– Из двух одно, – продолжал командор, – либо вы станете колонистом здесь в Сент-Кристофере, поступив на три года к плантатору, либо отправитесь в изгнание… Решайте сами.

У великана пересохло во рту. Он осознавал, что его стихия – море, судно, что он просто не сможет жить без сотни людей в подчинении и тридцати пушек под ногами, когда они выставляют свои угрожающие жерла в порты отличного быстроходного судна. Превратить его в колониста! Лакея у какого-нибудь плантатора! В колонии, конечно, не хватает рабочих рук; но для того чтобы обрабатывать землю и плодиться на ней, существуют трусы, скромники, безразличные люди. А он – сильный!

Изгнание представлялось ему не более заманчивым. Ведь он уже прикипел душой к тропикам и не мыслил себя вне войны, сражений, каперства. Он не смог бы жить без опасностей и непредвиденных трудностей.

– Каков ваш ответ? – спросил господин де Пуэнси.

Командор удивился, увидев, как лицо Ива осветила улыбка. Великан перевел дух.

– Ну что? – с любопытством продолжал настаивать господин де Пуэнси.

– Ваше превосходительство, – начал великан, – я вам уже сказал, что опасаюсь за жизнь отца Фейе. Вы по доброте своей предложили мне изгнание, то есть возможность вернуться во Францию. Могу ли я оставить свой выбор на изгнании и, надеясь на ваше доброжелательное отношение, просить обеспечить меня местом на «Маргарите»? Черт меня побери, если с головы отца Фейе упадет хоть один волос, когда он прибудет в Гавр!

Господин де Пуэнси окинул мощную фигуру своего флибустьера благосклонным взглядом. Он повернул голову, словно продолжая напряженно думать, потом поскреб подбородок и вдруг заулыбался:

– Ну что же, капитан! Капитан Лефор, договорились! Вы отплываете на «Маргарите». Лавернад, передайте приказ капитану Бельяру.

– Вы назвали меня «капитаном», – заметил Ив, и от волнения у него перехватило горло.

– Да-да, – подтвердил господин де Пуэнси. – Капитан! Я восстанавливаю вас в звании при том условии, что вы покончите со своими подвигами. И постарайтесь, чтобы это изгнание длилось как можно меньше времени. Вы нужны здесь, мне необходимы верные люди. Вам, Лефор, я могу доверить заботу о наследстве юного Жака д'Энамбюка!..

Ив хотел еще что-то сказать, но был так взволнован, что смог лишь пролепетать нечто нечленораздельное. Господин де Пуэнси будто позабыл о нем. Он обратился к Лавернаду:

– Лейтенант! Напомните мне нынче после полудня, чтобы я приготовил несколько писем для капитана Лефора. Во Франции ему понадобятся рекомендации… У него до того странная манера взламывать двери, что боюсь, кардинал Мазарини очень скоро прикажет вздернуть его… Письма передадите Лефору перед самым отправлением…

Затем он повернулся к флибустьеру:

– У вас есть план, капитан? Я хочу сказать: имеете ли вы представление о том, как станете действовать во Франции.

– Увижусь с королем! – самоуверенно бросил Лефор.

– С королем?! – изумился господин де Пуэнси.

– Ну да, с королем! – повторил Лефор, ни в чем не сомневаясь. – И уверен, он меня выслушает. Мне многое надо ему сказать. Так что придется ему послушать! Не то я ему уши отрежу!

Командор усмехнулся. Он двинулся к двери, когда Ив протянул в его сторону руку, пробормотав:

– Сударь… Сударь!.. Я бы хотел взять с собой отца Фовеля. Нельзя ли получить приказ к капитану Бельяру и для него? Не думаю, что капитан откажется его взять: на «Маргарите» нехватка людей, способных отслужить мессу…

– Договорились! – ответил командор. – Лавернад, уладьте этот вопрос.

Господин де Пуэнси взялся за дверную ручку.

– Господин командор! – вскричал Ив. – Отныне моя жизнь принадлежит вам!

