— Ты ведь ей не позволишь? — с тревогой спросил Дракон брата.

Тот уже успел устроиться на резном стуле и удобно скрестить вытянутые ноги. Он готов был оставаться в этой позе столько, сколько нужно, — не потому, что безоговорочно уверовал в способности Кимбры, а в надежде, что ей и в самом деле повезет.

— Я подержу тебе руки, пока она будет вливать в рот настойку.

За последующие несколько минут норвежский словарь Кимбры существенно обогатился. Она старалась не принимать это близко к сердцу. Вернулся Ульрих, ведя за собой Бриту, и уж после этого Дракону оставалось только свирепо хмуриться.

После полудня Вулф отправился в город. К тому времени горячку удалось сбить, и его брат уснул крепким сном. Ульрих остался при нем, а Кимбра (которая, как сильно подозревал Вулф, вообще не нуждалась в отдыхе) отправилась по каким-то хозяйственным делам, так как дала себе слово после отъезда Марты не допускать больше никаких просчетов.

Ее хлопоты оказались более чем кстати, поскольку у Вулфа тоже были кое-какие дела. Он отправился в город пешком в одиночку, но не только не скрываясь, а, наоборот, желая быть как можно скорее замеченным нужными людьми. Он не обманулся в ожиданиях. Стоило только усесться за стол в таверне с видом на бухту, как появился первый из них. Вулф заметил его поверх края простой глиняной кружки с элем, внесенной пухленькой, миловидной и (как он хорошо знал) податливой служанкой. «Нужный человек» был капитаном галеры, пришедшей в Скирингешил из Бретани.

— Садись, — пригласил Вулф и сделал знак, чтобы принесли выпивку.

Когда кружки опустели, капитан Онфруа поблагодарил за угощение и заметил:

— Ветер нынче носит много слухов.

— Не все слухи правдивы, — предостерег Вулф.

— Но как узнать, какие из них правдивы?

— Надо иметь семь пядей во лбу… как у тебя.

Онфруа улыбнулся, польщенный, помолчал и продолжил беседу:

— Порой нелегко разобраться и с семью пядями во лбу.

— В чем, например?

— Например, неделю назад я побывал в Эссексе, и там у всех на языке загадочное исчезновение прекрасной сестры лорда Хоука. Я уверен, что и здесь слышали о леди Кимбре. Она не только божественно прекрасна, но и наделена особым даром, поэтому брат удалил ее от мира, что лично я нахожу весьма разумной мерой. И вот однажды под покровом ночи в это святилище вторглись злодеи и умыкнули ее.

— Да неужто? — Вулф поднял обе брови разом. — И кто же они, эти злодеи?

— По слухам, датчане. Комендант форта перед казнью поклялся лорду Хоуку, что целая армия этих нечестивцев осадила форт и что его люди сражались, как львы, но численный перевес был слишком велик: датчан было сотен пять, не меньше.

— И лорд Хоук поверил?

— Сомнительно. — Онфруа сокрушенно развел руками. — В крепости не осталось никаких следов сражения и ни единого тела, что несколько противоречит рассказу коменданта. Как-то не верится, что датчане все убрали за собой, ведь обычно это за ними не водится.

— В самом деле.

— И потом, старая нянька леди Кимбры сболтнула, что в тот самый день комендант захватил горстку морских пиратов и заточил их в темницу, но к утру они исчезли. Словно испарились.

Вулф поудобнее уселся на скамье и подставил лицо солнцу, думая о том, что нет ничего лучше отдыха. Если, конечно, отдых не затягивается.

— И что же известно об этих загадочных морских пиратах?

— Только то, что леди Кимбра спускалась в темницу и говорила с ними на их родном языке.

— У всех скандинавов похожий язык.

— Вот и лорд Хоук так думает. Говорят, он тайно отправил в Данию своих людей с приказом разузнать все, что можно, о местонахождении леди Кимбры. Как только выяснится кто виновен в ее исчезновении, он выступит в поход.

— Само собой.

— Волей-неволей приходит на ум, что негодяй, кто бы он ни был, только этого и ждет.

