Репортёр привыкла задавать вопросы, но не отвечать на них. Тут она заметила, что телевизионные камеры направлены на неё, и сегодняшний день вряд ли можно назвать для неё удачным. Её следующий вопрос поэтому должен быть сформулирован лучше:

– Господин президент, может быть, ваша точка зрения по вопросу абортов повлияла на ваше отношение к этому событию?

– Нет, мадам. Я отрицательно относился к убийствам ещё до того, как начал отрицательно относиться к абортам, – холодно ответил Райан.

– Но вы только что сравнили Китайскую Народную Республику с Германией Гитлера, – напомнила репортёр «Глоуба». – Вы не можете говорить так о них!

– Обе страны разделяли точку зрения о контроле за населением, которая является прямо противоположной американским традициям. Или вы одобряете осуществление поздних абортов у женщин, которые не хотят этого?

– Сэр, я не президент, – ответила репортёр и поспешно села, избегая вопроса, но всё-таки покраснев от смущения.

– Господин президент, – начал корреспондент «Сан-Франциско Экзаменер», – нравится нам это или нет, Китай сам принял решение, какие законы ему следует соблюдать, и эти два человека, которые погибли этим утром, вмешивались в исполнение этих законов, не так ли?

– Преподобный доктор Мартин Лютер Кинг вмешивался в исполнение законов Миссисипи и Алабамы ещё в то время, когда я учился в школе. Разве «Экзаменер» протестовал тогда против его действий?

– Нет, но…

– Но мы рассматриваем личное человеческое сознание как суверенную силу, верно? – резко ответил Джек. – Этот принцип уходит в далёкое прошлое к святому Августину, который сказал, что несправедливый закон не является законом. Вижу, что вы, представители средств массовой информации, согласны с этим принципом. Неужели вы согласны только с человеком, действующим на основе этого принципа? Не является ли это бесчестным с интеллектуальной точки зрения? Лично я не одобряю абортов. Вы знаете об этом. Я выдержал немало критики за это личное убеждение, значительная часть которой исходила от вас, добрых людей. Отлично. Конституция позволяет всем нам иметь такие убеждения, которые нам нравятся. Но Конституция не позволяет мне не проводить в жизнь закон против людей, которые взрывают клиники, занимающиеся абортами. Я понимаю их точку зрения, но не могу согласиться или поощрять насилие, когда оно используется для достижения политических целей. Мы называем это терроризмом, это противоречит закону, а я принёс клятву защищать закон полностью и справедливо во всех случаях, независимо от моих личных чувств по какому-то конкретному вопросу. Поэтому, дамы и господа, если мы не применяем закон справедливо и беспристрастно, это не является принципом, а превращается в идеологию, а потому несовместимо с принципами нашей страны. А теперь вернёмся к более широкому вопросу. Вы говорите, что Китай сам выбрал свои законы. Неужели? Правда ли, что народ выбрал эти законы? Китайская Народная Республика не является, к сожалению, демократической страной. Это место, где законы навязаны народу небольшой кучкой правителей. Два мужественных человека погибли вчера потому, что протестовали против осуществления таких законов, и, несмотря на свою смерть, им удалось спасти жизнь ребёнка. На протяжении всей истории люди жертвовали своими жизнями ради осуществления принципов, и порой не столь благородных, как этот. Эти двое являются героями с любой точки зрения, но я не думаю, чтобы кто-нибудь в этом зале или вообще в стране считал, что они заслуживали смерти, героической или нет. Наказанием за гражданское неповиновение не должна быть смертная казнь. Даже в самые мрачные дни шестидесятых, когда чернокожие американцы боролись за свои гражданские права, полиция в южных штатах не прибегала к массовым убийствам. А те отдельные полицейские и члены ку-клукс-клана, которые переступали эту черту, были арестованы и осуждены ФБР и Министерством юстиции. Короче говоря, существуют фундаментальные противоречия между Китайской Народной Республикой и Соединёнными Штатами Америки, и из этих двух систем я отношусь к нашей с гораздо большим предпочтением.

Райан покинул пресс-конференцию через десять минут и тут же столкнулся с Арни.

