Прежде всего, меня потрясла его фигура. Он был рослым, заметно выше меня, широкоплечим и поджарым, что обличало в нем опытного воина. По светлице двигался легко и непринужденно, а гибкость его мышц выгодно подчеркивалась короткими штанами и высокими, до колен, сапогами из мягкой кожи. А как приятно мне было видеть мужчину, облаченного в камзол из шерсти густо-синего цвета, обшитый галуном и богато отделанный шелком! Самоцветы искрились и переливались на его груди, на пальцах, на полях фетровой шляпы. Плащ из тонкой шерсти, предохранявший от осенней прохлады, сейчас был переброшен через одно плечо за спину, дабы не стеснять движений.

Я внимательно всмотрелась в его лицо.

Право, на такую красоту стоило посмотреть. Я никогда не представляла себе, что у него, несмотря на довольно распространенное прозвище, окажется такое поразительное лицо. К моей радости, чисто выбритое. Я задержала взгляд на его губах. В их прямых линиях угадывались твердость характера и легкий намек на вспыльчивость. Прямой нос, подбородок, отнюдь не скрывавший силы воли своего обладателя, от которого исходили упругие волны уверенности в себе.

Граф Жоффруа замер на месте, сдернул с головы шляпу, украшенную драгоценной заколкой с пресловутой веточкой дрока — planta genista [52], — принесшей ему второе прозвище, и отвесил мне изысканнейший поклон. Волосы его, коротко подстриженные, заблестели, отливая ярким рыжеватым цветом, рассыпались, закрыв лицо с очень светлой кожей, которая часто сочетается с таким цветом волос.

Я изо всех сил старалась взять себя в руки, взывая к своему высокому происхождению и благородной аквитанской крови.

— Приветствую повелительницу Пуату.

Голос у него был нежный и глубокий.

— Плантагенет!

Я вздернула подбородок и взглянула на поникшую веточку с желтыми цветками.

— Совершенно справедливо. — Суровый рот стал мягче, когда граф заулыбался. — Мы рады видеть вас здесь.

— Спасибо, благородный Жоффруа. — Как-то совсем нелепо оробев в присутствии этого мужчины, я не могла придумать, что сказать. — Какое прекрасное животное, — выговорила я, когда волкодав со вздохом улегся на пол и положил голову на лапы.

— Да, она у меня красавица. И ведь еще не совсем выросла.

В ясных серых глазах графа не было и намека на его подчиненное положение, а улыбка становилась все шире, ласковая, доверительная.

— Мы не ожидали вашего приезда, госпожа. Надо было предупредить нас, тогда бы мы подготовились как следует.

— Я и сама приняла это решение внезапно.

Оказалось, я протянула ему руку. Граф Жоффруа взял ее и поднес к губам, прижал к ним мои пальцы, все так же глядя мне в глаза. От его прикосновения у меня мурашки побежали по коже, и я задержала руку, которую обхватывали его длинные тонкие пальцы. Потом отдернула. С чего это я так отупела? Отчего мне не хватает гордости не смотреть на него с таким выражением, словно я в жизни ни к кому так не стремилась? Горячая кровь прихлынула к моим щекам, и я с ужасом подумала о том, что этот надменный человек уловил мое смущение: в уголках его рта мне почудилась насмешка…

— Стало быть, ваш царственный монах позволил вам сбежать из застенков острова Сите и путешествовать в одиночестве.

Он был очень дерзок, но все же я не испытывала к нему никакой враждебности. Гораздо больше меня поразило то, что он сразу легко перешел на великолепную придворную латынь, а не на родной анжуйский диалект французского. А ведь я считала его полуграмотным деревенщиной, пусть и с титулом. Да, кто-то позаботился об образовании графа Анжуйского.

— Я графиня Пуату, — заметила я мягко, невзирая на отчаянно бьющееся сердце, и махнула рукой Агнессе, чтобы та оставила нас. — Путешествую, когда сама пожелаю.

— В моих словах не было неуважения к вам, госпожа, — произнес граф, склонив голову.

— А что жена ваша, разве не здесь, не вместе с вами?

Я готова была отомстить и наказать его за самомнение. Прекрасно знала, что его жены здесь нет, и ничуть не удивилась, когда чело графа омрачилось от нахлынувшего раздражения.

