— Я — кровь Сангвиния, — изрек Мефистон, и Остенсорио исчез.
Глава 11
Раздался животный крик боли. Звук мучительный и странный, как будто доносился из-под воды. Несколько секунд лексиканий думал, что это может быть только в его голове, а затем заметил, что системы его доспехов монотонно считывают статистические данные, описывая состояние его жизненных функций и целостность брони, как будто он понес тяжелый урон. Дух машины сообщал об умеренных условиях окружающей среды и пригодной для дыхания атмосфере. Антрос понял, что кровавый обряд Мефистона увенчался успехом — они перенеслись на планету, которую Зин считал потерянной. На Дивинус Прим. Луций открыл глаза, но увидел лишь ослепительную белизну. Его глаза быстро привыкли к яркому свету, но он все равно не мог ничего различить. Ему показалось, что он находится в лесу, только в рядах тянущихся к небу бледных стволов ощущалась неестественная упорядоченность. Вновь разнесся скорбный вой, громче и горестнее предыдущего. Антрос попытался пошевелиться и сумел высвободить руку; при этом раздался хруст, словно трескался камень. Лексиканий несколько раз моргнул, затемняя визор. Его глазам медленно открывалось головокружительное зрелище; он находился в десятках метров над землей на вершине одного из сооружений, которые принял за деревья. По мере того, как зрение Антроса улучшалось, он понимал, что эти постройки возведены человеком: поразительно красивые колонны цвета кости, достающие до небес, — изогнутые шпили, замысловато сплетенные из миллионов лонжеронов и арок. Оглядев башню, на вершине которой он сидел, Луций осознал невероятную истину: этот лес белых шпилей, простиравшийся до горизонта во всех направлениях, полностью состоял из костей. Это был оссуарий ошеломляющих масштабов. Сколько миллионов останков использовали для его создания? Луций огляделся и заметил кое-что странное: каждая бедренная кость и ребро обтекали друг друга и слипались с теми, что под ними, выступая и сгибаясь, как складки кружева. Он постучал по искривленному черепу под рукой, и тот рассыпался от его прикосновения. Кости пролежали здесь так долго, что превратились в крошащиеся каменные скульптуры.
В одной лишь этой громадной колонне слились бессчетные тысячи тел. Луций видел скелеты людей и иных созданий, которых не знал; их было так много, что они образовали зловещее произведение абстрактного искусства, постепенно застывшее под палящими лучами грузного сонного солнца.
Когда же Антрос полностью пришел в себя, то осознал, почему принял костяные скульптуры за деревья. От стволов шириной в сотни и высотой в тысячи тел тянулись бесчисленные ветви. Лексиканий был потрясен грандиозностью работы. Даже если забыть о мрачной природе деревьев-костниц, его поражала мысль о том, сколько же времени нужно было потратить на возведение подобного, ведь этот лес мог сравниться с величайшими базиликами и крепостями Ваала.
Антрос с трудом заставил себя отвести взгляд от сюрреалистичного пейзажа и увидел, что его ноги утопают в искусном архитраве из переплетающихся позвонков, а рука была погребена в изящной башенке, созданной из сотен ребер.
Полный страданий вой опять эхом разнесся по костнице, и Луций рывком высвободил руку. Вымазанный в костяной муке, библиарий вскарабкался на балюстраду и окинул взглядом поля белых шпилей. Он не видел ни следа своих товарищей. Неужели он прибыл сюда один? Мефистон предупредил всех, что даже он никогда прежде не выполнял такой грандиозный кровавый ритуал. Даже он не рисковал отправлять несколько живых существ через Имматериум одной только силой воли. Это было по меньшей мере опасно. Но Мефистон умел делать невозможное обыденным. Никому из них и в голову не пришло бы усомниться в нем. И все-таки — что, если Луций был единственным, кто добрался до Дивинуса Прим целым и невредимым? Что, если остальные остались в Остенсорио?
Пока Антрос оглядывал окрестности, ему пришло в голову, что, быть может, он и вовсе не на Дивинусе Прим. Но если он там… если это и в самом деле Дивинус Прим, значит, ответственность лежит на нем. Луций обязан узнать, что же скрыло кардинальский мир… Мефистон будет рассчитывать на него в установлении контакта с Империумом.
И тут сверху прозвучал голос:
— Лексиканий Антрос.
