Это «сознательное меньшинство» должно дестабилизировать обстановку в стране, создать революционную ситуацию, вселить растерянность в правящие верхи, создать хаос. Достоевский знал, что писал, когда в «Бесах» социалисты устраивают поджоги, распространяют слухи и идут на убийство. Основная тяжесть революции ляжет на плечи «цивилизованного русского меньшинства». Другой народник, Лавров, подчеркивал, что интеллигент — это тот, кто осознал необходимость сокрушить весь быт и строй русской государственной и религиозной и бытовой жизни.
Для «рабочих» использовался термин: «интеллигентные работники физического труда». Важнейшая задача — пропаганда идей. Те из рабочих, кто их усвоил, и становились «сознательными».
Захвату власти должно предшествовать возбуждение страстей. Необходимо довести до сознания всего народа, что «вообще ни одна радикальная общественная реформа не обходилась до сих пор без насилия и кровавых междуусобиц» (Ткачев. Соч. в 2-х томах. 1975-1976). Никаким реформам правительства — не верить. Улучшение жизни народных масс только затруднит прогресс общества. Необходимо работать на развал страны, вызывать хаос, сеять слухи, убивать царевых слуг, чтобы наступила паника.
Как мы знаем, Россия быстро развивала экономику во второй половине XIX в. и до 1917 г., по всем показателям опережая другие страны Европы и Америки. И социалистов, взявших старт от «Дружеского общества» московских Розенкрейцеров, лихорадило. Им помогал реформаторский зуд верхов.
Сверху — переворот, захват власти, снизу — подготовленный бунт. Но народ, считал Ткачев, только тогда поднимется против власти, когда «его страсти будут возбуждены до предела» и чтобы он был «уверен в успехе или безнаказанности своего протеста». Страсти и чувства безнаказанности поведут грабить господ, убивать и жечь. Эту часть революции он назвал революционно-разрушительной. «Сознательное меньшинство», сплоченное в дисциплинированную партию, на первом этапе возбудит народ, вызовет в нем чувство безнаказанности. Оно, это меньшинство, захватит власть и обратится с призывом к народу покончить с проклятым прошлым, и народ «одним могучим порывом уничтожит теперешних защитников и охранителей» государства Российского.
По мысли Ткачева, правительственная власть в России не защищена массами людей и висит как бы в воздухе. Нужно арестовать правительство и сесть на его место. С этого момента и начнется революция. Захватив власть, «интеллигентное меньшинство» соберет органы народной власти. Народную Думу, чтобы все его действия были санкционированы как бы самим народом. С этого времени революционное меньшинство выступает от имени революционного государства.
После того как бунтующая народная масса «уничтожает консервативные и реакционные элементы общества», наступает второй этап революции. На фоне широкой пропаганды новых форм жизни, дискредитации прежних — семьи, церкви, чувства Родины, чувства национального, чувства собственника своей земли, как только народ «одним могучим порывом уничтожит теперешних защитников и охранителей» данного режима и «возвратит себе отнятую у него землю», приходит очередь и его самого. Ведь дальше разрушения и, как уже было сказано, грабежа народ не пойдет в силу своей консервативности. Его, считал Ткачев, инстинкт бунтаря — это инстинкт грабить и крушить то, что «не мое». Этот инстинкт надо разбудить в нем для разрушительной работы. Но потом он снова захочет жить на своей земле по-старинному. Вот тут-то и наступит второй, главный, этап революции.
«Революционное меньшинство должно реализовать свой революционный идеал идеального общественного устройства», оно должно внести свою разрушительно-революционную деятельность в недра крестьянской жизни», устранить из нее «враждебные коммунистическому прогрессу формы, заменяя их формами, наиболее приспособленными к потребностям этого прогресса».
Ткачев был большой реалист и понимал, что «революционное меньшинство не должно рассчитывать на активную поддержку народа». Возможно, что придется применить силу и именно для этого-то «сознательное меньшинство» и должно иметь в своих руках революционное государство. Это меньшинство, озаренное знанием конечных целей мирового прогресса, и «вносит новые прогрессивно-коммунистические элементы в условия народной жизни; сдвигает эту жизнь с вековых устоев...». Революционность народа по мере углубления революции будет угасать, а революционный напор «интеллигентного меньшинства» будет нарастать. Наличие Народной Думы не может сковать инициативу правительства. Вся полнота власти будет находиться в руках революционной интеллигенции.
