Это было похоже на электрический удар... Не на тот, которого подспудно ждешь, когда, скажем, вкручиваешь лампочку или вскрываешь распредкоробку под напряжением. Бывает другая разновидность электроударов — когда делаешь что-то привычное, например в миллионный раз втыкаешь кнопку торшера, не ожидая подвоха, и тут — бац... Уж долбанет так долбанет. Пронзает с ног до головы и через все печенки.

Так было и сейчас.

Все мысли вдруг куда-то отлетели. Артем на миг позабыл, в каком веке и в какой стране он находится. Как-то сразу все стало несущественным.

А и всего-то, что произошло, — увидел перед собой женщину. Правда... Немного перефразируя незабвенных классиков «Тут смотря какой отец», можно было сказать — тут смотря какую женщину перед собой увидеть.

Наверное, такое может произойти с каждым, да вот только не каждому выпадает. Наверное, у каждого в голове складывается образ женщины его мечты. Как правило, это довольно смутный контур, нечто зыбкое, совершенно неконкретное, но когда встречаешь эту женщину, сразу откуда-то приходит понимание — это ОНА.

«Она», — понял Артем. И странное ощущение дежа-вю посетило его: где-то он уже видел эти агатовые миндалины глаз, эти иссиня-черные волосы, овальной формы лицо, эти тонкие губы. Где? Может быть, во сне? А еще у нее была длинная шея, и она была довольно высокого для японок роста. «Слава богу, лицо ее не намазано этими идиотскими белилами», — почему-то подумал Артем.

— Я — Ацухимэ. Сестра Кумазава Хидейоши. — Девушка поклонилась, взмахнув длинными рукавами кимоно[19]. — Я знаю, что ты прибыл от Хидейоши. Не удивляйся. У молодого Наканэ, у самурая, что проводил тебя к сэнсэю, есть подруга, служанка по имени О-ёси... А на женской половине слухи разносятся моментально.

Она взглянула Артему прямо в глаза (чего женщины здесь обычно не делали) и улыбнулась.

Лучше бы она не улыбалась. Так, наверное, было бы спокойнее. Но она улыбнулась, этого уже не поправишь, и Артем со сладкой истомой осознал, что увязает все глубже.

— Господин... — Она со значением оборвала фразу.

«Ах да! Я же не представился, — сообразил Артем. — Как неучтиво, черт возьми!»

— Ямамото... — сказал он. И внезапно у него вырвалось: — Но лучше зови меня Артем.

Впервые здесь, в Японии, он представился своим настоящим именем, а не дурацким ником «Ямамото», который у самого Артема уже начинал вызывать трудно объяснимый, но вполне стойкий рвотный рефлекс.

— Алтём? — переспросила она.

«Как мило она выговаривает мое имя», — подумал акробат.

— Да, Артем.

— Какое странное имя, — сказала Ацухимэ. — Это имя что-нибудь означает у вас?

— Означает? — удивился гимнаст. — Разве имя что-то должно означать?

— Дзиромаро означает «второй сын», Сабуромаро — «третий сын», Рокуромаро — «шестой сын»...

— Нет, имя Артем ничего не означает, — сказал воздушный гимнаст.

— Господин Алтём, расскажи мне о Хидейоши...

Говоря это, Ацухимэ дотронулась до отворота его куртки-косодэ. Зачем она это сделала? Артем едва только начал приходить в себя от заставшего его врасплох потрясения, как снова... Она ведь только приблизила к нему свою руку, а его голова закружилась, будто он в самолете рухнул в воздушную яму.

— Он велел передать что-нибудь мне? — спросил она. — Только мне, и никому другому?

Артем замешкался с ответом, потому что на ум пришла просто-напросто сущая нелепость — скажи он сейчас Ацухимэ, что ее брат ничего не велел передать, она развернется, уйдет, и он ее больше не увидит. Соврать ей, что ли? Дескать, Хидейоши велел передать такие слова: «Приветь незнакомца, сестренка, будь с ним ласкова, одень, обуй, накорми».

— Нет, — наконец выдавил из себя Артем. — Ничего не велел передать.

И поспешил добавить:

— Но он говорил мне о тебе. Сказал, что его сестра живет в доме мастера Мацудайра. Когда мы с ним расстались, Хидейоши был здоров, не был ранен.

«Что я несу? — удивился сам себе Артем. — Нет, надо выбираться из этого наваждения».

— Он направился в Киото? — спросила Ацухимэ. «И имя у нее хорошее, — Артему пришла на ум очередная нелепость. — И сочетание получается хорошее — Артем и Ацухимэ... Ацухимэ и Артем».

— Да, — сказал гимнаст. — В Киото.

— Ты долго будешь гостить в доме сэнсэя?

