– Идти далеко?

– Близко, – сообщил Моцарт и, втянув губы трубкой, просвистел нечто ободряющее. – Большая Белая не устанет.

Вдохнув обжигающий воздух, Нора Миллер двинулась к тропе. Галька скрипела и шелестела под ее ногами.

За поворотом долины перед ними открылся просторный карниз, висевший метрах в пятнадцати над высохшей рекой. Тропа поднималась к нему зигзагом, и, преодолев ее, Миллер увидела площадку в обрамлении коричневых и серых скал, между которыми зияло отверстие грота. Он был высоким и широким, но слишком мелким, чтобы именоваться пещерой, – солнечные лучи свободно скользили по задней стене, высвечивая каждый выступ, каждую трещинку в камне. И, разумеется, никакого водопада здесь не было.

Доктор Миллер взглянула на грот и утесы, надеясь обнаружить что-то любопытное – скажем, иероглифы, рисунок фигуры в скафандре или, на крайний случай, пробитую лазером дыру. Но ничего такого не нашлось, и она промолвила с разочарованным вздохом:

– Где же водопад? Я не вижу здесь воды. Или те, кто остался без шоколада, пошутили?

Концепция юмора, в отличие от лжи, была зверолюдям знакома. Но Шекспир ответил с полной серьезностью:

– Вода будет, Большая Белая.

– Только ее нельзя пить, – проверещал Моцарт.

– И к ней нельзя приближаться. Пусть Большая Белая встанет здесь. – Шекспир показал на край обрыва.

– Отсюда хорошо видно, – добавил Моцарт.

– Будет радуга, будет вода, и в ней – много других мест. Скоро. Я это чувствую.

– Других мест? – Миллер нахмурилась. – Об этом вы мне не рассказывали. Что это за места?

– Другие, – повторил Шекспир, а Моцарт поинтересовался:

– Сколько у тебя коричневого сладкого?

– Вам хватит, – буркнула Миллер и сунула каждому по тюбику с шоколадом. Моцарт тут же присосался к лакомству, а более обстоятельный Шекспир сказал:

– Сейчас. Смотри, Большая Белая. Будет красиво.

Отверстие грота вдруг затянулось радужной пеленой, подобной северному сиянию. Мгновение краски текли и мерцали, алое переходило в фиолетовое, зеленое – в синее, желтое – в голубое, поражая контрастом и яркостью оттенков; затем цветные переливы исчезли, пелена сделалась прозрачной и будто бы сотканной из множества водных струек. Эта завеса, в самом деле напоминавшая застывший водопад, рождалась из камня и пропадала в нем, отделяя пещеру от знойной долины, от речного русла и скал, от неба с пылающими в нем светилами; она казалась границей между явью и тем таинственным миром, что приходит в снах и тает с пробуждением. Еще секунда-другая, и в прозрачной глубине медленно, плавно поплыли картины: роща деревьев мфа на океанском берегу, степь с пожухлой травой и стадом пасущихся яххов, пустыня и оазис за каменной стеной, приткнувшийся у Поднебесного Хребта, снова пустыня, сожженное солнцами плоскогорье – видимо, где-то на экваторе, город среди морских волн и плывущие к нему галеры, деревушка хеш – убогие хижины, обложенный камнем колодец, пастух и стадо рогатых свиней…

Глаза Норы Миллер широко раскрылись. Словно зачарованная, она сделала шаг к гроту, потом другой, третий, четвертый… Сзади, на самом краешке карниза, тревожно заверещали малыши: «Не ходи… нельзя, Большая Белая… назад, назад…» Она их не слышала. Сейчас она даже не пыталась осмыслить явившийся ей феномен, а думала только о приборах, оставшихся на платформе. Как работать без оборудования?.. – мелькнула мысль. Ну, хотя бы провести визуальный осмотр этого чуда… сбросить маяк… изучить пещеру и записать увиденное…

Вытащив диск маяка, доктор Миллер направилась к гроту с твердым намерением осмотреть его и поискать голопроекторы, источник этих поразительных картин. Перед ней был горный пейзаж, широкое ущелье с обломанными кустами и вытоптанными травами; в дальнем его конце что-то виднелось – повозки, или жилища, или просто изгородь, сплетенная из гибких ветвей. Она сделала последний шаг, проскользнула сквозь незримую завесу и исчезла.

Два маленьких существа, оставшихся на карнизе, горестно взвыли.

