«Но ведь он сейчас в очень сложном положении, в постоянном напряжении, — прозвучал в душе голос разума. — Чудо уже и то, что он вообще взял на себя труд написать тебе письмо».

Мало того, он еще грубо начертил на листе пергамента карты, изображая пройденные им дороги и прошедшие сражения — понимал, что одни названия городов и замков мне ничего не говорят. Правда, теперь я уже понимала смысл многих из них. Разве не обещал Анри, что в один прекрасный день я стану королевой этого воинственного острова? И я сочла себя обязанной узнать как можно больше об этом королевстве. Из того же, что узнала, мне мало что понравилось, разве только король там обладал верховной властью и отвечал за дела свои единственно перед Богом. От всего же остального меня бросало в дрожь. Любимым напитком там было пиво, а вино было столь мерзким на вкус, что пить его приходилось зажмурившись и сжав зубы. Надо не забыть захватить вино из моих погребов. А что они ели! Ничего, кроме похлебок, лука и красного мяса. Королевский двор (Боже правый!) то и дело переезжал с места на место, из одного замка в другой, сопровождаемый громоздким обозом [93]. Ничего, скоро я все там переделаю. Вчиталась в последние слова Анри, уже зная, что большого удовольствия они мне не доставят.

«Если я сумею подрезать крылышки Евстахию, то можно будет заключить окончательный, постоянный мир. Возможно, скоро я смогу возвратиться к вам.

Надеюсь, вы вполне благополучны. Не сомневаюсь, что вы крепко держите в руках бразды правления.

Анри».

Анри… Почему же ты не можешь писать ко мне как влюбленный? Где здесь романтика? Содержательно, успокоительно, но это не то, чего так жаждет мое сердце. Никакой страсти, которая стремится к скорейшему удовлетворению. Никакой безнадежной и безответной любви. Ни единого слова о любви, ни единого слова ласки, а я тут мучаюсь куда сильнее, чем хотелось бы. Я тосковала по Анри Плантагенету. Более того, сердито подумала я, нельзя себе представить, чтобы Анри так уж огорчался из-за временного отсутствия своей любимой. Скорее всего, он нашел себе другую — какую-нибудь смазливую самочку, которая смотрит на него, хлопая глазами, — чтобы не ложиться на пустое ложе! Я свернула письмо в несколько раз, хмуро взглянула на растерявшегося Берната и снова спрятала письмо в рукав.

Бернат победно ухмыльнулся.

Я изобразила недовольство.

— Наверное, лучше всего прогнать его от двора.

— Лучше отдай его мне.

Глаза Аэлиты, вдовевшей после смерти своего любимого Рауля, ярко засияли. А я и забыла, какой одинокой она должна порой себя чувствовать.

— Лучше будет, мне кажется, если я спасу его от твоих когтей, — улыбнулась я.

На этой мажорной ноте Бернат закончил песню и поклонился, лицо его раскраснелось от всеобщих аплодисментов и от моей награды — увесистого кошелька золотых. Возможно, мне следовало проявить больше осторожности. Возможно, надо отослать его с Аэлитой, когда она уедет к себе. А может быть, и не надо. Как мне помнилось, Людовик некогда безумно ревновал меня к трубадурам, но ведь Людовик был глупцом. У Анри же ума куда больше.

Анри по-прежнему держал меня в курсе событий, не вдаваясь в сентиментальные подробности.

«Элеонора!

Мир со Стефаном заключен к моей выгоде. Угрозу, которую представлял собой его сын Евстахий, вымещавший свою злобу на восточных районах страны, отвел Господь Бог. Евстахий заплатил за свою жадность и умер за обедом, подавившись угрями.

Должно быть, я через недолгое время вернусь в Нормандию».

