Задержись Герберт хотя бы на десять минут, его непременно бы заметили и задержали. Во всяком случае, ему учинили бы допрос: куда это он отправляется в такую рань? И, по всей вероятности, за ним устроили бы слежку.

Едва он вышел за пределы фермы, как раздались удары колокола, резко прозвучавшие в утренней тишине. Это не был сигнал тревоги — Герберт знал, что так созывают рабов на плантации. Но, конечно, колокол разбудил и спящего в кресле. Герберт мысленно поздравил себя с удачей. Как хорошо, что он успел выбраться из дома до первого удара колокола! И он ускорил шаги, торопясь нагнать марона.

Кубина, хотя он ушел далеко вперед, тоже услышал колокол и, так же как и Герберт, подумал, что Джесюрон, наверно, проснулся. Оба они не ошиблись. При первом же звуке колокола старик вскочил с кресла и тревожно огляделся.

— Бог ты мой! — Он выплюнул окурок сигары. — Уже совсем день! Я проспал не меньше двух часов. Нет, сейчас не время спать, надо быть начеку. Судья уже в пути. Если мои касадоры не подведут, сегодня ночью он будет спать таким крепким сном, что его уже не разбудишь. Ну, а если им не удастся его нагнать? Или вдруг их захватят с поличным? Что тогда? Да, здесь таится опасность. Об этом я и не подумал. Они меня выдадут — скажут, что это я их послал. Тогда мне самому не миновать суда — мне, судье! А не теперь, так потом, рано или поздно, Мануэль проболтается. У него слишком длинный язык. Надо будет убрать его с Ямайки. Да и второго тоже, и поскорее…

Про Чакру он забыл, полагая, что черное дело совершат его наемные убийцы, что сталь, а не яд прервет жизнь судьи Вогана. Если даже Синтия и успела дать судье смертельную дозу яда, Чакры опасаться было нечего: он не выдаст. А с мулаткой Синтией он, Джесюрон, переговоров не вел, она не сможет дать против него никаких показаний.

— Надо что-то предпринять, — сказал себе Джесюрон, направляясь в спальню переодеться. В дверях он остановился. — Что же сделать?.. Ага, нашел! Пошлю кого-нибудь в Горный Приют, будто по делу. Правда, это будет выглядеть несколько странно — всем известно, что мы с Лофтусом Воганом не в ладах. Ничего… Судья, наверно, уже уехал. Мой Рэвнер пошлет кого-нибудь из рабов к мистеру Трэсти. Что-нибудь придумаем… Эй, Рэвнер! — позвал он управляющего, который с хлыстом в руке проходил по двору. — Пойдите сюда.

Рэвнер, буркнув что-то в ответ, поднялся на крыльцо и молча стал, ожидая приказаний.

— У вас не найдется дела к мистеру Трэсти, чтобы послать к нему кого-нибудь?

— Сколько угодно. Вот как раз проклятые свиньи судьи Вогана забрались к нам на поле и повытоптали рассаду. Пусть возместит нам убытки.

— Отлично! Очень хорошо!

— Вы бы не сказали «очень хорошо», если б видели, что они там натворили. Когда придет время собирать урожай, радоваться будет нечему.

— Ничего. Мы этого так не оставим, можете не беспокоиться. Но сейчас у меня другие заботы на уме. Вы пошлите кого-нибудь к мистеру Трэсти, будто насчет этой потравы. Да выберите такого, чтоб попусту не болтал, а разузнал все толком. Мне надо выяснить, дома ли судья. Только пусть прямо об этом не спрашивает, а выпытает поосторожнее, обиняками. До меня дошли слухи, что судья собирается уехать. Так вот я и хочу узнать, уехал он или нет. Понятно?

— Понятно, — ответил Рэвнер. — Все будет выполнено. Пошлю Черного Дика, на него можно вполне положиться.

— Верно, верно! Черный Дик не подведет. И слушайте, Рэвнер: скажите ему, чтоб он повидал там мулатку Синтию.

— Что ей сказать?

— Пусть передаст ей, чтобы пришла сюда. Мне нужно с ней поговорить. Но предупредите Черного Дика, чтобы вел себя поосмотрительнее, не сболтнул лишнего. И чтобы их никто не подслушал.

— Ладно, я ему все растолкую. Сейчас послать?

— Да-да, сию минуту. Дело не терпит отлагательств.

Не тратя лишних слов, Рэвнер отправился выполнять хозяйское приказание, и через десять минут Черный Дик уже шагал по дороге от Счастливой Долины к Горному Приюту.