Проход сквозь Спящую Воду был неощутимым. Первой на другую сторону перебралась повозка с женщинами, за ней – шесть всадников, возглавляемых Кадрангой, и, наконец, сам Тревельян. Даже для человека, привыкшего странствовать в Галактике, прыжок из сумрачного подземелья в знойный день, под яркое сияние светил, мнился волшебством. Сердце Ивара билось глухо и неровно, но медицинский имплант помог совладать с волнением. Шас-га особых эмоций не проявили – для них чудо было всего лишь чудом, а не наследием древней загадочной расы.

Махнув рукой, Тревельян велел спутникам двигаться к лагерю Трубача, спрыгнул на землю и подобрал пару увесистых камней. Перед ним был горный склон, очень крутой и уходивший ввысь на сотни метров; лучи Асура и Ракшаса освещали его от подножия до остроконечного пика, воткнувшегося в мутные небеса. Вероятно, стороннему наблюдателю показалось бы, что караван возник прямо из скалы, то ли вынырнув из нее, то ли материализовавшись в воздухе у самой ее поверхности. Никаких следов портала Ивар не заметил, но, возможно, он был невидимым для глаз и земных приборов.

– Я засек точку выхода, эмиссар, но чисто визуально, – молвил трафор. – Она перед нами. Полагаю, нижний обрез экрана синхронизирован с уровнем почвы у скального подножия.

– Что твои сканеры? – спросил Тревельян.

– Ничего. Никаких показаний. Гравитация в норме. Излучения – обычный фон. Спектральные аномалии во всем доступном мне диапазоне отсутствуют. Прикажете использовать лазер?

– Нет. Применим способ попроще. – С этими Ивар метнул свои снаряды, убедился, что камни не исчезли, а ударились о скалу, и проворчал: – Значит, врата односторонние… Ну ничего! Мы всегда можем вернуться к ним на флаере.

– Флаер будет над нами через одиннадцать минут, – доложил Мозг. – Информация на базу передана – все видеозаписи и приказ общего сбора в три часа по ночному времени Шенанди. Другие распоряжения, эмиссар?

– Подставляй спину. Поедем к нашим людоедам.

Те не спешили, и Тревельян нагнал всадников и телегу через несколько минут. За телегой, в хвосте процессии, тащился хмурый Дхот, а впереди, расправив когда-то белые плащи, двигались Кадранга, Иддин и Тойла-Ац. За ними – Птис, громко молившийся Рриту, и битсу-акк Тентачи, колотивший в свой барабан и распевавший очередную песню. Их хриплым резким голосам аккомпанировали скрип колес, мерный топот яххов и далекие шумы, что слышались из лагеря. Ущелье было коротким, и до шеренги возов в его конце оставалось примерно с километр. Ивар уже ощущал запахи тысяч людей и животных, сгрудившихся на небольшом пространстве: дым костров, вонь фекалий и отвратительный смрад горелой плоти.

Подъехав к Дхоту, он сказал:

– Ты, приблудное мясо, теперь Белый Плащ. Не забывай об этом, когда окажемся в лагере.

Зубы Дхота лязгнули.

– Я – из Живущих В Ущельях!

– Скажешь так, тебе разрежут брюхо, и в твоих кишках будет гулять ветер. Провялишься день-другой и попадешь в котел. А ты ведь, помнится, собрался Трубача загрызть? Или я ошибаюсь?

Дхот-Тампа с угрюмым видом сделал жест согласия.

– Верно, ппаа Айла, теперь я Белый Плащ. Ты мудр, а я – червяк, отродье Каммы.

Усмехнувшись, Тревельян собрался было сказать, что доволен его послушанием, но тут в воздухе засвистели камни и стрелы, а перед скакуном Кадранги воткнулось в землю копье. Из-за скал, что громоздились по краям ущелья, высыпали всадники и пешие воины, повозка остановилась, Птис и Тентачи смолкли, а Кадранга заорал во всю глотку, призывая хозяина. Стукнув трафора пятками, Ивар двинулся в голову процессии.

Лучников и пращников было сотни две, большей частью из Мечущих Камни, но нашлись среди них и Белые Плащи, и Пришедшие С Края, и Зубы Наружу. Вероятно, пограничная застава, решил Тревельян и, вспомнив о разбойниках-казза, молча согласился с тем, что ущелье нуждается в охране. Мало ли кто мог проникнуть в лагерь через завесу Спящей Воды! В степи, кроме мастеров, колдунов да отставших воинов, хватает лихих людей, и среди них наверняка есть такие, чей счет к Великому Вождю не менее кровав и долог, чем у Дхота…