— Вы так обо мне думаете? О повелительнице Аквитании? Думаете, что я безнравственна, а мои мысли годятся только для сточной канавы?

Щеки у меня, конечно, горели, гнев пылал во мне, но голосом своим я владела вполне.

— Отнюдь. Я думаю, что вы прекрасны сверх всякой меры, — ответил Людовик с обезоруживающей искренностью, а голос у него стал, как и прежде, тихим и ласковым. — Я думаю, что ум у вас не менее прекрасен, чем лицо. Я не нахожу в вас ни малейшего изъяна. До сих пор не верится, что вы — моя супруга.

Мой ум отчаянно стремился постичь все мгновенные перепады и стремительные повороты нашей беседы. Неужто Людовик столь наивен, что надеется завоевать мою симпатию резкими переходами от сурового осуждения к лести? Как посмел он унижать и бесчестить мой народ, мой образ жизни всего лишь через час после венчания? Значит, он не находит во мне изъянов! Я и не признавала, что во мне есть какие бы то ни было изъяны! И не находила таковых в свободном поведении и языке моих гостей. В крови моей все еще бурлил гнев. Я снова взяла ложку, делая вид, что пробую блюдо из сочных ягод инжира.

Людовик, явно обеспокоенный горящим взглядом моих глаз, поднял свою чашу, намереваясь сделать добрый глоток вина — однако аббат Сюжер тут же положил руку на его локоть.

— Наверное, не стоит, мой господин.

И Людовик сразу отставил чашу в сторону.

— Да, лучше не пить.

— А вы всегда выполняете его советы? — поинтересовалась я.

— Да. Господин мой аббат неизменно блюдет мои высшие интересы. Он ни за что не даст мне дурного совета. — Людовик выглядел несколько озадаченным. — А у вас, госпожа моя, разве нет советника?

— Нет.

— Но тогда откуда вы знаете, что надлежит делать, какие принимать решения?

Об этом стоило поразмыслить. Такого рода вопросы мне никто никогда не задавал, не ставил под сомнение мои желания и потребности. Ответ пришел сам собой.

— Когда был жив отец, мы все время разъезжали по своим владениям. Я наблюдала и училась. Теперь же я поступаю так, как поступил бы он. Он был настоящим мужчиной. Мне его очень не хватает, — призналась я.

Лицо Людовика совершенно преобразилось от ослепительной улыбки.

— Вам нужен я, Элеонора. Я стану вашим советчиком.

Мог ли ребенок, готовившийся стать монахом, посоветовать что-либо мне, воспитанной так, как воспитывали при дворе моего отца? Сомневаюсь.

— Надеюсь, что мы придем к взаимопониманию, — дипломатично ответила я.

— Мой господин будет мудро править вашими владениями, госпожа моя, — вставил аббат Сюжер.

Я прикусила губу, чтобы не ответить резкостью. Разумеется, так и случится, нравится мне это или нет. Мне вдруг захотелось проказничать. Я понизила голос и наклонилась к Людовику.

— Если уж говорить о советах, господин мой, попробуйте вот это блюдо. — Я пододвинула к нему плоское серебряное блюдо, на котором горкой громоздились полупрозрачные серые раковины. — Устрицы, как всем известно, поднимают настроение и заставляют мужчину мечтать о ночи, когда его постель будет согрета красивой женщиной. Устрицы волшебным образом умножают мужскую силу.

Он взглянул на меня так, будто я его ударила.

— Госпожа моя!

— Но ведь я ваша жена. Разве нам не подобает об этом говорить?

Людовик нервно дернул кадыком.

— Полагаю, мадам, это еще далеко впереди…

— Мне будет приятно, — сказала я, потупив взор, — если вы их отведаете. Сама я непременно поем. Поверьте, нынче же ночью их действие порадует нас обоих.

Людовик Молодой стал похож на затравленного кролика. А я с сожалением подумала, что нам неизбежно предстоит изрядно и неумело повозиться, прежде чем мы познаем друг друга. Я бы предпочла, чтобы у моего мужа был хоть какой-то опыт, если уж ему не хватает утонченности. Совершенно позабыв мой недавний гнев, не обращая внимания на плохо скрытую насмешку в моих словах, Людовик молча принял блюдо с устрицами. Я про себя молилась, чтобы советы старушек насчет действенности сочных раковин оказались правдивыми.

