А время шло. Дракон стоял рядом. Отсрочка ничего не меняла — наоборот, это была своего рода жестокость.

Внезапно Вулфа переполнило желание поскорее со всем покончить. Но как именно? Вынося приговор, он не задумался о том, как привести его в исполнение. Мысль о том, чтобы взяться за бич самому, так ужаснула, что он поскорее от нее отмахнулся. Еще меньше хотелось возлагать эту неблагодарную задачу на Дракона.

Пока ярл лихорадочно искал выход, вперед выступил Олаф.

— Мне было поручено хранить и оберегать твою супругу, ярл, — сказал он с достоинством. — Позволь же мне так и поступить.

Вулф судорожно вздохнул и заглянул в бородатое лицо человека, которому в бою доверял, как самому себе. Он прочел там все, что искал.

Олаф протянул руку. Вулф жестом подозвал палача, и тот передал бич с заметным облегчением.

Пот струился у Олафа со лба по изрезанным морщинами щекам и исчезал в густой седеющей бороде. Он стоял шагах в десяти от позорного столба, держа в руке темные кольца бича. В толпе, казалось, не дышали. Прекратились шарканье и шорох одежды.

Кимбра собралась с духом, насколько это ей удалось. Ни за что на свете она не желала выказать слабость — не из гордости, а чтобы не посрамить Вулфа криком и плачем. Она снова взмолилась, чтобы небо послало ей мужества и чтобы все поскорее кончилось.

Олаф поднял руку, позволив темным кольцам развернуться. Мощные мышцы его рук напряглись. С окаменевшим лицом он взмахнул бичом так, что кончик скользнул у самой спины Кимбры, не коснувшись ее. По человеческому морю прошла зыбь. Все сочувствовали старому воину, все понимали, какую нелегкую задачу он на себя принял.

Олаф отер лоб, сделал крохотный шажок вперед и снова взмахнул бичом. На этот раз кончик царапнул по коже. Кимбра вздрогнула, но больше от неожиданности, чем от боли. По правде сказать, она была поражена тем, что слышит свист бича, но почти ничего не чувствует.

Спину снова царапнуло. Кимбру озарила безумная мысль: такими темпами Олафу придется трудиться всю ночь, чтобы располосовать ей спину!

— Хватит!

Это был голос Вулфа. Он был едва узнаваем, больше напоминал хриплое рычание и шел словно не из горла, а из самой души. Олаф облегченно вздохнул. Толпа единодушно подхватила вздох. К столбу приблизились знакомые шаги, и Кимбра ощутила, как края платья смыкаются у нее на спине. Она не дышала. Вулф легко, как крылом бабочки, коснулся царапинок у нее на коже.

— Закон требует, чтобы преступник оставался у позорного столба до рассвета! — сказал он хрипло.

Итак, ей предстояло остаться у столба до утра. К счастью, ночь выдалась теплая, ясное небо не предвещало дождя. Конечно, это был не самый удобный ночлег: на ногах и в путах — но далеко не такой ужасный, как с исхлестанной, кровоточащей спиной.

Кимбра наконец сообразила, что бичевание закончилось, так и не начавшись. Ее переполнила благодарность к мужу, не только за то, что он избавил ее от страданий, но и за то, что оправдал ее веру в него. Он оттеснил личную боль и гнев и осуществил правосудие в ему одному присущей манере — законным, но милосердным путем. Жил ли на свете человек более благородный, более достойный уважения? Неудивительно, что она полюбила его всей душой и всем сердцем, неудивительное что готова была ради него на все.

Толпа тихо рассеялась — очевидно, Вулф знаком приказам людям разойтись. Олафу он что-то сказал, но так тихо, что Кимбра не расслышала. Потом все ушли, кроме брата Джозефа, который упросил ярла остаться при его супруге и молиться за ее благополучие.

Священник уселся на валун поблизости и погрузился в молитвы. Заговорить с ней он не пытался, за что она была только благодарна. Его безмолвное присутствие вскоре перестало ощущаться. Кимбра как будто осталась одна.

Немного погодя она пошевелила руками. Ремни были затянуты не до боли.

Кимбра оглянулась на брата Джозефа. Тот сидел с опущенной головой и сплетенными у подбородка руками. Хотя ей не хотелось прерывать его в час молитвы, она застонала и закрыла глаза. Не сразу, но за спиной раздались шаги.

