Проснувшись, Мари прежде всего вспомнила о Мерри Рулзе. Боже! Как же, должно быть, она устала, если спала так тяжело! Действительно, ночной визит майора, его угрозы в виде предсказаний, высказанные перед уходом, – одного этого с избытком хватило бы вдове и в обычное время, чтобы долго ворочаться в постели без сна.

Она распахнула окна, и в спальню хлынул солнечный свет. Негры уже шагали по дороге, некоторые из них успели дойти до плантации сахарного тростника, видневшейся вдали в окружении банановых деревьев, окаймленных со всех сторон яркими цветами: цинниями, лак-макаками и каннами.

Вокруг царило безмятежное спокойствие. Ни малейший ветерок не колыхал пышные шапки кокосовых пальм, которые застыли, как на картине, не обращая внимания на палящее солнце, усыпавшее их листья серебристыми бликами.

Мари подумала, что нужно одеть юного Жака в траур, перед тем как показать его Высшему Совету, и про себя сказала: «Лишь бы костюм был готов!»

Она просила Луизу позаботиться об этом и поработать, если понадобится, всю ночь.

Мари отошла от окна и стала собираться.

Ее вдруг охватила необъяснимая тоска.

Накануне она так верила в свои силы! Неужели ее выбил из колеи визит майора?

Казалось, впервые происходящее представилось ей в истинном свете; если накануне она была уверена в своем праве, убежденная, что нотабли и честные люди, входящие в Совет, непременно утвердят ее в должности, то сейчас подозревала, что за ночь за ее спиной вполне могли быть предприняты попытки сорвать ее замыслы. Разве посещение Мерри Рулза не одна из таких попыток? Что за ним скрывалось? Что готовилось?

Теперь она ругала себя за то, что так сурово обошлась с майором. Она настроила его против себя. Он стал врагом, и врагом влиятельным: сам председатель Совета! Человек, руководящий обсуждениями! Ах, почему же поступила так необдуманно, грубо оттолкнув майора, лишив его последней надежды, хотя он больше ничего и не просил!

Она призвала на помощь всю свою волю, все мужество, подумав, что Господь ее не покинет, – ведь она просит не для себя, а ради сына. Это, кстати говоря, она и должна заявить на Совете…

Она разложила перед собой расческу, румяна и долго разглядывала себя в зеркало. Несмотря на осунувшееся от усталости лицо и сильную бледность, она все-таки была очень хороша. Мари знала, что красота – серьезный довод, особенно красота зрелой сорокалетней женщины в расцвете сил, в полном соку, когда кровь играет, как в молодые годы; это, несомненно, важнейший козырь, если имеешь дело с мужчинами, большинство из которых нередко бросали на нее восхищенные взгляды.

Дом оживал. Вот захлопали двери, загремела посуда, потом послышались пронзительные, как у попугаев, крики, и Мари узнала голоса Сефизы и Клематиты.

Нельзя было терять ни минуты…

Перед приемом членов Высшего Совета в замке Монтань требовалось приготовить комнаты, что было делом нелегким. Собрание предполагалось провести в большой гостиной, находившейся на одном уровне с террасой. Это была самая просторная и прохладная комната. Там можно было поставить не только столы, но много стульев, хотя, разумеется, некоторым нотаблям, не входящим в Совет, но имеющим совещательный голос, придется стоять.

Шевалье де Мобре по-хозяйски, не спросив мнения Мари или кого-нибудь еще, занимался устройством гостиной. К этому делу он привлек Кинку, негра геркулесова телосложения, а также Сефизу и Клематиту. Отдавал распоряжения, заставлял переделать то, что приказал минутой раньше, снова возвращался к первоначальному плану, но ни на миг не забывал о том, что Мари должна предстать в наивыгоднейших для нее условиях.

Накануне шотландца поразило, с каким величавым достоинством Мари говорила, стоя сверху на лестнице, внушительно обращаясь к Мерри Рулзу, Пленвилю и Байярделю. Было нечто театральное не только в поведении Мари, но и в самой ее позиции на верхних ступенях. Он подумал, что Мари следует обратиться к членам Совета, встав в самом низу той же лестницы, а слушатели будут сидеть лицом к ней, в глубине гостиной, за столами, расставленными полукругом. Тогда Рулз и другие непременно вспомнят ее внезапное появление в прошлый вечер. От этого Мари только выиграет.