«Теперь уже не знаю, — ответил бы ей Артем, если бы решил говорить правду, и только правду. — Теперь уже ничего не знаю».

— Мастер Мацудайра сказал, что я могу остаться надолго. Сказал, что станет заниматься со мной кэмпо.

— Кэмпо? — Она оживилась. — А он проверял твои умения?

— Проверял. — Артем почувствовал, что наваждение все же помаленьку отпускает его. — Только умений у меня никаких нет, с мечом я прежде дела не имел. Есть лишь задатки. Правда, мастеру они понравились.

— На чем вы фехтовали с мастером, на синаях или на боккэн? — Похоже, Ацухимэ нисколько не притворялась, и ее действительно интересовала эта тема.

— На том и на другом.

И тут Ацухимэ произнесла нечто, от чего у Артема аж дыхание перехватило:

— Я бы пофехтовала с тобой, Алтём. Мне хотелось бы посмотреть, каков ты в работе с нагината или с копьем.

— А ты фехтуешь? Я, конечно, недолго нахожусь в ваших краях... и, может быть, только поэтому пока не встречал здесь женщин с оружием.

— Я тоже не встречала, — рассмеялась Ацухимэ. — Разве что саму себя... Я живу в доме сэнсэя десятый год, — продолжала она. — Я появилась в этом доме совсем маленькой девочкой. Я, как ты знаешь, из семейства Кумазава, поэтому меня не заставляли прислуживать и вообще работать по дому. Целыми днями я бегала везде, где хотела, и играла во что хотела. Играла же я не с куклами, а с синаем или с боккэном. Потом уговорила плотника Икэда сделать лук, который был бы мне по силам, бегала с ним на лужайку за чайным домиком и упражнялась в стрельбе. Потом осмелела настолько, что стала нарушать строжайший из запретов — тайком пробиралась в комнату, где хранится оружие, и сама училась управляться с разными предметами. Больше всего мне нравилась нагината. Мне приходилось всему обучаться тайком. Ма-ай и зансин[20] я обучалась, сквозь щелочку подглядывая за упражнениями в зале и потом повторяя их на лужайке за чайным домиком. Суки[21] я обучалась, хитростью направляя разговоры с сэнсэем на нужную мне тему. Вот сотай рэнсю[22] по-настоящему я отрабатывать не могла. Тогда я сделала из соломы чучело в человеческий рост, воткнула его в землю на лужайке за чайным домиком и упражнялась.

Девушка пожала плечами:

— А меня никто не останавливал, не говорил: «Не женское это дело». Жены сэнсэя и его наложницы думали, что сэнсэй мне все это разрешает, а сами спросить его боялись. Глупые гусыни! Только и умеют, что сплетничать и делать друг другу мелкие гадости. — Сказано это было Ацухимэ с нескрываемым презрением. — А сэнсэй меня не останавливал, потому что думал — вырасту и одумаюсь. А я выросла и не одумалась. Теперь уже поздно. — Она вздохнула. — Женщины не могут носить оружие. Даже женщины знатного самурайского рода. Кинжал — это не оружие. — Ацухимэ завела руки за спину и вытащила из банта, в который были завязаны на спине семь поясов[23], карманный женский кинжал каи-кен. — Считается, он нужен женщине, чтобы убить себя, когда посягают на ее честь. А зачем убивать себя, когда я легко могут убить того, кто посягает? Только лучше это делать не кинжалом, а мечом или нагината.

Она убрала каи-кен в сплетения банта.

— Скажи мне, Алтём, ты стал бы упражняться со мной в фехтовании?

— Да, — не раздумывая, ответил Артем.

— Здесь никто не хочет упражняться со мной, — ее голос чуть заметно дрогнул.

— Мастер запрещает?

— Мастер не запрещает, тут другое, — она произнесла это с какой-то непонятной интонацией. — Самураи считают — настоящий буси[24] не станет скрещивать с женщиной даже бамбуковые клинки. Потому что этим он уронит свою честь. — Ацухимэ невесело улыбнулась. — Раньше они меня задирали. Но быстро перестали и теперь молчат. Это я их отвадила. Если кто-то пытался сказать про меня что-то нехорошее, я говорила ему — давай сразимся, выбирай оружие, и, победив, поставишь меня, женщину, на место, и больше я никогда не возьму в руки ни синай, ни боккэн, ни катану, ни нагината. После этого они тут же умолкали. Потому что никто из них не хочет быть посрамленным, уступив женщине в поединке. А все тут знают, как я фехтую. Они бегали и бегают подглядывать, как я упражняюсь на лужайке за чайным домиком. — Она вдруг фыркнула. — Они боятся меня из-за того же, из-за чего боялись когда-то мастера ёсинори. Ты, Алтём, никогда не слышал о мастере ёсинори?