Уже подъезжая на такси к нашему дому, я всё понял. Здесь смерть витала повсюду. От неё коробило все энергетические каналы в теле, словно она теребила их своими костлявыми пальцами. А наше родовое поместье выглядело так, будто здесь проходила генеральная репетиция Апокалипсиса.

Сумка выпала у меня из рук… Прекрасно, осталось найти волшебника, который починит всё это взмахом палочки. Или начать привыкать к жизни бомжа. Повсюду зияли пробоины, а некоторые строения вообще остались без крыш.

Ну что ж, м-да… Здесь всё намного хуже, чем брат мне описывал. И это я ещё мягко выразился. В следующий раз буду доверять своим паранойям, а не семейным сказкам.

Милый дом… Даже странно, что меня не встретили, как будто на постовой вышке все уснули. Ну, если не пристрелили на подходе, значит, семейное гостеприимство под вопросом. Да уж, в такой момент хочется закурить сигаретку: в конце концов, лёгкие — не самое ценное, что осталось.

Хотя, как это ни странно звучит от меня, ведь я не курю, и по меркам этого общества считаюсь зожником. Но, глядя на эти развалины, хочется взять сигарету и подойти поближе к взрывоопасным объектам.

Приехал с сюрпризом долгожданный сын, а оказалось, тут меня вовсе и не ждут. Ну и понятно: тут и без меня было весело. Одни чертовы руины за забором виднеются! Что-то даже заходить внутрь не хочется: вдруг там обитают зомби моих родных? Жив ли там вообще кто-нибудь, я без понятия.

Хотя мои родители всё же не настолько неудачники, чтобы не выжить после такой атаки. Ну или, во всяком случае, надеюсь, что это не они сами тут что-то напортачили. Тогда это был бы уже полнейший кабздец, и пришлось бы закапывать семейные тайны вместе с телами. Мало ли матушка вдруг решила сама заняться кулинарией и дому пришел конец.

И всё же довольно забавно, что меня тянет улыбаться. Тут чёрт знает что стряслось, но даже отсюда видно — моя комната уцелела. Всё вокруг неё вдребезги разнесено, а она стоит целёхонькая. Видимо, даже у разрушения есть чувство юмора: сохранило мне уголок для слёз и сожалений.

Но это чистое везение, и может быть это знак, что пора купить лотерейный билет. Хотя за годы своей жизни уже понял, что везение меня обходит стороной. Однако подумать и углубиться в философию своей судьбы мне не удалось, да и кому нужна эта философия, когда желудок урчит от голода. Где-то неподалёку от дома раньше стоял бар, и там готовили отличные ребрышки: такие сочные, ммм… Надеюсь, его случайно не зацепили, а то это уже было бы действительно потерей всех потерь.

Ясен хрен, дело плачевное, и меня должна сейчас сильно волновать судьба родных, но думаю, они целы, иначе мне бы уже слуги позвонили. Всё же ранг у родителей не низкий, да и брат мой вроде как не туп. На него-то можно было положиться. Ну, надеюсь. А так, на голодный желудок дела решать — полная глупость. Вот перекушу, и там уже разберусь: может, найду родственников под обломками. Или нет, всё же сейчас придётся разбираться⁈

Мелкая так не вовремя набрала меня: наверняка вопросами завалит, и придётся действовать быстрее. Возможно, успеть повесить трубку до того, как она начнёт мозг выносить.

— Алло, братик, ну как, нормально добрался? Или думал, что я не замечу, что ты улетел? — раздался в трубке её самодовольный голос. Наверное, чувствует себя Шерлоком сейчас. — Как твой неожиданный приезд родители оценили?

Зря я всё-таки, когда билеты заказывал, планшет свой не запаролил и оставил его на видном месте. Хотя, как Маша умудрилась взломать дверь в общаге? Мы же в академии для Одарённых вроде учимся.

— Да я, если честно, ещё с родителями не успел пообщаться, — и ведь не соврал. Может, удастся улизнуть от разговора, хотя от неё не так легко избавиться.

— А что так? Устал с дороги, что ли? Как там вообще жизнь в Перми? Город стоит? — посыпались вопросы.

— Вот, слушай, балаболка, у тебя там что, так много свободного времени? — попытался её приструнить.

