Ублажить меня — а он это сможет? Я отлично помнила содержание документа, который составил умница епископ Леонский. Я возвысила голос, чтобы все в зале меня слышали, чтобы ни у кого не возникло сомнений в моих намерениях.

— Да, я ваша жена и в этом качестве подлежу вашей власти, сударь мой. Но дни этой власти сочтены.

— О чем вы? — Людовик был озадачен и переводил хмурый взгляд с меня на Галерана, как будто тамплиер был способен прочитать мои мысли. — Я вас не понимаю.

Почувствовала, как сердце громко забилось о ребра в предвкушении того, что должно последовать. Осмелюсь ли я? Да, осмелилась!

— Вы все прекрасно поняли, Людовик. Вы меня слышали. Здесь, перед лицом всего совета, я объявляю свое решение. Я желаю, чтобы брак наш был расторгнут. Я требую признания его недействительным.

— Что? — Людовик подскочил, как кошка.

Нас окружила тишина, будто после громового раската бури. Эту тишину можно было осязать кожей, ее металлический привкус ощущался на губах. Я снова оценила настроение людей, сидевших вокруг стола или же стоявших рядом со мной. Раймунд был ошеломлен не меньше остальных, но в коротком кивке его головы я уловила нечто похожее на восхищение. Галеран отнюдь не восхищался — его лицо окаменело от ненависти. Граф де Морьен никак не мог прийти в себя от изумления. Одо де Дейль вдруг разволновался, у него судорожно дернулся кадык. Только мои вассалы оживились, заинтересованно следя за непредвиденным развитием событий. А Людовик… Бедняга Людовик! Бог свидетель, я молилась о том, чтобы мне не пришлось это повторять. Что ж, Людовик был ошеломлен и растерян, а бледные глаза его все гуще окутывала пелена страха.

— Недействительным? — прокаркал он. — Но вы же не можете…

— Еще как могу!

— Элеонора.

Людовик изо всех сил старался вернуть себе царственное величие, словно вдруг облачился в бархат и горностаевую мантию. Он весьма картинно распрямился, развернул плечи — только вот беда, выглядело это без нужды преувеличенным, да и поздно было уже, слишком поздно.

— Вы моя жена и королева Франции. На каком же основании вы сможете требовать признания брака недействительным?

— На вполне законном.

— Законном?

Людовик, испытывая почти физическое раздражение от этого спора на людях, попытался взять меня под руку и увести подальше, чтобы присутствовавшие на совете нас не слышали.

— У нас ведь общая дочь, — прошептал он. — Кто же признает брак недействительным?

Слушать подобное я не желала.

— Тем не менее наш брак противозаконен, Людовик.

На лице короля была написана крайняя растерянность. Ой ли? Ему ведь прекрасно было известно, что юридически наш брак недействителен. Потом я увидела в его глазах крошечную искорку страха и поспешила воспользоваться своим преимуществом.

— Нас вообще не должны были венчать. Только не делайте вид, будто вам это неизвестно! Аббат Бернар предупреждал вас об этом. Это было при мне, и я слышала, что он говорил. Мы состоим в родстве четвертой степени, а дозволение Святого престола на брак дано не было.

С исхудавшим и побелевшим, как у покойника, лицом Людовик переводил взгляд с меня на Раймунда и обратно.

— Это он насоветовал? — требовательно спросил супруг.

— Нет. Я в советчиках не нуждаюсь. Есть факты. По закону, который запрещает кровосмешение, наше родство не позволяет нам быть мужем и женой. Разве не так?

Не в силах быстро отыскать возражения, Людовик разнервничался, кадыку него заходил. Я перешла к изложению доказательств. Подготовилась я на совесть. Пробил мой час, и я должна использовать его в полной мере.

— Такова правда. И она известна нам обоим. Вы мне доводитесь братом в четвертом колене. А о том, что такое кровосмесительство, вы уже знаете. Ведь на этом основании вы и оказали поддержку Вермандуа и моей сестре. По той же причине отвергли Анри Анжуйского в качестве возможного супруга для Марии, так что здесь и спорить не о чем. Если вы предпочли столько лет делать вид, что ничего этого не замечаете, ни о чем не ведаете… Что ж, это никак не меняет того факта, что наш союз противозаконен.

Слова слетали с губ быстро, весомо, и было видно, как Людовик даже попятился под напором моих доводов.

