— После того, что произошло? Никогда!

— Ну, не следует быть таким злопамятным. Мистер Воган — человек гордый и, надо признаться, поступил с вами нехорошо, очень нехорошо, но все-таки он ваш родственник.

— Он вел себя не по-родственному.

— Да-да, совершенно верно, почтенный джентльмен был неправ. Но почему же он так плохо обошелся с родным племянником?.. Да, очень печально. И что же вы думаете теперь делать? Я полагаю, вы человек состоятельный?

— Нет, мистер Джесюрон.

— Как, у вас совсем нет денег?

— Ни гроша! — подтвердил Герберт, беспечно рассмеявшись.

— Да, это скверно. Куда же вы предполагаете направиться, раз не хотите возвращаться в Горный Приют?

— Да вот думал вернуться в город, — ответил Герберт все тем же шутливым тоном. — Я туда и направлялся, когда меня — к счастью, на полпути — перехватили ваши люди. Я говорю — «к счастью», иначе я, вероятно, остался бы сегодня без обеда и уж во всяком случае не попал бы на такой роскошный пир.

— Ну что вы, что вы! Разве мой жалкий обед может идти в сравнение с тем, какой вам подали бы в доме мистера Вогана, вашего дяди? Я ведь только бедный, скромный фермер. Но все, чем я располагаю, — к вашим услугам.

— Благодарю, — сказал Герберт. — Право, мистер Джесюрон, не знаю, как я сумею отплатить вам за ваше гостеприимство… Не буду, однако, злоупотреблять им. Я вижу по солнцу, что мне давно пора отправляться в Монтего-Бей.

Герберт поднялся, готовясь уйти.

— Что вы, куда? — Хозяин насильно усадил его в кресло. — Уж во всяком случае не сегодня. Не могу обещать вам постель столь же удобную, как в доме вашего дядюшки, но все-таки она будет получше той, на которой вы спали прошлой ночью. Ха-ха-ха! Вы проведете эту ночь под моим кровом. А вечерком Юдифь вам поиграет… Нет-нет, ни слова! Я не принимаю отказа!

Искушение было велико, и после непродолжительных уговоров Герберт сдался. Он знал, что в городе его ждет самый нищенский ночлег. Соблазняла его и обещанная музыка.

Разговор вернулся к прежней теме: как Герберт думает устроиться дальше, есть ли у него надежда получить место в Монтего-Бей и какое именно.

— Не знаю, удастся ли мне там обосноваться… Да я и сам не знаю, какого места искать, — сказал Герберт мрачно.

— У вас нет профессии?

— Увы, никакой. Отец умер, когда я еще был в колледже. А там меня обучали главным образом латыни и греческому.

— Да, от этого толку мало, — согласился практичный Джесюрон.

— Я умею немножко рисовать… Рисую пейзажи, — скромно добавил молодой человек. — Но пишу и портреты — довольно сносно. Этому я научился от отца.

— Ах, мистер Воган, на Ямайке эти таланты ничего не стоят! Здесь вам от них не будет ни малейшего проку. Вот если бы вы умели покрасить дом или фургон или написать вывеску лавочнику — дело другое. Тут можно было бы кое-что заработать, во всяком случае побольше, чем писанием портретов. А что вы скажете насчет должности счетовода?

— К несчастью, я ничего не смыслю в счетоводстве. Этой полезной специальности меня не обучили.

Джесюрон рассмеялся:

— Вы еще зелены, мистер Воган, как у нас говорят. В нашем деле на Ямайке счетоводу незачем вести бухгалтерские книги. Ему даже не приходится и браться за перо.

— Как это так? Я уже не впервые здесь об этом слышу, но не понимаю…

— Я вам объясню, мистер Воган. По закону, рабовладелец обязан на каждых пятьдесят негров держать одного белого служащего. Глупый закон, но закон. Этих белых служащих мы зовем счетоводами, хотя, как я вам сказал, никаких счетов они не ведут. Теперь вам понятно, как обстоит дело?

— Но в чем же все-таки заключаются обязанности этого так называемого счетовода?

— Зависит от обстоятельств. Присматривать за неграми, то да се… А знаете ли, ведь мне самому как раз нужен такой человек. Я только что купил новую партию невольников и не хочу нарушать закон. Обычно я плачу счетоводу пятьдесят фунтов в год на всем готовом, но вам, из уважения к вашему дядюшке, я эту сумму удвою. Что вы на это скажете, мистер Воган: согласны вы принять такое место?

