— Начнем с того, что налицо только то, что ты знаешь от своего Арденти, который классический врун и мошенник. И вообще это ваше послание, посмотреть бы еще на него.
— Нет ничего проще, вон в верхней папке.
Лия взяла листок, просмотрела его спереди и сзади, наморщила нос и отодвинула челку, чтобы получше разглядеть первую шифрованную половину. Потом она спросила:
— Это все?
— А тебе мало?
— Мне вполне хватит. Мне надо два дня на это дело.
Когда Лия заявляет, что ей требуется два дня, обычно это для того, чтобы продемонстрировать, что я балбес. Я говорю, что это плохая привычка, но она отпирается:
— Если я убеждаюсь, что ты действительно балбес, и все равно тебя люблю, значит, это настоящее чувство.
В течение двух дней мы к этой теме не возвращались, да по правде сказать, Лии почти что не было дома. Вечерами она сидела скорчившись в углу и что-то писала, а потом рвала.
Потом мы отправились в горы. Наш сын целый день барахтался на лужайке, вечером Лия уложила его спать, приготовила ужин и велела мне есть как следует, потому что я худ как скелет. После ужина она попросила смешать ей двойной виски, много льда и мало соды, закурила сигарету, что она делает очень редко, и произнесла речь.
— Дорогой Пиф, сейчас я попробую доказать тебе, что самые простые объяснения — всегда правильные. Этот ваш полковник сказал, что Ингольф нашел послание в Провэне. Не будем подвергать сомнению посылку. Пусть действительно он спустился в подземелье и действительно откопал вот это, — и она постучала пальцем по французским строкам. — Но никто не доказал, что он добыл там шкатулку, осыпанную бриллиантами. Согласно записям Ингольфа, он продал какой-то ларец. Почему бы и нет, старая вещица, ему могли заплатить совсем немного, ниоткуда не следует, что он жил потом на эти деньги. Наверное, имел какую-то ренту.
— А почему шкатулка, по-твоему, была дешевая?
— Потому что внутри в ней находилась обыкновенная товарная квитанция! Смотри же сам, давай посмотрим вместе ваш священный тамплиерский текст!
— Ну?
— Господи, ну почему вам не пришло в голову хотя бы раз взять в руки путеводитель по этому самому Провэну? Первое, что там сообщается — что здание Гранж-о-Дим, в котором была найдена записка, это было место традиционного сбора купцов, а Провэн являлся главным центром знаменитых шампанских ярмарок. Здание Гранж-о-Дим стоит на улице Святого Иоанна. В Провэне торговали чем угодно, но особенно бойко — сукнами, которые назывались draps или dras, и каждая штука запечатывалась печатью — гарантией качества. Второй специализацией Провэна были розы, алые розы, завезенные крестоносцами из Сирии. Такие знаменитые, что когда Эдмон Ланкастер женился на Бланке д'Артуа и принял титул графа Шампанского, он выбрал своим гербом алую розу Провэна, откуда и происходит война Алой и Белой розы, поскольку у Йорков на щите была белая.
— Откуда ты все это знаешь?
— Из буклета, изданного туристским бюро Провэна и который дают даром в туристском агентстве. Но это не все. В Провэне имеется замок под названием Донжон, а также есть Хлебные ворота — Porte-aux-Pains, — есть Церковь Прибежища — Eglise du Refuge, — есть, как легко догадаться, целый ряд церквей, называющихся Нотр-Дам, по ту и эту стороны реки, а также была, а может быть, есть до сих пор улица Круглого Камня — там была установлена «налоговая плита», и туда подданные короля сносили десятинные деньги. Есть улица Белых Плащей и, наконец, улица Grande Putte Muce, нетрудно понять происхождение названия, проще говоря — квартал борделей. — А попликане?