— Вы знаете, что он противоречит закону, и мы уже пострадали за грех, совершенный вашим отцом, который от жадности не стал просить дозволения у папы. Я совершенно уверена: моя неспособность зачать сына проистекает из того, что Бог гневается на нас. Приходится предположить, что от вас я никогда не смогу родить дитя мужского пола. А вам необходим сын для того, чтобы обеспечить будущее Франции, Людовик. Если наш брак будет признан недействительным, вы сможете жениться снова и родить наследника [79].

Наши слушатели сгорали от любопытства: на их глазах стирали целые горы грязного королевского белья. Почти все беспрестанно откашливались.

— Самое главное… — выпустила я наиболее острую свою стрелу, — если вы и далее будете принуждать меня к этому греховному сожительству, то поставите под угрозу спасение моей бессмертной души. А заодно и своей собственной!

У Людовика стал конвульсивно сжиматься и разжиматься кулак. Веки затрепетали, выдавая нерешительность.

— Нет. На это я не пойду.

Я пропустила его слова мимо ушей, продолжая излагать свои соображения самым примирительным тоном. Разве я не могла себе этого позволить?

— Я, разумеется, откажусь от всех прав королевы Франции. А до тех пор, пока мы не решим это дело с Его святейшеством в Риме, я останусь здесь, в Антиохии, под защитой моего дяди.

— Вам нельзя соглашаться на это, государь! — Одо де Дейль с трудом обрел дар речи, а голос его едва не срывался на визг.

— Это невозможно, — зловеще произнес Галеран.

— Ну почему же? — Раймунд давно уже устроился в кресле, наблюдая за сценой, но теперь решил вмешаться; голос слегка подрагивал от волнения. — Мне представляется, что ваша неподражаемая супруга, Людовик, хорошо все обдумала и высказала. Если речь идет о нарушении закона, можете ли вы с нею спорить? Или страшитесь потерять ее владения? Согласен, Аквитания и Пуату — болезненная для Франции потеря, но если на другой чаше весов лежит бессмертие вашей души…

Я искоса взглянула на Раймунда, улыбнулась ему, но тут же отвернулась и пошла к дверям. Мне больше нечего было сказать, верно? Все дело я изложила превосходно.

— Я не соглашусь на это, — заявил мне вдогонку Людовик слабым голосом с плаксивыми нотками.

— Не думаю, господин мой, что вам есть из чего выбирать, — бросила я ему через плечо.

Вышла из зала, а Людовик остался стоять недвижимо, подобно одной из величественных пальм Антиохии; губы его были так сжаты, что почти и не разглядеть.

— Элеонора! Подождите!

Он, конечно же, догнал меня, когда я шла по открытой лоджии, залитой солнцем. Я не замедлила шага. Если ему так хочется продолжать препираться со мной, пусть подстраивается. Я больше не стану соизмерять свою походку с его шагами.

— Элеонора… — Он уже поравнялся со мной, потом, когда я не остановилась, забежал вперед. — Мне все это обидно. Я люблю вас. Как же мне согласиться на то, о чем вы просите?

Я увидела, как на глаза его набегают слезы, и отвела взгляд. Пусть он достанется Галерану и де Дейлю, я буду только рада. А я от него освобожусь.

— Я всегда вас любил.

— Любили?

Вот теперь я остановилась, губы искривились. Внутри у меня все похолодело от его слез. И этот слабый, глупый человек воображал, что может стать мне таким мужем, какого я действительно желала! Слишком много лет жизни я отдала ему, но теперь все! Схватив Людовика обеими руками за рясу, я встряхнула его, чтобы привести в разум.

— Может быть, вы меня и любите, если любовь состоит в сентиментальной чувствительности, которая побуждает вас заваливать меня подарками. Я понимаю любовь по-иному. Что это за любовь, если вы можете жить больше года, не испытывая ни малейшего желания даже прикоснуться ко мне? Я была рождена не для того, чтобы прожить всю жизнь целомудренной девственницей. Я молода, в крови моей бурлит жизнь. Я хочу, чтобы мужские руки пробуждали во мне страсть, чтобы сам мужчина возбуждался, желая меня. А не хочу я мимолетной возни, от которой плоть моя ничуть не загорается, словно ничего и не было. — Ужас от подобной откровенности исказил изможденное лицо Людовика, но я не собиралась умолкать: — Я не чувствую физического влечения к вам, Людовик. А после того, как вы со мною обошлись, у меня не осталось к вам иных чувств, кроме отвращения. Так жить я не желаю. Надо положить этому конец. — Я обошла его и быстрыми шагами двинулась дальше. — Что бы вы ни сказали, моего решения это не изменит, а потому и пробовать не стоит. А если вы поразмыслите здраво над моими доводами, то увидите, сколько пользы проистечет из всего этого и для вас.