Потом сквозь боль прорвался звук. Голоса, сливавшиеся в единое целое так, что невозможно было разобрать ни одного слова. Журчащие звуки — словно в соседней комнате тек кран. А порой ей казалось, что кто-то стонет.

Мара попыталась открыть глаза, но веки будто налились свинцом. Боже, неужели она ослепла? Ужас пронзил ее душу; она попыталась говорить, но поняла, что не в силах открыть рот.

— Мара… — послышался незнакомый мужской голос. — Вы слышите меня, Мара? Вы в больнице, а я ваш врач, доктор Тоуп. С вами случилось несчастье, но мы сделаем все, чтобы вас вылечить. Я дам вам обезболивающее, но прежде всего я хочу сказать вам, что ваша жизнь уже вне опасности. Вы понимаете меня?

Мара не знала, что ей сделать. Кивнуть? Но как она могла кивнуть, если голова отказывалась слушаться?

— Если понимаете, пошевелите пальцами, — произнес голос, и Мара постаралась выполнить это теперь столь сложное для нее действие. Видимо, оно у нее все-таки получилось, потому что она услышала: — Ну вот, умная девочка. Теперь вы заснете, а потом я отвечу на все ваши вопросы.

Мара хотела было возразить, что она никакая не девочка, а взрослая самостоятельная женщина, но на это у нее просто не хватило бы сил. Ей почудилось прикосновение иглы, но так ли это было на самом деле, она не знала. Боль начала понемногу стихать, мысли сделались туманными и вскоре исчезли совсем.

Должно быть, она проспала очень долго. Ее внутренние часы подсказывали ей, что сон длился целый день. Боль вернулась, пронзительная и невыносимая, но теперь Мара ее уже меньше боялась. Этот человек, доктор… он сказал нечто очень важное. Он сказал, что ее жизнь вне опасности. Значит ли это, что она вскоре вновь будет целой и невредимой?

Мара открыла глаза. У ее кровати стояла женщина в белом халате и белой накрахмаленной шапочке и что-то писала в маленькую книжечку.

— Сестра… — пробормотала Мара.

Женщина посмотрела на нее, улыбаясь:

— Как вы себя чувствуете?

— Плохо… Насколько это… опасно?

Женщина отвела взгляд:

— Скоро сюда придет доктор Тоуп. Он ответит на все ваши вопросы. А пока скажите, не хочется ли вам пить?

Мара и впрямь испытывала сильную жажду: рот совершенно пересох.

— Да, — пробормотала она, и медсестра поднесла ей стакан воды и вставила в рот соломинку. Неужели она парализована? Мара попробовала пошевелиться, но ничего не получилось.

— Тише-тише… сейчас будет лучше, — сказала женщина. — Доктор выберет какое-нибудь обезболивающее.

Через несколько минут вошел худенький мужчина невысокого роста:

— А, да вы уже возвращаетесь к нормальной жизни! Вы, оказывается, знамениты? Тут пресса просто атаковала меня разными вопросами о вашем здоровье. А ваши друзья… если бы вы только видели, сколько людей сидит в коридоре, ждет, когда вас снова можно повидать. Но в любом случае вам еще рано принимать гостей. Может быть, через день или…

— Я серьезно пострадала? — перебила его Мара.

— Вы вне опасности. Но вам необходимо еще серьезно лечиться. Думаю, с вопросами надо подождать до тех пор, пока вам станет лучше, и…

— Я хочу все знать сейчас!

Он развел руками.

— Ну хорошо. Я скажу вам. Ваши левые рука и нога сломаны, так же как и ключица. Смещена косточка на левой щеке… она треснула в нескольких местах. К тому же у вас сотрясение мозга. Есть еще ссадины, царапины и все такое… Все было бы гораздо серьезнее, если бы не…

— Лобо, — подсказала Мара, — мы с ним вместе выступаем.

— Да, он сделал все, чтобы смягчить удар. — И, видимо, догадываясь, каким будет следующий вопрос, доктор добавил: — Ваш приятель отделался несколькими синяками.

Мара вздохнула бы облегченно, если бы не боль в груди.

— Как долго я не смогу работать? — спросила она.

— Ну, об этом еще слишком рано говорить. Я сейчас попрошу сестру Кумминс дать вам успокоительное. Если вы хотите есть, то вам можно выпить немного бульона или молока.

