цирковых артистов кажется им богемным, иррациональным? Они почему-то думают, что цирк — это островок счастья и света в мире злобы и мрака…

Сам Джейм давно понял, как велико это заблуждение. Цирк — точный слепок общества, в нем своя иерархия, свои устои, свой жизненный прагматизм. И все же здесь текла вся жизнь Мары — единственная, которую она знала, и единственная, которой она желала. Она и слышать не хотела о том, чтобы что-то изменить. А он не мыслил своей жизни без Мары — женщины, которую по-настоящему любил… И ради нее он был готов на все, готов был даже смириться с цирком.

Работа в зверинце не слишком спасала его от грустных мыслей. В конце концов, почему он, человек, закончивший Гарвард, должен гонять мальчишек, не вычистивших клетки или плохо покормивших медведя? Вместо него это могли бы делать гораздо более опытные люди, например Кэппи Хайнс! Гораздо более опытные и в то же время гораздо менее образованные!

Именно об этом писал ему в последнем письме отец. С тех пор как старик лишил его наследства, Джейм уж и не чаял когда-нибудь получить от него весточку. Но из чувства долга все же дал знать родителям о рождении Викки. Как же он удивился, когда отец неожиданно ему ответил, да еще написал в конце письма, чтобы они обязательно проверяли качество воды — «не дай Бог, девочка чем-нибудь заболеет»!

Ни в этом, ни в последующих письмах Эрл Сен-Клер ни разу не сделал ни одного колкого замечания в адрес своей невестки. Он, видимо, понял, что Джейм тотчас перестанет ему писать, а окончательно терять связь с сыном Сен-Клер не хотел. Джейм же очень радовался этим письмам. Может, потому, что отец впервые в жизни стал относиться к нему как к мужчине.

Но Джейм ни разу не пообещал старику вернуться в Бостон. Он понимал, что Мара на это не согласится, а ехать без нее ни за что не хотел. Да, он любил ее. Любил эту прекрасную женщину, совмещавшую в себе мудрость с невежеством, прагматизм с интуицией. Иногда ему казалось, что она читает его мысли. Возможно, это говорила в ней ее цыганская кровь.

Он не знал о том, что она цыганка, до тех пор, пока однажды не нашел гадальные карты на дне ее шкатулки с драгоценностями. У Джейма отлетела пуговица, и он весь дом перерыл в поисках подходящей. Наткнувшись же на колоду гадальных карт, потрепанных настолько, что они плохо отделялись друг от друга, Джейм сразу понял все.

И случилось это, как ни странно, на следующий же день после того идиотского с его стороны замечания:

«Я тут изучил очередную статью о тебе. Слава Богу, эта смешная легенда о том, что ты будто бы цыганка, постепенно уходит в небытие. Я не хочу, чтобы нашу дочь дразнили в школе „дворняжкой“». О Господи, как он мог сказать ей такое!

Но теперь уже ничего не изменишь. Мара ведь не поверит, что ее мужу абсолютно наплевать на ее происхождение. В конце концов, в его собственной генеалогии тоже не все так гладко, как это хотят изобразить его родственники, которые кичатся своей голубой кровью. У его прабабушки было весьма туманное прошлое… двоюродный прадедушка сделал себе состояние во время Гражданской войны note 6, промышляя контрабандой в Огайо… у двоюродного брата были какие-то грязные делишки на бирже, но о нем в семье тотчас забыли, как только он попал в бразильскую тюрьму.

Наверное, узнай Мара обо всех этих фактах, она была бы расстроена, возможно, даже сочла бы их унизительными. Поэтому он ничего ей не скажет, как и она ничего не говорит ему о своем прошлом. Но на самом деле, узнав, что его жена никакая не принцесса, Джейм полюбил ее еще во сто крат сильнее (если это вообще было возможно).

Впрочем, все это неважно. В целом он счастлив. Настало только время придумать, что ему делать со своей собственной карьерой. Он очень долго откладывал это решение, но сегодня пора наконец его принять.