– Очень хорошо, Джек.

– Да? – Президент уже научился бояться тона, которым говорит глава его администрации.

– Конечно, ты ведь только что сравнил Китайскую Народную Республику с нацистской Германией и с ку-клукс-кланом.

– Скажи мне, Арни, почему средства массовой информации так заботятся о коммунистических странах?

– Они не заботятся, и…

– Не говори глупости! Я только что сравнил КНР с нацистской Германией, и они едва не наделали в штаны. Тогда подумай: почему? Мао уничтожил больше людей, чем Гитлер. Это хорошо известно – я помню, когда ЦРУ опубликовало исследование, документально подтверждающее эти цифры. Тем не менее они не обратили на это никакого внимания. Неужели китайский гражданин, убитый Мао, не такой мёртвый, как несчастный поляк, умерщвлённый Гитлером?

– Джек, у них есть свои чувства, – напомнил своему президенту ван Дамм.

– Неужели? Мне хочется, чтобы они хотя бы раз продемонстрировали что-то похожее на принцип. – С этими словами президент повернулся и пошёл к себе в кабинет. Казалось, словно у него из ушей тянутся струйки дыма.

– Вспыльчивость, Джек, вспыльчивость, – сказал Арни, не обращаясь ни к кому.

Президенту все ещё надлежало овладеть первым принципом политической жизни – способностью обращаться с сукиным сыном как со своим лучшим другом, потому что от этого зависели потребности его страны. «Мир стал бы гораздо более приятным местом, если бы он был таким простым, как этого хотелось Райану», – подумал глава президентской администрации. Однако мир не был таким, и ожидать улучшения не приходилось.

В нескольких кварталах, в Туманном Болоте, Скотт Адлер перестал съёживаться, слушая президента, и начал делать заметки. Теперь ему предстояло взяться за ремонт заборов, которые президент только что разрушил. Ему придётся сесть рядом с Джеком и обсудить некоторые вещи, например принципы, которые Райан считал такими важными.

– Что ты думаешь о пресс-конференции, Джерри?

– Исайя, мне кажется, что у нас настоящий президент. А что думает об этом твой сын?

– Джерри, они были друзьями двадцать лет, ещё с того времени, когда оба преподавали в Военно-морской академии. Я встречался с ним. Он католик, но, мне кажется, мы можем не обращать на это внимания.

– Да, нам придётся поступить именно так. – Паттерсон едва не рассмеялся. – Католиком был и один из тех, кого застрелили вчера вечером, помнишь?

– Итальянец, наверно, пил много вина.

– Знаешь, Скип тоже выпивал время от времени, – сказал Паттерсон своему чернокожему коллеге.

– Я не знал об этом, – ответил преподобный Джексон, обеспокоенный признанием Паттерсона.

– Исайя, мы живёт не в идеальном мире.

– Ничего, лишь бы он не был танцором. – Это прозвучало почти как шутка, но всё-таки не совсем уместная.

– Скип? Я никогда не слышал, чтобы он танцевал, – заверил своего друга преподобный Паттерсон. – Между прочим, у меня появилась мысль.

– Что ты имеешь в виду, Джерри?

– Как ты отнесёшься к тому, что в это воскресенье ты выступишь с проповедью в моей церкви, а я в твоей? Я уверен, что мы оба будем говорить о жизни и мученической смерти китайского священника.

– На каком отрывке из Библии ты собираешься построить свою проповедь? – спросил Исайя, удивлённый и заинтересованный этим предложением.

– Деяния святых апостолов, – ответил Паттерсон, не задумываясь.

Преподобный Джексон задумался. Было нетрудно догадаться, о каком отрывке идёт речь. Джерри был учёным богословом и отлично разбирался в Библии.

– Я восхищён вашим выбором, сэр.

– Спасибо, пастор Джексон. Как вы относитесь к моему второму предложению?

Преподобный Джексон колебался всего пару секунд.

– Преподобный Паттерсон, для меня большая честь прочесть проповедь в вашей церкви, и я с радостью приглашаю вас выступить с проповедью в моей.