— Миледи!..

Кимбра застонала снова и обвисла в своих путах, словно не в силах держаться на ногах. Большего не потребовалось. Брат Джозеф подобрал сутану и бегом помчался звать на помощь.

Довольно скоро он вернулся, и не один.

— Боюсь, ей совсем плохо, милорд! Она стонала, а когда я окликнул ее, ничего не ответила. — Помолчав, священник добавил с глубоким состраданием: — Женщины так хрупки!

Кимбре пришло в голову, что мужчины думают так, потому что никогда не принимают родов. Ей удалось сохранить полную неподвижность, когда Вулф приложил ладонь к ее щеке.

— Кимбра!

В его голосе было столько тревоги и раскаяния, что она почти выдала себя, всхлипнув. Вулф не стал тратить время на то, чтобы развязать ремни, просто рассек их кинжалом и поднял жену на руки. Тогда она вторично оказалась на волосок от того, чтобы выдать себя, из страха, что у мужа откроется рана. Однако приходилось и дальше играть комедию.

Вулф устроил ее в постели с бесконечной осторожностью, повернул на живот. Окликнул, а когда она не ответила, распахнул на спине платье. Кимбра ощутила его взгляд как прикосновение. Послышались шаги, открылась крышка сундука. Вернувшись, Вулф наложил на царапины что-то прохладное — судя по запаху, заживляющую мазь. Его легкие прикосновения снова заставили ее устыдиться своей игры. Хотелось повернуться, протянуть руки, сомкнуть их у него на шее и объяснить, как обстоят дела.

Но перед ее мысленным взором явился Хоук, охрипший, измученный страхом, запертый. Его дальнейшая судьба была неизвестна, и думать нужно было в первую очередь об этом.

Ненавидя себя за это, Кимбра застонала. Вулф поднялся и осторожно прикрыл ей спину. Он не ушел, а какое-то время стоял, глядя на нее. Наклонился, погладил по голове. Только потом дверь открылась и закрылась снова.

Оставшись одна, Кимбра первым делом выплакалась. Она сделала это от души, вымочив всю подушку. Когда слезы иссякли, она приподнялась и прислушалась. Снаружи не доносилось ни звука, и можно было надеяться, что обошлось без часового.

Быстро, чтобы не передумать, Кимбра выбралась из постели, набросила плащ и порылась в сундучке с лекарствами. Найти требуемое было делом одной минуты.

Зная, что в предрассветные часы тюремной страже полагается подкрепиться, Кимбра пробралась на кухню. Сразу за дверью стоял бочонок сидра. Открыв его, она всыпала в густо пахнущую жидкость серый порошок, точно такой же, какой давала Дракону, чтобы он лучше спал. Вернув крышку на место, Кимбра притаилась в углу. Ей не пришлось долго ждать. Пока стражник набирал в корзинку еду и наливал сидр, она не двигалась, но когда он ушел, подбежала к окну. Насытив голод и жажду, стража какое-то время переговаривалась вполголоса, потом в разговоре появились паузы, все более продолжительные. Наконец послышался храп.

Прежде чем покинуть кухню, Кимбра внимательно огляделась с порога. Когда она оказалась у двери тюрьмы, сердце ее билось как безумное, а руки так сильно дрожали, что она дважды роняла ключ, снятый с пояса старшего стражника. И лишь когда он повернулся в замке, она вдруг успокоилась, тем более что легкий скрип не разбудил стражу.

— Хоук!

— Кимбра! — раздалось из-за двери. — Как ты?

— Потом! Сначала обещай мне кое-что!

— Что именно?

— Что не убьешь часовых у ворот. Вулф оставил в живых твоих людей в Холихуде, отплати ему тем же. Обещаешь?

Кимбра услышала, что Хоук бросился прочь от двери, и поняла, что он выглядывает в окно. Шаги снова приблизились.

— Ты самая храбрая женщина в мире!

— Самая безрассудная, только и всего. Так ты обещаешь?

— Обещаю!

Кимбра отперла дверь, которая тотчас распахнулась. На лице у Хоука было написано восхищение. Он с ходу заключил сестру в объятия, осторожные, но крепкие. Не выпуская ее, он отдал приказ своим людям, и те начали по одному выскальзывать наружу, растворяясь в ночном мраке.