Ускорив шаг, он направился прямо к Серебряному фургону, служившему одновременно дирекцией цирка и жилищем мистеру Сэму. Джейм поймал мистера Сэма уже в дверях: тот собирался на вечернее представление.

— Вы не возражаете, если я пройдусь с вами, сэр? — спросил Джейм. Неважно, какого мнения он был о владельце цирка: считал ли его упрямым, дубинноголовым или скрягой — все равно Джейм всегда был с ним подчеркнуто вежлив.

— Ты хочешь что-то сказать мне, Джейм?

— Джим Борис собирается в конце сезона уходить на пенсию, и я хотел бы занять его место.

— Но, Джейм, Джим Борис занимался нашей рекламой в течение двадцати лет, он был очень хорошим работником. Уверен ли ты, что сможешь его заменить?

— Думаю, да. Не сразу, конечно. Но я быстро все схватываю.

— У меня, знаешь ли, уже есть печальный опыт работы с людьми, которые «быстро все схватывают».

Джейм почувствовал себя уязвленным:

— Постарайтесь принять решение до конца сезона. Я не собираюсь проторчать еще один год в зверинце. Кэппи прекрасно справится и без меня.

— Значит, ты уже начинаешь меня учить, как и что мне делать? Неужели ты думаешь, что быть мужем Мары — значит, иметь какие-то особые привилегии?

— Нет, сэр, конечно же нет. Но я думаю, что вполне готов к тому, чтобы заняться журналистикой и рекламой. Вы не согласны со мной?

Он ожидал, что мистер Сэм разразится сейчас очередными нелестными тирадами в его адрес, но вместо этого хозяин сказал:

— Я, честно говоря, уже давно решил взять тебя на место Джима, только все ждал, когда ты сам придешь со мной об этом поговорить. С завтрашнего дня можешь начинать у него учиться. А когда он уйдет, место, считай, твое — надеюсь, к тому времени ты уже неплохо будешь разбираться в рекламе.

Джейм не знал, что и ответить. Почему мистер Сэм так быстро согласился? Неужели только потому, что Джейм — мистер «Принцесса Мара»? Ладно, даже если это и так, пусть будет что будет. Главное, что у Джейма есть теперь шанс проявить себя…

Расставшись с мистером Сэмом на заднем дворе, он пошел между рядами палаток. Обычно Джейм не пропускал ни одного вечернего выступления Мары — он и теперь восхищался своей женой-гимнасткой не меньше, чем при их первой встрече, — но сегодня у него были дела, которые стоило уладить прежде, чем он сообщит жене о разговоре с мистером Сэмом. «И мы будем жить счастливо отныне и навсегда», — подумал он лишь с легкой тенью усмешки.

Проходя мимо палатки клоунов, Джейм услышал дикий хохот и чьи-то возмущенные крики. Клоуны очень часто зло шутили друг над другом; их розыгрыши нередко перерастали в жестокие ссоры, и тем не менее они никогда не расставались и держались вместе. Да и потом ведь Джоко правильно говорил: «Ну что за цирк без клоунов?»

Об этом и размышлял Джейм, как вдруг почувствовал, что кто-то идет за ним. Он обернулся и машинально сжал руки в кулаки. Перед ним лицом к лицу стоял темноволосый худой мужчина с до боли знакомым лицом.

— Настало время расплаты, — спокойно сказал Лео Муэллер.

В его руке блеснул нож. Мгновение — и нож прошел у Джейма между ребрами. Последнее, что Джейм увидел в этой жизни, была зловещая улыбка Лео, а последнее, о чем подумал — о своей любви к Маре:

«О Боже, как жаль, что я не скажу перед смертью Маре, как я люблю ее…»

Сегодня Мара выполняла все трюки чисто механически, не чувствуя той магической связи со зрителями, которая существовала обычно. И Принцесса была очень рада, что из-за позднего начала представления Конрад Баркер дал музыкальный сигнал к «короткому шоу». Это на языке цирка означало, что каждый артист должен сократить свое выступление на четыре минуты.