Краткий разговор между Джесюроном и Рэвнером велся вполголоса, чтобы их не услышал тот, кто, как полагал Джесюрон, спал в гамаке на расстоянии каких-нибудь десяти шагов. Однако самого гамака с крыльца не было видно, он висел, как уже говорилось, в другом конце веранды.

Отпустив управляющего, Джесюрон пошел к себе и через минуту снова появился на веранде в преображенном виде. Вновь на нем красовался знаменитый синий сюртук, застегнутый на все пуговицы, потертые штаны, касторовая шляпа и очки. По-видимому, старик куда-то собрался. Это было тем более очевидно, что он поднял упавший на пол зонт и подошел к крыльцу, держа его в руке.

Куда же и с какой целью он отправлялся так рано?

— Да-да, — бурчал он про себя, — необходимо повенчать их сейчас же, пока не пришло известие о смерти судьи. А то еще неизвестно, как поведет себя Герберт Воган, когда узнает, что ему на голову свалилось целое состояние. Кажется, Юдифь не слишком уверена, что поймала молодого красавчика. Сама вчера о том говорила. Значит, тем более необходимо действовать немедленно. Незачем и посылать за приходским священником. Он — приятель судьи, еще заартачится. Надо позвать другого. Тот беден и не станет ломаться. Все равно узы брака будут так же нерушимы, как если бы брачную церемонию совершал сам епископ Ямайки. А если и этот не согласится, найдем третьего. Я знаю такого, который за деньги пойдет на что угодно…

Старик начал было уже спускаться с крыльца, как вдруг его остановила какая-то мысль. Он повернулся и, тихонько ступая, пошел к гамаку.

— Наш молодой джентльмен, наверно, еще изволит почивать. Сегодня он и вправду станет джентльменом, а богатых молодых джентльменов не полагается тревожить, когда они нежатся в постели. Пусть спит… Но что это?.. Гамак пуст? Рано же поднялся мой счетовод! Где он? У себя в комнате?

Джесюрон подошел к спальне Герберта. Дверь была полуоткрыта. Джесюрон бесцеремонно заглянул внутрь. Комната была пуста.

— Мистер Воган! Вы здесь? — на всякий случай спросил Джесюрон, вытягивая шею и тщетно стараясь обнаружить хозяина комнаты. — Куда же он делся? Нет ни плаща, ни шляпы. И ружье взял. У него всегда висело вот тут ружье. И как это он ухитрился пройти мимо меня так, что я ничего не слышал? Уж, кажется, я сплю чутко — и кошку услышу. Ну да, он просто перепрыгнул через перила… Ага, вот и следы! Кроме него, некому. И куда это его понесло на рассвете?

Впрочем, вначале отсутствие Герберта не вызвало у Джесюрона тревоги. Просто молодой человек вздумал побродить по лесу. И ружье захватил, чтоб подстрелить какую-нибудь раннюю птаху. Он уже не раз так делал. Только, правда, никогда не уходил до завтрака. Впрочем, ни ранний уход тайком, — он, наверно, просто не хотел будить хозяина, — ни взятое ружье не давали еще оснований для беспокойства. Но кое-что другое пробудило у Джесюрона подозрения.

Герберт взял ружье, он решил поохотиться — но тогда почему же он оставил сумку с пулями и пороховницу? И то и другое висело на своих местах. Если Герберт отправился пострелять дичи, почему он не захватил с собой всех необходимых охотничьих принадлежностей? Может быть, он увидел дичь неподалеку от дома и, торопясь, боясь упустить ее, схватил ружье, думая обойтись двумя зарядами? Тогда, значит, минут через десять он вернется.

Десять минут прошли, прошло еще много минут… наконец, целый час. О счетоводе по-прежнему не было ни слуху ни духу.

Джесюрон разослал на поиски негров, но и они не нашли Герберта, хотя обшарили лес на полмили вокруг.

Джесюрон, которому пришлось отложить визит к священнику, помрачнел.

— Странно, — сказал он дочери, которая уже встала и выглядела тоже не очень весело. — Странно, что он ушел, не предупредив ни тебя, ни меня.

Юдифь ничего не ответила. Поступок Герберта сильно задел ее. Она, может быть, имела больше оснований подозревать неладное, чем почтенный родитель. Между нею и Гербертом накануне произошла неприятная размолвка. И теперь красавица была одновременно печальна и раздражена.