Мара хотела было сказать ему, что единственное, чего ей хочется, — это знать правду, но поняла, что расспрашивать Тоупа бесполезно. Она закрыла глаза и позже, с трудом проглотив две желтые таблетки, уснула вновь.

В тот день врачи разрешили впустить к Маре одного посетителя. Неудивительно, что им стал именно мистер Сэм. Он стоял возле кровати своей лучшей артистки, и морщины на его лице были еще более заметны, чем обычно. Глядя ему в глаза, Мара поняла, что ее травмы и в самом деле очень серьезны.

— Зато ты, Мара, все-таки побила рекорд Лилиан Лейцель, — сказал мистер Сэм.

Мара почувствовала нечто похожее на шок. А ведь она забыла об этом… и о Джоко тоже забыла. Ей казалось, что еще мгновение — и она умрет от горя, а потому она быстро спросила:

— Сколько раз?

— Двести сорок два.

Мара закрыла глаза. По щеке ее стекла непрошеная слеза, и мистер Сэм нагнулся, чтобы ее вытереть. Это был столь необычный для него жест, что Мара вновь открыла глаза.

— Как Викки? — спросила она.

— Прекрасно, уверяю тебя. Кланки перевезла ее в гостиницу, чтобы их оставили в покое журналисты.

Мара понимающе кивнула:

— Я не хочу, чтобы она видела меня в гипсе и всю перебинтованную. Вам сказали, что у меня сломаны рука и нога?

— Да, я знаю. Но не беспокойся ни о чем. Главное, чтобы ты скорее поправлялась.

— А Джоко… его?..

— Мы обо всем позаботились. Я связался с его семьей в Англии, и они попросили разрешения перевезти тело на родину и похоронить в фамильном склепе.

— Как странно! Совсем как Джейма. Их обоих признали родственники лишь после смерти, — горько прошептала она.

— Ты не должна ни в чем себя винить, девочка моя. Джоко был болен. Он знал, что ему недолго осталось жить. Мне кажется, он убил себя, потому что боялся боли.

— Он был болен?!

— Да, Мара. У него был рак.

— Рак? Что вы такое говорите?

— Рак позвоночника. Неизлечимая болезнь. И в последнее время он чувствовал себя все хуже и хуже.

— Но он мне ничего не говорил…

— Он был слишком горд, ты же знаешь. Я сам узнал об этом случайно. — Он вновь склонился над ней и взял за руку. — Послушай, ты пережила ужасное потрясение. Не добавляй к своим мукам еще и чувство вины. Он все равно бы это сделал, он, видно, специально купил тот пистолет. История с акциями только подтолкнула его…

Мара никак не могла в это поверить, и все же, похоже, мистер Сэм прав. Как же она раньше об этом не подумала? Ей вспоминалось, как Джоко исхудал и постарел за последние месяцы. Значит, он покончил с собой, потому что боялся боли?

— О плате за лечение не беспокойся, — говорил мистер Сэм. — Цирк возьмет все на себя. В конце концов, я виноват, что…

— Я взрослая женщина, — перебила она его. — Я накупила много-много акций, потому что пожадничала. И вы здесь ни при чем и не должны себя винить.

— А ты не должна себя винить в том, что втравила в это дело Джоко. Он и без тебя обожал азартные игры.

Мара понимала, что он прав. Но почему она все равно чувствует себя так, точно убила лучшего друга? Она закрыла глаза, делая вид, что засыпает, и мистер Сэм ушел.

А вечером пришла Кланки. Она взяла Мару за руку и старалась говорить очень спокойно, но по ее красным глазам Мара поняла, что подруга плакала.

— Я уже давно пришла, но мистер Сэм хотел с тобой поговорить, а они сказали, что к тебе может войти только один человек. За Викки присматривает старшая дочка Мартини. От всех тебе привет. Там, в холле, очень много народу, но доктор не разрешает их впустить.

Она оглядела комнату, заставленную букетами цветов:

— Я буду приходить каждый день, рассказывать тебе о Викки.

— А я постараюсь как можно скорее вернуться к работе. Бланши я, наверное, еще долго не смогу делать, но надеюсь придумать какой-нибудь номер на арене.

Кланки кивнула и принялась рассказывать Маре о том, сколько у Викки появилось новых друзей среди гостиничного персонала.

Как только Кланки ушла, сестра внесла еще два букета цветов.