Навстречу шел высокий, статный человек в простом коричневом плаще с низко опущенным капюшоном. Он шел как будто прямо на Кимбру, и она мимолетно удивилась его дерзости. Однако он обогнул ее.

— Следуй за мной, Кимбра, — сказал он едва слышно.

Она узнала голос брата и изумилась. Однако ей не почудилось, это в самом деле был Хоук, которого она лично проводила в дальний путь к берегам Англии. Переодетый в простую одежду, он разыскал ее в Скирингешиле, чтобы…

Поняв, зачем он здесь, Кимбра похолодела. Она ни на минуту не усомнилась, что Хоук явился не просто к ней, а за ней. Это означало, что он не поверил в ее супружеское счастье. Он явился исправить то, что считал ошибкой, причем вошел в хорошо охраняемую крепость, в самое сердце владений Вулфа, в волчью берлогу. Он собирался забрать то, что Вулф считал по праву своим.

За такую дерзость его ожидала смерть. Кимбра знала это наверняка. Ее брату предстояло все-таки принять смерть по ее вине.

На подкашивающихся ногах, каждую минуту ожидая, что кто-нибудь поймет и поднимет тревогу, Кимбра последовала за братом за конюшню, в самое укромное место в это время дня. Здесь Хоук сбросил капюшон. Оглядев Кимбру и заметив, что она бледна, дрожит и смотрит с ужасом, он немедленно заключил ее в объятия и зашептал, как ему казалось, слова утешения:

— Не бойся! Тебе больше нечего бояться. Я увезу тебя домой.

— Нет!!! — Она высвободилась и уставилась на него во все глаза. — Что ты наделал, Хоук! А я-то надеялась, что все улажено, что ты принял наш брак! Зачем ты явился сюда скрытно, как вор или злодей? Разве ты не знаешь, что это рассердит Вулфа?

Это была ошибка — лицо брата потемнело от гнева.

— Ах вот как? Этот чертов викинг не должен сердиться, никак не должен? Ты делаешь все, чтобы этого не случилось, не так ли?

— Да, конечно… но не в том смысле, в каком ты думаешь! Это мой муж, я его люблю и совсем не желаю сердить! Я говорила тебе только правду, Хоук! Клянусь!

Долго-долго он смотрел в ее полные мольбы глаза, потом произнес медленно и раздельно:

— Я поверю тебе, только если ты скажешь то же самое на борту моего корабля, за пределами досягаемости своего мужа.

— Я не могу пойти с тобой, не могу!

— Тогда я останусь, — сказал Хоук и пожал плечами. — Я не оставлю тебя с ним.

Как глупо, как наивно было думать, что он поступил именно так, когда поднял парус. Этот человек держал ее на руках днями и ночами, когда она билась в конвульсиях, когда кричала от боли за всех, кто страдал. Он использовал всю свою власть, всю мощь, чтобы создать ей убежище от жестокости мира, в котором она могла спокойно расти, в котором стала такой, какой стала. И это при том, что сам он был сиротой. Это был ее брат, защитник, опекун… и господин!

А она поверила, что он просто взошел на корабль и отплыл прочь! Дурочка! Наивная, бестолковая дурочка!

— Тебе нельзя здесь оставаться… — прошептала Кимбра, борясь со слезами. — Ты ведь знаешь, чем это грозит…

Ее любовь к нему, ее страх за него были только на руку Хоуку, и он без колебаний этим воспользовался.

— Тогда пойдем со мной, Кимбра. Прямо сейчас! И часа не пройдет, как все будет позади.

Только тут она осознала, на что он ее толкает. По сути, это означало, что она покинет крепость без разрешения Вулфа, без эскорта, в компании одного только брата, который нарушил законы гостеприимства, явившись за ней переодетым. Когда Вулф узнает, подумала Кимбра, он… он… но что толку думать об этом? Хоук прав, через час все уже кончится. Нужно только рассказать ему все подробности того, как она стала женой викинга. Она совершила ошибку, не объяснившись с ним.

— А где твой корабль? — спросила она, не желая больше тратить ни секунды.

— В одной бухточке, совсем рядом. — Хоук невесело усмехнулся. — Все эти гонки под парусом пришлись кстати, благодаря им я знаю местное побережье не хуже, чем родное. Все, что потребовалось, — это подыскать укромное местечко.