Неожиданный оборот дела вызвал у Герберта сомнения и колебания. Впрочем, они длились недолго. У него не было ни гроша в кармане, не было даже крыши над головой — все эти обстоятельства настойчиво требовали определенного решения. Короче говоря, Герберт согласился и принял столь великодушное, как ему казалось, предложение. И с этого часа Счастливая Долина стала его домом.

Но Джекоб Джесюрон не был способен на бескорыстное великодушие. Никогда еще не истратил он и гроша без расчета вернуть потом свое в многократном размере. Но какую выгоду мог он извлечь, оказывая благодеяния молодому англичанину — бездомному, нищему, не способному ничем отплатить за поддержку и гостеприимство? Почему он назначил столь щедрое жалованье человеку, который явно не годился для такой работы? Ведь, говоря по правде, какой надсмотрщик за невольниками мог получиться из Герберта? А именно в этом и заключается суть обязанностей «счетовода» на ямайской плантации. Несомненно, Джесюрон что-то замыслил, но, как обычно, держал свои замыслы в тайне. Даже его «драгоценная Юдифь» была не вполне осведомлена на этот счет, хотя кое-что и поняла из разговора с отцом, происшедшего на следующее утро после появления Герберта в Счастливой Долине.

— Будь полюбезнее с молодым человеком, Юдифь. Не жалей усилий, постарайся во что бы то ни стало понравиться ему.

— Почему я должна проявлять к нему какую-то особую любезность, мой достойный родитель?

— Тише, тише, Юдифь! Бога ради, тише! Вдруг он услышит! Молодой англичанин очень щепетилен. У меня есть причина добиваться его расположения.

— Потому что он племянник спесивого Лофтуса Вогана? Только поэтому?

— Тише, говорю тебе! Он в соседней комнате, может услышать. Одно неосторожное слово — и все мои планы рухнут.

— Ну, если желаешь, можем говорить шепотом… Но что ты затеял? Надеюсь, ты не собираешься передо мной скрытничать?

— Нет, конечно, нет. Все скажу, только попозже, не теперь. У меня возникла идея — блестящая идея. Если все сойдет гладко, моя Юдифь станет самой богатой женщиной Ямайки!

— Быть самой богатой женщиной Ямайки и чтобы у меня лакеем был принц — ничего не имею против. Кто не позавидует тогда Юдифи Джесюрон, дочери работорговца!

— Тсс… Помни, Юдифь, в его присутствии надо поменьше упоминать о рабах. И чтобы не вздумали на его глазах наказывать плетьми и тому подобное. Пусть сперва попривыкнет. Надо будет предупредить Рэвнера, чтобы он сдерживался. Я знаю немало случаев, когда вот такие молодые люди из-за подобной ерунды бросали место. Надо, чтоб ему вовсе не приходилось иметь дела с рабами на плантации. Я позабочусь об этом. Но помни, Юдифь: все зависит от тебя. А я знаю: ты всего добьешься, стоит тебе пожелать.

— Да о чем ты, отец?

— От тебя зависит, захочет ли Герберт Воган остаться у нас.

Эти слова сопровождались многозначительным взглядом. Но Юдифь сделала вид, что понимает их буквально.

— Я думаю, ты напрасно беспокоишься. Если он действительно так беден, как ты говоришь, он будет только рад получить выгодное место и, уж конечно, постарается удержать его.

— Как знать… Он горд и запальчив. Ведь ушел же он от богатого дяди, да еще наговорил ему всяких дерзостей! А у самого в кармане пусто. Признаться, порядочный глупец этот родственничек Лофтуса Вогана. Надо его приручить — понимаешь, Юдифь? — приручить! Вот эта задача тебе и предстоит.

— Право, отец, послушать тебя, так можно подумать, что речь идет не о каком-то нищем юнце, а о богатом поместье, которое может принести большие доходы.

— Вот именно! Он и есть вроде как богатое поместье. Посмотрим, может…

— Если бы речь шла о госте, который осчастливил своим присутствием Горный Приют, — продолжала Юдифь, как будто не слыша отца, — если бы ты просил меня приручить владельца замка Монтегю, это мне было бы еще понятно…