Не успел он поднести — весьма неохотно — к своим губам первую устрицу, как через всю залу промчался гонец, расталкивая и попадавшихся на пути слуг, и гостей. Я ожидала, что он обратится ко мне, однако он, конечно же, направлялся к Людовику — нет, он склонился перед аббатом Сюжером, что усилило мое раздражение. Гонец приблизился к уху аббата и что-то ему прошептал — не было слышно, что именно. Аббат бросил ему несколько кратких приказаний, достаточно резких, чтобы приковать мое внимание. Затем гонец в такой же спешке покинул залу, а между аббатом и Людовиком произошел обмен репликами: один распоряжался, другой соглашался.

Мне они ни о чем не сообщили.

— Что происходит?

Я не потерплю, чтобы меня держали в неведении.

— Возникли осложнения, — неохотно обернулся ко мне Людовик.

— Какие же? — подняла я выщипанные по моде брови.

— Мы сейчас уезжаем.

— Уезжаем? Вы хотите сказать — из дворца? Прямо посреди пира?

Сбивались мои худшие опасения.

— Мы покидаем Бордо. Здесь небезопасно.

Небезопасно? Как может быть мне небезопасно на улицах моего собственного города? Никто не посмеет причинить мне малейший вред…

Аббат Сюжер с унылым видом дал пояснения через голову Людовика:

— Мне сообщили, моя госпожа, что за стенами готовится засада. Она будет устроена завтра, под командой графа Ангулемского, вашего вассала. Он захватит вас обоих в плен, а себя провозгласит правителем Аквитании.

Ангулем? Поверить не могу. Простая демонстрация силы быстренько его отрезвит…

Людовик взял меня за руку и нежно погладил, словно я нуждалась в его утешении.

— Я не пойду на такой риск. Я уже отдал приказ свернуть лагерь, быстро упаковать ваши вещи, самое нужное. Мы выезжаем немедля.

Значит, он собирается уступить мои собственные владения.

— Мы что же, бежим?

Я пришла бы в гнев, но еще не могла поверить своим ушам.

— Нет-нет. Мы опередим его. Это гораздо лучше.

— Мне это представляется трусостью. И куда же мы направимся? Как, уезжать сейчас, не дождавшись брачной ночи?

Мне вдруг ясно представилось, как мы проводим ее в придорожной канаве.

— Господин мой аббат все устроил. Нынешнюю ночь мы проведем в замке Тайбур.

— Но ведь… но ведь до Тайбура больше тридцати лиг! [20]

— Он принадлежит одному из ваших вассалов, принесшему мне присягу верности, там мы будем в безопасности.

Людовик встал из кресла. Все, кто был с нами на возвышении, удивленные, тоже вскочили на ноги. Людовик не обратил на них внимания.

— Собирайтесь, жена моя.

У меня, понятно, не было иного выхода, только подчиниться. Похоже, опасность придала Людовику той решительности, которой обычно ему так не хватало. Мне не оставалось ничего, кроме как пройти с ним об руку между рядами гостей. На нас были обращены все взоры, и растерянные, и веселые. Быть может, они думали, что мы спешим на брачное ложе? Что Людовик уже не в силах ждать? Я же видела на его лице только озабоченность, а может быть, и страх.

Задержавшись лишь для того, чтобы сменить роскошный свадебный наряд на одежду, более подходящую для длительной скачки, я поспешила прочь из дворца. Мои вассалы так пока ничего и не знали и продолжали пировать в Большой зале, а нас перевезли в лодке на другой берег Гаронны, где Людовик ожидал меня, уже готовый вскочить в седло. Он был в кольчуге, словно полагал, что неприятности могут обрушиться на нас в любую минуту.

— Сударыня! — Он нетерпеливо замахал рукой, пока я выходила из лодки на берег. Вслед за мной выпрыгнула Аэлита, за нами слуги, несшие наш багаж. — Отчего вы задержались? Вам так необходимы все эти вещи? Мы не можем медлить здесь. Я ради вашего удобства приказал подать конные носилки.

Он указал на громоздкое сооружение, укрытое занавесями, которое удерживалось на весу четырьмя могучими конями. Когда-то, хотя и редко, мне приходилось путешествовать в таком паланкине, и я до сих пор не могла забыть полученные от этого синяки и тряску, от которой едва не ломались кости. И еще смертную скуку.

вернуться

20

1 Лига (позднее фр. лье) — мера длины, чуть больше 4 км. До замка было около 130 км.