— А в Провэне была община катаров, которых потом, как положено, всех сожгли. Даже и главный инквизитор происходил из них же, из покаявшихся катаров, Роберт Похотливец. Поэтому не удивительно, что имелось в городе какое-то место, связанное с памятью катаров — павликиан — попликан, а особенно после того как катаров ликвидировали.
— Но в 1344 году их еще не ликвидировали…
— Да с чего же ты взял, что бумага восходит к 1344 году? Твой полковник предлагал читать «через тридцать шесть лет после сенного воза». Действительно в то время сокращение «р» с апострофом означает «post» — «после», но если «р» без апострофа, это значит «pro» — то есть «за». Написал эту бумажку обыкновенный купец, и содержится в ней попросту перечень сделок на ярмарке, на улице Святого Иоанна (а вовсе не в Иванову ночь), и тридцать шесть — это тридцать шесть сольдов, денье или какие у них там ходили деньги, что являлось сговоренной ценой одной или каждой телеги сена.
— А как же сто двадцать лет…
— Почему «лет»? Из-за сокращения «а»? Я взяла словарь сокращений и увидела, что в ту эпоху употреблялся особый значок для аббревиатуры «денье» или «динариев» — в одном написании похоже на дельту, а в другом на тэту, в общем неподготовленный человек легко принимает это за «а», в особенности если он уже где-то читал насчет ста двадцати лет, в любом попавшемся очерке по розенкрейцерству, «post 120 armos patebo!» Ну а после этого… полковника уже понесло. «It» он читает как «iterum», хотя «iterum» сокращали «itm», a «it» могло означать только «item», иначе говоря «то же самое», и широко используется в повторяющихся списках. Купец, по всей видимости, должен был развезти клиентам букеты провэнских роз, вот что значит строка «r.. s… chevaliers de Pruins». А там, где полковник видел vainjance (потому что искал рыцаря мщения — Кадоша), разумнее читать joinchee — «турнир». Розы употреблялись для украшения головных уборов, из них делали цветочные ковры для представлений и праздников. Вот как я предлагаю читать завещание тамплиеров:
— Ох, — сказал я. — По-моему, ты права.
— Права, права. Товарный чек и никаких сомнений.
— Погоди. Пускай товарный чек. Но шифрованное сообщение ведь говорит о тридцати шести неуловимых.
— Совершенно верно. Вашу квитанцию я разобрала за полчаса, а над чертовой шифровкой провозилась два дня. Пришлось заказывать Тритемия в библиотеке. Сначала я пошла в Амброзиану, потом в Тривульциану, и там и там меня, как полагается, протомили бог знает сколько времени — ты знаешь, чего стоит получить книгу в отделе редкостей. В конце концов все оказалось довольно просто. Прежде всего, очевидно, что «les 36 Invisibles separez en six bandes» — это не тот французский язык, на котором писал купец. Вы ведь сами обратили внимание на то, что это выражение использовано в памфлете семнадцатого века, когда розенкрейцеры появляются в Париже. Но дальше вы рассуждаете в точности как любимые вами «одержимцы»: сообщение зашифровано по Тритемию, значит, Тритемий заимствовал метод у тамплиеров, а если у тамплиеров есть фраза, бытовавшая в розенкрейцерских кругах, значит, план, приписываемый розенкрейцерам, на самом деле изобретен тамплиерами. Что сделал бы любой здравомыслящий человек? Перевернул ваше рассуждение. Если послание зашифровано по Тритемию, значит, оно создано после Тритемия. Если в нем использованы выражения семнадцатого века — оно написано после семнадцатого века. Какова самая простая гипотеза? Что Ингольф, разгадывая прованскую запись и будучи, как впоследствии и полковник, помешан на герметизме, из сочетания тридцати шести и ста двадцати немедленно вообразил себе розенкрейцеров. А будучи помешан еще и на тайнописи, он начал баловаться переводом найденного им текста на язык Тритемия. Это простое упражнение. Он взял Криптосистему Тритемия и записал свою любимую розенкрейцерскую фразу.