Выходит, он задумал это уже в первый день гонок. Или планировал все время пребывания в Скирингешиле, с самого первого дня и до последнего, пропуская ее заверения в личном счастье мимо ушей.

— Тогда поспешим! — сказала Кимбра с отчаянием и потому резче, чем собиралась. — Вулф не должен узнать, как ты воспользовался его гостеприимством. — Она перехватила взгляд брата и поспешно добавила: — Вы еще можете быть друзьями, и я не хочу разрушить всякую надежду на это.

Хоук промолчал, лишь выразительно приподнял бровь. Он снова опустил капюшон на лицо, достал из-под плаща такой же простой и объемистый, но женский, и протянул сестре:

— Надень это и поспешим.

Они влились в поток торгового люда и моряков, вытекавший из ворот. Потом Хоук увлек Кимбру за шеренгу тяжело груженных фургонов, и не успела она оглянуться, как они оказались в стороне от крепости. Дорога в город скрылась за кустами, когда они свернули с нее на тропу, ведущую к подножию холма и вокруг него, за скалы, куда не достигал взгляд часовых. Дальше последовал быстрый и по большей части безмолвный марш-бросок на север. В этой местности Кимбре еще не приходилось бывать даже во время своих вылазок за травами.

Именно здесь, в уединенной бухточке, коротал время корабль брата.

— Надеюсь, этого довольно! — воскликнула Кимбра, с тревогой оглянувшись на быстро клонившееся к западу солнце. — Если я здесь и сейчас скажу, что вышла замуж по доброй воле, ты мне поверишь?

— Я поверю, если ты скажешь это на палубе! — упрямо повторил Хоук.

Пораженная ужасной догадкой, Кимбра замерла на месте.

— Хоук! Ты ведь не собираешься обмануть меня? Если на палубе я скажу, что никто не принуждал меня к браку, что я совершенно счастлива, ты ведь позволишь мне вернуться? Или увезешь отсюда, невзирая ни на что?

Хоук обратил к ней несколько озадаченный взгляд. Он как будто впервые допустил, что Кимбра и в самом деле может не пожелать уехать. В этом случае отъезд превратился бы в похищение.

— Я приму твое решение, если буду уверен, что оно идет от души, — заверил он неохотно.

Получалось, что выбора все равно нет: так или иначе предстояло подняться на судно и сделать все, чтобы убедить брата. Кимбра спустилась в бухточку через кустарник, покрытый поздними душистыми цветами.

Люди Хоука приветствовали его с заметным облегчением: очевидно, его намерение отправиться в крепость в одиночку не пришлось им по вкусу. Но вот командир вернулся целым и невредимым.

Якорь был поднят и парус поставлен в мгновение ока, еще до того, как Хоук и Кимбра ступили на галечник пляжа. Он уже приготовился подсадить сестру на борт, когда раздался стук копыт.

Оба окаменели.

Вулф даже не спрыгнул, а сорвался с седла, как во время землетрясения срывается со скалы громадный камень, круша и подминая все на своем пути. Меч оказался у него в руке еще до того, как ноги коснулись земли. Черты его лица сложились в ужасную маску гнева. В них больше не было ни тепла, ни понимания, ни рассудка — одно лишь безумие смертельно оскорбленного человека. Глаза блестели тускло, как лезвие остро наточенного меча. Губы были сжаты так, что совсем побелели, на шее натянулись жилы, по плечам и рукам пробегала дрожь.

При взгляде на мужа Кимбра едва удержалась от крика. Она поняла наконец, почему его имя так пугало и почему не всякий храбрец отваживался принять его вызов. Вулф являл собой воплощение эмоций во всем их неистовстве. Это ошеломляло, внушало ужас… и усугубляло любовь. Даже теперь, когда у Кимбры перехватило горло и потемнело в глазах, она протянула руку, движимая властной потребностью успокоить его, заверить, что все совсем не так, как он думает.

Она забыла о брате, зато Хоук не забыл о сестре. Всю жизнь защитник и покровитель, он давно уже утратил способность рассуждать, когда речь заходила о ее безопасности. Не говоря ни слова, он толкнул Кимбру назад, прикрыл ее собой и вытащил меч. Людей Вулфа, что лавиной катились вниз по холму, он не замечал. Его внимание было сосредоточено на ярле.