Об этом браке воинственного анжуйца знала вся Франция.

Матильда — дочь и единственный выживший ребенок короля Английского Генриха Первого, а следовательно, законная королева этой страны — была сейчас в Англии. Я знала, что она не станет проводить больше, чем совершенно необходимо, времени, с мужем, которого отец навязал ей против ее воли. Да и граф не очень-то искал общества женщины, женитьба на которой была несомненно важна для него с политической точки зрения. Она до сих пор оставалась самым значительным достижением графа в его погоне за величием, но их брак не стал от этого ему милее. Матильда была на одиннадцать лет старше и слыла настоящей мегерой. Все ее помыслы были сосредоточены на том, чтобы занять английский трон, если только удастся убедить тамошних баронов, что женщина может не хуже мужчины править страной [53]. Я желала ей в этом успехов, однако особых надежд на таковые не питала. Очень не хотелось английским баронам покориться женщине, а уж анжуйца они ни за что не признают своим королем, сколь бы обоснованны ни были притязания на трон его супруги. Скорее они были готовы принести вассальную клятву верности двоюродному брату Матильды, Стефану. Его притязания на престол спорны [54], но, по крайней мере, он мужчина — и к тому же не анжуец. Так что Стефан правил Англией, а Матильда старалась отобрать у него корону.

— Разве благородная госпожа Матильда совсем не любит Пуату? — спросила я учтивым тоном.

Жоффруа, уловив мой намек, хотел было ответить упреком, но вместо этого улыбнулся, хотя в его ответе сквозило раздражение.

— У нее имеются другие интересы, поэтому она и не здесь. — И резко сменил тему: — Долго ли вы намерены здесь пробыть? К северу от Пуатье сейчас славная охота, могу вам рекомендовать. Олени и кабаны там в изобилии. — Глаза его сверкнули охотничьим азартом. — А еще множество птицы на болотах, если вы увлекаетесь соколиной охотой. Погода установилась отличная… — Каким-то образом он снова завладел моей рукой и подвел меня к низкому табурету. — Так вы задержитесь здесь, госпожа?

Я ничего не соображала, только чувствовала, как он держит меня за руку своими пальцами, огрубевшими от меча и конских поводьев. Я взглянула в его глаза: они улыбались, словно ясно читали каждую мою мысль.

«Берегись, Элеонора!» — словно прозвучал в моих ушах предостерегающий голос.

— Да, я пока здесь побуду, — услышала я свой ответ.

Как легко далось мне это решение!

Наше внимание отвлек шум у двери; мелькнула тень, похожая на ту, что предшествовала появлению графа, звук шагов; солнце не давало рассмотреть входящего.

На верхней площадке лестницы появился молодой человек и тут же остановился в дверном проеме. Юноша, едва избавившийся от детской неуклюжести, уже не ребенок, но еще и не мужчина. В нем, однако, не чувствовалось ни робости, ни неуверенности, только осмотрительность и настороженность. Я подумала, что это не паж. Слишком дорогим был его наряд, пусть и немного поношенный, а в лице сквозило то неуместное в молодом человеке высокомерие, которое живо напомнило мне об анжуйце, стоявшем передо мной.

Граф Жоффруа резко расхохотался.

— Анри! Тебя сюда никто не звал… Но раз уж ты здесь… — Он повернулся ко мне, сияя от гордости. — Мой старший сын и наследник [55]. Анри, который в один прекрасный день займет мое место графа Анжуйского…

Я приветливо улыбнулась, но юноша не улыбнулся в ответ. Напротив, он наморщил лоб, а глаза мигом обежали комнату, схватывая каждую мелочь.

— Подойди, — велела я.

И встала, чтобы ободрить его.

Анри Плантагенет не нуждался в том, чтобы я его подбадривала. Широким шагом он прошел через комнату, поклонился — не слишком изящно, но горячо, — затем преклонил у моих ног колено и склонил голову. Его отлично вышколили. И как он похож на своего отца: те же рыжеватые волосы, такие же холодные серые глаза, та же сила и живость. Два красавца, двое настоящих мужчин. Анри, хоть и совсем еще молодой, уже наливался силой. Наверное, ростом он выйдет пониже отца, а комплекцией плотнее, но во всем его облике, в волосах безошибочно угадывался Плантагенет.