При свете канделябра Луиза выглядела еще красивее. Мягкие мерцающие огоньки словно трепетали в душной комнате, хотя неоткуда было взяться, казалось, ни малейшему ветерку; и кожа у Луизы, похоже, была тоньше, на ней был заметен малейший прыщик, каждая морщинка на лбу, оставленная тревогой, заботой, желанием. Луиза напоминала пастельный рисунок, отражение в зеркале, когда подчеркнуты все полутона. Белокурые волосы в беспорядке рассыпались по плечам, и Луиза приподнимала их обеими руками, оголяя изящную шейку, а шевалье де Мобре, неподвижно сидевший в двух шагах позади нее, наслаждался зрелищем и пытался про себя решить, в каком месте поцелуй окажется более ощутимым и действенным.

Однако этот вопрос занимал его отнюдь не в связи с Луизой. Он отлично знал: она приходит в трепет от одного его дыхания, теряя над собой власть. Вопрос этот занимал его в отношении Мари!

Он полагал, что довольно долго ждал, выказывая уважение горю вдовы; теперь пора было снова вспомнить о новых обязанностях соблазнителя, не имевших ничего общего, в его понимании, с теми приемами, которые он когда-то демонстрировал перед Мари в пору ее юности.

Не отрывая взгляда от зеркала, Луиза почти не замечала собственного лица. Она причесывалась, машинально водя расческой по волосам, а сама украдкой рассматривала Мобре. Она не упускала ни единого его движения, ей казалось, что он томим желанием, так как время от времени в его глазах вспыхивал огонек. Она и предположить не могла, что взгляд шевалье загорался не при виде ее, а при воспоминании о Мари.

Режиналь обернулся, словно желая прогнать наваждение. И сейчас же хрупкая надежда Луизы на то, что он, наконец, ее приласкает, рухнула. Луиза круто развернулась на стуле и заглянула ему в лицо. Со страдальческим выражением она прошептала:

– Вы меня забываете, Режиналь!.. Да, да, забываете! Не возражайте! Я знаю, что вы скажете. У вас немало забот, вы должны направлять своими советами Мари, присматривать за ней, потому что она не привыкла к власти… А я-то, я-то как же, Режиналь! Неужели я не в счет? Ведь я целиком в вашей власти! Почему вы даже не смотрите на меня?

Мобре любезно улыбнулся и возразил:

– Да я смотрю на вас, Луиза! Смотрю и любуюсь!

– Нет! Вы меня даже не замечаете! Не видите, как я вас люблю, как меня волнует ваше присутствие и что вы для меня значите…

– Это не так! – запротестовал Режиналь с раздосадованным видом. – Однако я не могу вас не упрекнуть. Вы – изысканнейшая в мире девушка, самая красивая и соблазнительная во всех смыслах, и все же я выскажу вам свой упрек… Вы слишком беспокойны, слишком суетливы, дорогая. Вы всегда дрожите. Не проходит и четверти часа, как мы встретились, а вы уж раз сто переспросите: «Вы меня любите? Нет, вы не любите меня! Вы не обращаете на меня внимания…»

Мобре увидел, как в уголках губ Луизы залегли морщинки, а глаза внезапно подернулись слезами. Он подумал, что она вот-вот расплачется и ему придется ее утешать, и пожалел, что заговорил со всей откровенностью, продолжая про себя решать, мог ли он поступить иначе. Луиза, несомненно, привлекала его, он начал к ней привыкать, но порой ее поведение выводило его из себя. И было совершенно необходимо дать ей это понять раз и навсегда.

– Вижу, Луиза, вы вот-вот разрыдаетесь. А ведь вам известно, что я не выношу слез. Потому что не могу против них устоять. Это все равно что меня принуждали бы к чему-то против воли – а что может быть страшнее! Слезами вы добьетесь от меня любых клятв. Они будут лживы, но ведь вам только этого и надо, признайтесь!..

Она закусила губы и постаралась удержать слезы, уже готовые брызнуть из глаз.

Мобре отвернулся. Помолчав, Луиза наконец проговорила:

– Вот уж не думала, Режиналь, что любовь к вам причинит мне столько страданий! Бог свидетель: я все готова от вас стерпеть. Лишь бы вы были рядом, лишь бы я могла почувствовать, что вы со мной!

– Так на что вы жалуетесь? – вполне логично заметил он. – Разве я не рядом с вами? Вот он я: любуюсь очертаниями вашего тела, его соблазнительными округлостями. Неужели я не принадлежу вам, когда вот так вами восхищаюсь?