— Ну, это как поглядеть, братец, — Маша растягивала слова, словно гипнотизируя меня своим голосом. — Или, может, ты забыл, что я в лазарете до сих пор валяюсь? Они меня, гады, не выпускают отсюда: говорят, ещё рано, надо восстановиться. Хотя, глядя на их состояния, им бы самим от работы восстановиться и в отпуск уйти.

Короче, она никак не унималась, и за пару минут прожужжала мне все уши про то, как ей скучно, и что я должен, нет, обязан, как хороший брат, развлекать её разговорами и выкладывать всякие интересности про родной город и семью.

А что я ей расскажу? Обвёл я взглядом руины нашего имения и ещё раз улыбнулся, глядя на свою целёхонькую комнату.

— В общем, Маш, у меня есть одна хорошая новость и одна плохая: выбирай, с какой начинать, — бросил я, надеясь, что она нормально потом отреагирует, а точнее — адекватно.

— О, вот это уже другое дело, — в её голосе прозвучал явный интерес; не удивлюсь, если она сейчас ладони потёрла. — Давай, конечно, с хорошей! Плохое лучше напоследок оставим.

— Как скажешь… Ты же помнишь, что родители грозились отдать тебя замуж, как только тебе стукнет восемнадцать лет?

В трубке повисла напряжённая пауза, и, кажется, я даже почувствовал, как у Маши ком в горле встал.

— Помню, — с трудом выдавила она, а её волнение даже через телефон передавалось. — Только вот причём здесь хорошая новость? — кажется, ещё немного, и она начнёт истерить. Надеюсь, стены лазарета выдержат её сирену.

— При том, что можешь расслабиться на этот счёт: в восемнадцать тебя точно замуж не выдадут, — успокоил её, хотя понимал, что сейчас на меня обрушится лавина вопросов.

— Правда? — Маша тут же радостно завизжала, и я чуть не оглох. — Ура! Ура! Тройное ура! Наконец-то предки передумали! Ты даже не представляешь, как я рада. Но погоди, а плохая тогда новость какая? Разве после такой отличной новости вообще может быть что-то плохое?

— Ну, ещё как может… В общем, плохая связана как раз-таки с первой новостью. Тебя в восемнадцать точно не отдадут замуж, потому что к этому времени у тебя не будет приданого. — постарался я сказать это как можно мягче и быстро сфоткал руины нашего дома, да отправил ей.

Маша сразу зависла, только и было слышно какое-то нечленораздельное мычание в трубке: «Э… Эм… А…». Похоже, её мозг медленно перезагружался.

Но потом, смотрю, мелкая в переписке начала меня бомбардировать сообщениями. Ну всё, у кого-то плавится проводка, похоже она даже забыла, что трубку я не положил. Ещё капслоком мне написала, да и с матерными выражениями. Вот она, семейная гордость!

— Ау, Маш, ты чего там кляцаешь? Пожалей свои пальцы, мы же по телефону говорим, — окликнул её. — И постыдилась бы хоть такие вещи писать: ты же леди!

— Ой, только давай без нравоучений, нашёл, блин, тоже время! Я в курсе, как аристократке надо себя вести. Но, извини, даже у леди должны быть хоть какие-то поблажки в свободе выражения, особенно при таких обстоятельствах! — ей бы сейчас голос снизить на один бемоль, а лучше на дубль-бемоль.

Её крикливый голос уже мне мозг вспорол. Хотя, какой еще можно было ожидать от неё реакции на фотографию нашего разрушенного дома?

— И чего ты вообще ко мне прицепился насчёт того, что я кляцаю в сообщении? — опачки, мелкая совсем озверела и к словам уже цепляется. — Я нормально по кнопкам попадаю: у меня тонкие пальцы, а не как у тебя. У тебя они как это… как ручки от гантелей!

— Маша, это называется гриф, — мой голос прозвучал абсолютно спокойно: я привык уже к её ворчливому характеру за все эти годы.

— Да какое вообще имеет значение, как они называются! Лучше скажи уже, что там с родителями? Как они?

— Мертвы, наверное…

— ЧЕГО-ОООО? — она прорычала в трубку так, что я невольно отодвинул её от уха.

— Шучу я, успокойся, — вовремя остановил её от душераздирающего вопля. — Не видел я ещё их.

— Вот скажи мне, ты совсем дебил, что ли, такие вещи говорить? — я услышал, как она треснула себя рукой по лбу.