Это хорошо. Очень хорошо. Смерть Евстахия оставляла Стефана без наследника, что было Анри только на руку. С каждым днем корона Англии приближалась к нему. Раз умер Евстахий, то и сражений больше не будет, ибо некому возглавить английских мятежников. Анри будет в безопасности. Он возвратится домой. Сердце у меня замерло, вернулось хорошее настроение. Пока я не прочитала следующие строки письма:

«До моего слуха дошло, что ваш трубадур возбуждает пересуды своим рабским поклонением вашей прелестной персоне. Пришлите его сюда. Мне талантливый человек всегда нужен. Я испытаю его таланты, поручив сочинять боевые песни, которые поднимут дух моих воинов, а то они слишком заскучали по дому.

Вашу же персону я рассматриваю как принадлежащую мне. Соперника я не потерплю. Как не потерплю и того, чтобы сплетни о вас расходились по всей Европе — новые, вдобавок к тем, что уже ходили раньше. Ожидаю его прибытия без промедления.

Анри».

Где же здесь привязанность, где вечная любовь? Где необходимость снова увидеть меня? Вместо них я получила лишь беспочвенные обвинения. Неужто все мужчины только сердятся по пустякам? Неужто никто из мужчин не способен оценить безыскусную красоту песни, музыки, которая превозносит достоинства женщины? И неужто они обязательно должны быть такими грубыми в своих подозрениях?

Я не стану подчиняться, словно робкая забитая женушка! То была первая пришедшая мне в голову мысль. А о чем я подумала потом? Если уж Анри снедает такая бурная ревность, я не стану против этого возражать. «Вашу же персону я рассматриваю как принадлежащую мне».

Даже сейчас? Так пусть приезжает сюда и доказывает это!

Лоно мое горит, но я не стану заводить себе любовника. Все сердце, всю душу мою заполнял Анри. Пусть и красив Бернат де Вентадорн, он не соперник Плантагенету.

Как надлежит робкой забитой женушке, я сообщила Бернату о том, что его ждет.

Он побелел как полотно. Нет, не представляла я себе, как он станет слагать боевые песни, но ведь всем нам приходится приносить жертвы. Мне не нравился властный приказ Анри, да только здравый смысл подсказывал, что иной раз лучше подчиниться.

В тот вечер лютня Берната безутешно рыдала, а его голос, полный глубокого чувства, взлетал до самого потолка.

Я вздохнула и пожелала себе, чтобы моя собственная любовь освободила меня из нынешнего жестокого изгнания.

Бернат де Вентадорн отправился в Англию. Как выяснилось, я все равно не смогла бы отправить его к Аэлите: она, сделавшись вдовой, приняла решение поселиться вместе со мной в Анже.

— А для чего мне уезжать? — спросила она, когда я выразила удовольствие от ее решения, но не могла и не удивиться. — Плантагенет заставляет всех, кто рядом, чувствовать жизнь острее. Я останусь здесь и буду получать удовольствие, наблюдая за событиями.

И наконец Анри возвратился домой. Его гонец низко поклонился мне. Анри остановился в Руане, столице его Нормандии, там он проведет Пасху и призывает меня к себе туда. Призывает?

Он призывает меня в Руан вместо того, чтобы самому явиться в Анже? Почтительность гонца не могла скрыть властных ноток приказа. Да ладно, все равно. После шестнадцати месяцев разлуки я пошла бы за ним хоть на край света, если бы он позвал меня. Я упаковала все свои пожитки, собрала необходимую свиту и приказала готовить паланкин. Теперь только осталось подготовить подарок для Анри, и назавтра можно трогаться в путь.

В Руане я раньше не бывала, да и большого впечатления он на меня не произвел: его суровые серые стены слишком напоминали о Париже, чтобы я почувствовала себя здесь уютно. Но в целом мне не пришлось сожалеть о том, что приехала. Стоял холодный пасмурный день, резкие апрельские ливни размыли дороги, и путь наш был долгим и трудным. Когда мы въехали во двор замка, он кишел воинами и чиновниками; отыскать место, чтобы разгрузить наши пожитки, удалось лишь после того, как я объявила, кто я такая. По крайней мере, это свидетельствовало о том, что Анри возвратился.