— Вот я и говорю: семь пядей во лбу, — сказал викинг и улыбнулся бретонцу.

Когда тот откланялся, Вулф еще немного посидел на солнышке, переговорил с парой-тройкой мореходов, которые (конечно, по чистой случайности) оказались в этой части порта, постепенно сложил по кусочкам всю мозаику.

Лорд Хоук был вне себя от ярости. Он поклялся заживо снять кожу с того, кто осмелился похитить его сестру, но тотчас добавил, что хочет получить ее назад живой и невредимой, даже если это будет стоить ему чести. Вот этому уже Вулф не поверил, потому что не было на земле женщины, жизнь которой стоила мужской чести.

Тем не менее услышанное дало ему обильную пищу к размышлению. При обычных обстоятельствах те же самые суда, что принесли ему известие о ярости Хоука, увезли бы из Скирингешила новость о женитьбе Вулфа на неизвестно откуда взявшейся англичанке, но это все были купеческие суда, и каждый капитан высоко ценил возможность торговать в богатом портом порту. Это всецело зависело от благосклонности ярла, поэтому можно было смело ставить на то, что они будут держать язык за зубами, как бы ни хотелось его развязать.

Вулф в скором времени намеревался сам уведомить Хоука, но день за днем откладывал это под предлогом, что время работает на него и чем позже произойдет столкновение, тем с большей вероятностью Кимбра заверит брата, что совершенно счастлива в замужестве. Это было необходимо, раз уж он так далеко зашел ради союза с надменным англичанином. Вулф убеждал себя в этом, но в глубине души знал, что откладывает неизбежный момент из опасения утратить личное счастье.

Когда-нибудь Хоук явится за сестрой, а когда явится… будет заключен или жизненно важный союз, или за пиршественным столом в Валгалле прибавится еще один храбрый воин — англосакс. В этом Вулф ни минуты не сомневался. План битвы давно уже покоился в его сознании, и исход ее был предрешен. Он все рассчитал еще до отплытия в Холихуд, однако теперь, после всего случившегося, вынужден был заново пересматривать и осмысливать, и чем дальше, тем с большим неудовольствием.

Кимбра любит брата. Если он погибнет, она будет оплакивать его до конца жизни… и до конца жизни ненавидеть того, от чьей руки он пал. Вообще говоря, этого не следует принимать в расчет, ведь правила просты: жизнь — штука суровая, в ней превыше всего честь и ответственность, а от судьбы не уйдешь. Однако в этом несложном своде законов ничего не говорится о том, что нужно лететь навстречу судьбе сломя голову. Пусть Хоук побудет в ярости немного дольше, это ему не повредит.

Довольный такими выводами, Вулф расплатился и направился к торговым рядам, где в одной из лавок обнаружил то, что искал.

Кимбра медленно поворачивала лютню в руках, касалась лакированного дерева, с трепетной осторожностью трогала струны. Когда она наконец посмотрела на мужа, в ее глазах блестели слезы.

— Не могу поверить в это!

— Мне понравилось, как она звучит, — небрежно произнес Вулф, — и как ты играешь.

Благодарные слезы совершенно переполнили глаза и готовы были пролиться. Кимбра сморгнула их и улыбнулась дрожащими губами. Ни один подарок в жизни не имел для нее такого значения.

— Спасибо! — сказала она просто и от души.

Вулф не мог не отметить, что в глазах жены обладает меньшей ценностью, чем какая-то лютня. Но ему так и не удалось разжечь в себе негодование.

Вскоре наступило время вечерней трапезы. Ужин был превосходен (лучший ужин, который он ел в своей жизни), а позже, когда прекрасная англичанка опробовала для него новый музыкальный инструмент, ее единственным одеянием была мантия каштановых волос.

Утром следующего дня Кимбра была столь же близка к слезам, что и накануне, но по причине далеко не столь радужной. Дракон Хаконсон был совершенно неуправляемым пациентом, и ей очень хотелось высказать это ему в лицо.

— Если не будешь делать то, что тебе говорят, — сказала она очень медленно и раздельно, — то так никогда и не выздоровеешь. До старости будешь расплачиваться за строптивость.