Когда с мебелью было покончено, он приказал негритянкам приготовить побольше прохладительных напитков из сока местных фруктов. Служанки наполнили большие кувшины ромом и французским вином, потом приготовили аккра, или рыбные шарики в кляре, приправленные перцем и пряностями, дабы гости охотнее прикладывались к напиткам.

Освободившись, шевалье отправился проведать Луизу де Франсийон.

Та завершала туалет осиротевшего мальчугана. Он выглядел хрупким в темном костюме, наспех сшитом специально для церемонии; ребенок, похоже, еще не до конца осознал, что произошло, и относился к готовившемуся событию, как к игре. Режиналь дал ему краткие и довольно строгие наставления, приказав держаться очень сдержанно и не произносить ни единого слова без разрешения члена Совета или матери; во всяком случае, отвечать по возможности кратко. После этого шевалье отослал мальчика в его комнату и повернулся к Луизе.

Его губы тронула улыбка.

– Надеюсь, все пройдет хорошо, правда? – проговорил он. – Вы устали, друг мой! Ну, вы заслужили отдых и сможете отдохнуть, когда все будет позади.

Она не разделяла его веселости. Ее глаза светились любовью, в то же время в них угадывался упрек.

– Режиналь! Вы же знали, что я не сплю этой ночью, – ласково молвила она. – Мне пришлось заниматься костюмом для малыша. А вы даже не пришли меня проведать…

– У меня тоже было немало дел… Неужели вы полагаете, что можно бросить вызов такому Совету, как этот, не подготовившись заранее?

– Думаю, что нет… Но забежать на минутку… В какой-то момент мне показалось, что вы вот-вот придете, а тут как раз хлопнула входная дверь…

– Сегодня ночью? – спросил он, скрывая удивление. – Входная дверь? Вы хотите сказать: ворота?

Она кивнула и прибавила:

– Я прислушалась. Мне так хотелось, чтобы это были вы… Но, увы, оказалось, что прибыл майор Мерри Рулз…

На сей раз изумление Мобре было столь велико, что он не сдержался и вскричал:

– Черт побери! Вы говорите, Мерри Рулз был здесь этой ночью? Почему же я ничего не слыхал? И зачем он приезжал?

– Спрашивал кузину. Демаре еще не ложился, он его и впустил.

Режиналь в задумчивости прошелся по комнате и снова подошел к Луизе:

– Значит, Мари его приняла? Где? О чем они говорили?

– Он ожидал ее в гостиной. Мари так устала, что долго не хотела к нему выходить. В конце концов, Демаре ее уговорил, и она встретилась с майором в гостиной… Не знаю, что произошло потом, я была так разочарована, что это не вы пришли…

– Они долго говорили? – настойчиво продолжал он.

– Не знаю… В какой-то момент мне показалось, что они ссорятся. Я слышала крики, но слов не разобрала… Потом они заговорили тише…

Она подошла к нему и улыбнулась. Ей не терпелось сменить тему и поговорить о чем-нибудь более приятном. Она распахнула объятия со словами:

– Как нехорошо с вашей стороны, что вы меня покинули… Вы же знаете, Режиналь, что я живу только вами, ради вас; если бы нам пришлось сейчас расстаться, я бы умерла…

Она ему докучала. Мобре считал, что всему свое время. Луиза должна бы, кажется, это понимать. То, что она ему сообщила, заставило его с головой уйти в политику, дипломатию, словом – в работу. До любви ли в такую минуту!

– Вы уверены, что не ошиблись? – спросил он. – Не грезите ли вы, Луиза? Нет, я не вижу причин для его визита нынешней ночью.

– Как вы разволновались из-за майора! Обо мне совсем позабыли…

Она бросилась ему на шею и припала к его губам. Не отталкивая ее, он снова спросил:

– Говорите, его впустил Демаре? Какого черта он не спал в такое время?.. Ведь было, несомненно, очень поздно, раз я ничего не слышал… Часов, наверное, одиннадцать, а? За каким же дьяволом он шлялся по двору?