В отдаленном будущем Ткачев, так же как и Маркс, и Ленин, и Бакунин, видел отмирание государства, но в очень отдаленном и эфемерном. Ведь сначала нужно сделать всех безликими, с малым уровнем запросов — «самых естественных», никогда не превышая оных и только тогда-а-а... А пока, утверждал в пику Бакунину Ткачев, власть самая суровая и беспощадная, опека над каждым членом общества и всеобщее шпионство друг за другом. Достоевский ничего не выдумал в своих «Бесах». Материал-то он черпал из судебных процессов и собственного опыта.
Думая о роли пролетариата, какую ему придавали Маркс и Ленин в своих официальных теориях, вспоминаешь, что и Ленину приходилось объяснять, почему среди руководства партии пока нет рабочих. Оказывается, интеллигенция, сознательная, конечно, лучше знает потребности рабочих и поэтому может говорить от ее лица. Нравится это рабочим или нет? Нравится им, что именно говорят за них, или нет — это нс имеет никакого значения в догматике революционного нигилизма, то есть того течения в общественной мысли, которое построено на отрицании «до основания» всей русской жизни, до самой мельчайшей молекулы. Да, по правде сказать, в этой жизни все так взаимосвязано...
Вынь душу — загаси лампаду пред Ликом Спаса, и вот ты уже ничто — комок белка, серая точка — атом среди других атомов, направляемых к деятельности волей «избранного меньшинства»: неких цадиков хасидизма, иудейской секты. Весь строй мыслей Ткачёва заимствован из масонских лож.
По времени, между Радищевым и Ткачевым немногим более полстолетия. А, между тем, мысли, развиваемые Ткачевым, это есть просто практический вывод из идей, высказанных в свое время Радищевым в его «Путешествии». Вместе с тем, нетрудно увидеть, что революционные события в России, разыгрываемые еврейскими революционными организациями, от Бунда и социал-демократов до кадет, проходили как раз по сценарию, описанному именно Ткачевым.
Теперь не мешает вспомнить, что проницательная императрица Екатерина II сказала по прочтении книги Радищева: «автор едва ли не мартинист» и — «касательно же метафизики мартинист». Действительно, Радищев высказал в своей книге идеи, характерные для последователя французского каббалиста ХVШ века Сен-Мартена, приверженца «естественной религии» и «естественного права», в годы французской революции присоединившегося к революционерам и приветствовавшего казнь короля.
Таким образом, сама логика заставляет нас сказать, что и Ткачев и все революционное движение в России было проявлением мартинизма, попросту, масонства, осуществлением доктрины иудаизма.
Вернемся, однако, назад. Радищев не был какой-то белой вороной на общем небосклоне просветительско-масонской мысли. Его книга не воспринималась в обществе как какое-то невиданное слово в области отрицательной мысли. По переписке московских масонов с А.М. Кутузовым. жившим по их заданию в Берлине с конца 80-х гг. XVIII в.. переписке. которая перлюстрировалась и о чем знали и сами участники переписки. они лишь «упрекали» Радищева в несвоевременности книги. Впрочем, Павел I вполне простил вольнолюбца, а Александр I поручил ему даже участвовать в составлении законов. Режим в стране не изменился, изменилось лишь отношение к критике. Да и какое искреннее возмущение могло быть по поводу книги Радищева, если в 1789-м в Петербурге знатные особы иллюминировали свои дома по поводу взятия Бастилии? Посол Франции Сегюр свидетельствовал о большом энтузиазме в Петербурге по поводу взятия Бастилии, особенно среди молодых лиц высокого общественного положения. Люди обнимались на улице и поздравляли друг друга. Настроение было приподнятым. Получив известие, что король Людовик XVI принял конституцию, многие петербуржцы плакали от радости. Москвичи не отставали. Газеты и журналы из Франции свободно лежали на столе в Кадетском корпусе в Петербурге и в Московском университете, и «Марсельезу» насвистывали молодые люди и немолодые. Болотов в глуши деревенской переводил своим соседям из газет статьи о революции и казни короля. Ткачева и большевиков начали готовить в те годы. Крупнейшие деятели — масоны из окружения Екатерины II, как Н.И. Панин, А.Р. Воронцов и другие, — были конституционалистами; масоны же принимали самое деятельное участие в работе Комиссии уложения о новых законах. В этой Комиссии были все сословия представлены, кроме... духовенства, которого Екатерина II не любила.