Луций поднял голову и увидел Кровавого Ангела, застрявшего в арке из громадной грудной клетки. Судя по знакам на броне, это был боевой брат Мандук. Должно быть, удерживающие его кости когда-то принадлежали созданию из семейства лошадиных, но отнюдь не простому коню, ведь в сравнении с этими останками даже Кровавый Ангел казался карликом. Мандука сильно трясло, руки он держал над головой, а его взгляд был устремлен на безмолвный костяной город.
— Скорее, — проговорил он голосом, искаженным от боли; только сейчас Луций понял, что выл вовсе не зверь, а Мандук. Его брат страдал.
— Вытащи меня отсюда. — Мандук с трудом выговаривал слова. — Я внутри…
Антрос увидел, что от пояса и ниже доспехи слились с камнем, а там, где тело соприкасалось с окаменевшими костями, быстро расползалась лужа крови, удивительно яркая на белом фоне. Луций начал карабкаться наверх, но под весом его силовых доспехов белесые окаменелости осыпались, замедляя движение. Мандук снова взвыл.
— Я — кровь Сангвиния, — прошелестел тихий голос.
Реальность расплывалась, словно капля чернил в стакане воды.
Костяная башня исчезла, и Антрос снова оказался в Остенсорио. Пылающие посохи освещали стоявших по периметру зала библиариев. Луций видел их души — призрачных ангелов с распростертыми крыльями и глазами, пылающими в пламени Эмпиреев, возвышавшихся над плотскими телами.
Луций открыл рот, чтобы закричать, объяснить, что случилось с Мандуком, но не успел. Остенсорио исчез.
Он оказался посреди широкой дороги из белого как мел камня, нагретого послеполуденным солнцем. Горячий воздух шел рябью, размывающей горизонт. Его снова окружали костяные деревья, но теперь он смотрел на них с земли. Их размах поражал воображение, Луцию даже пришлось запрокинуть голову, чтобы увидеть их вершины. Башни изгибались и склонялись над ним, словно усталые старики.
Пока Антрос осматривал их, то понял, что же его тревожило. Всю жизнь, сколько Луций себя помнил, он слышал шепот Галактики, наполняющий разум еле слышными молитвами и видениями. Старейшины племени страшились его второго зрения. Если бы его жизнь обернулась иначе, то Антроса казнили бы как колдуна или отправили на одном из загадочных терранских Черных кораблей навстречу неведомой судьбе. Но он успешно прошел испытания, стал Кровавым Ангелом и попал под опеку эпистолярия Рацела, после чего начал долгий и все еще не завершенный путь к обузданию своего разума.
Сейчас голоса умолкли. Мысль об этом тревожила Луция; он словно бы лишился конечности.
— Скорбные башни, — прошептал кто-то.
Луций решил было, что это возвращаются силы, но затем посмотрел вниз и понял, что он больше не один. Рядом с ним на коленях сидел исповедник Зин, и по его белому лицу текли слезы. Это он назвал имя исполинских костниц, повторял его вновь и вновь, потрясая сжатыми в молитве руками и, похоже, не замечая ничего вокруг.
В нескольких метрах от них стоял склонивший голову хмурый Рацел. Он выводил в пыли руны силовым мечом и что-то встревоженно шептал, говоря сам с собой. Еще дальше, в тени, лексиканий увидел Мефистона: тот опустился на колено, прижав руку к земле, а между его пальцами тлели угольки. Затем Властелин Смерти поднялся, вытер кровь с ладони и зашагал по дороге прочь. Его волосы развевались, будто яркое белое знамя. Вслед за ним шли капитан Ватрен и космодесантники тактических отделений, внимательно осматривавшие местность Дивинуса Прим сквозь прицелы болтеров. По одну сторону дороги шагали воины из отделения Серифа, по другую — сержанта Гестиаса. Алая броня делала их похожими на капли крови, текущей к горизонту. Антрос не увидел ни следа боевого брата Мандука, исчезли и другие космодесантники. Очевидно, не все пережили межпространственный перенос. В путь отправились два полных отделения, три библиария, капитан Ватрен и апотекарий, но теперь сержанта Гестиаса сопровождали лишь два воина, а с Серифом были три брата. Осталось лишь двенадцать Кровавых Ангелов. Впрочем, решил Антрос, этого хватит, чтобы справиться с любыми опасностями планеты.