Версия Карлотты, согласно тем же источникам, была такова.

Они с Антой поссорились, потому что девочка деградировала до такой степени, что даже не кормила малышку.

– Она была совершенно не готова к тому, чтобы стать хорошей матерью, – сказала мисс Карлотта офицеру полиции. – Она только и делала, что стучала на машинке, сочиняя свои рассказы и стихи и рассылая во все концы письма. И Нэнси или кому-то из нас приходилось подолгу барабанить в дверь, чтобы до Анты наконец дошло, что Дейрдре надрывается от плача в своей колыбельке, потому что ее давно пора покормить или перепеленать.

Во время ссоры Анта «впала в истерику» и бросилась наверх, в мансарду, крича, чтобы все оставили ее наконец в покое. Боясь, что Анта опять что-нибудь с собой сделает, – а такое, если верить мисс Карлотте, случалось неоднократно, – мисс Карлотта поднялась следом за ней в бывшую комнату Джулиена и увидела там племянницу всю в крови – та пыталась выцарапать собственные глаза.

Карлотта постаралась успокоить ее, но Анта вырвалась, потеряла равновесие и спиной вперед выпала из окна на крышу веранды. Анте удалось проползти по ней до самого края, но потом она все же не удержалась и рухнула вниз – а быть может, и спрыгнула нарочно. Она умерла мгновенно, поскольку ударилась головой о каменные плиты, а высота была большой – третий этаж.

Кортланд был вне себя, когда узнал о смерти племянницы, и, не медля ни секунды, помчался на Первую улицу. Позднее, уже в Нью-Йорке, он сказал жене, что Карлотта совершенно обезумела. Рядом с ней постоянно находился священник из церкви Искупления Господня. Она только вновь и вновь повторяла, что никто не понимал, до какой степени хрупкой и нежной была Анта.

– Я пыталась остановить ее, – твердила она. – Господи, ну что еще я могла сделать?!

Дорогуша Милли и Белл были слишком расстроены, чтобы обсуждать эту тему. Такое впечатление, что Белл вообще путала обстоятельства двух смертей – Анты и Стеллы. Только у Нэнси на этот счет было свое, особое мнение: она не уставала жаловаться всем и каждому, что у Анты голова была полна глупых фантазий и что ее всю жизнь только портили и всегда выгораживали.

При встрече с Элис Фланаган Кортланду показалось, что та чем-то напугана. Это была очень пожилая полуслепая женщина. Она заявила, что ничего не знает о попытках Анты причинить себе какой-либо вред, что никогда не видела, чтобы та «впадала в истерику» или что-либо еще в том же духе. Все распоряжения она получала непосредственно от мисс Карлотты, которая неустанно заботилась о благе семьи. Мисс Фланаган очень не хотелось потерять такую хорошую работу.

– Я хочу только нянчить этого прелестного ребенка, – сказала она полицейскому. – И я очень нужна сейчас моей дорогой малышке.

И действительно, мисс Фланаган продолжала ухаживать за Дейрдре Мэйфейр до тех пор, пока девочке не исполнилось пять лет.

В конце концов Кортланд велел Беатрис и Аманде оставить Карлотту в покое. Она была единственной свидетельницей смерти Анты, и что бы ни произошло в тот роковой день, Анта, конечно же, погибла в результате ужасного несчастного случая. Они бессильны что-либо сделать в подобной ситуации.

По правде говоря, никакого серьезного расследования обстоятельств смерти Анты не проводилось. Не было даже вскрытия. Когда при внимательном осмотре тела владелец похоронной конторы обнаружил, что царапины на лице Анты не могли быть нанесены ею самой, он немедленно связался с семейным врачом Мэйфеиров, однако ему посоветовали – а точнее, приказали – забыть об этом и держать язык за зубами. Неофициальное заключение свелось к тому, что Анта была безумна. Ее психика всегда отличалась нестабильностью. Она провела какое-то время в клинике Бельвю и в психиатрической лечебнице Святой Анны. Она и ее ребенок нуждались в постоянном присмотре.

После смерти Стеллы нам не встретилось ни единого упоминания о знаменитом изумруде Мэифеиров и о том, что он имеет какое-то отношение к Анте. Никто из родственников или друзей не говорил, что видел этот кулон. На портретах Анты, написанных Шоном Лэйси, изумруда тоже нет. Нью-йоркские родственники вообще о нем не слышали.

И тем не менее, когда Анта умерла, кулон с изумрудом оказался на ее шее.

Вопрос о том, почему именно в тот день Анта надела кулон, напрашивается сам собой. А что, если он и стал первопричиной роковой ссоры? И если царапины, оставшиеся на лице Анты, не были нанесены ею самой, значит ли это, что Карлотта пыталась выцарапать племяннице глаза? А если так, то почему?

Как бы то ни было, особняк на Первой улице вновь оказался окутанным завесой тайны. Планам Анты относительно его реставрации не суждено было сбыться. После яростных споров в конторе «Мэйфейр и Мэйфейр» – говорят, во время одного из них Карлотта настолько рассвирепела, что вдребезги разбила дверное стекло, – Кортланд даже решился на отчаянный шаг: подал иск в суд о передаче ему права единоличной опеки над маленькой Дейрдре. В дело вмешался и внук Клэя Мэйфейра Александр. Он и его жена Эйлин владели прекрасным особняком в Метэри. Они с радостью готовы были удочерить Дейрдре или просто взять ее на воспитание в зависимости от того, какой из вариантов предпочтет Карлотта.

Аманда Грейди Мэйфейр рассказывала нашему секретному агенту Аллану Карверу:

– Кортланд хочет, чтобы я вернулась домой и взяла на себя заботы о ребенке. Поверьте, мне невероятно жаль малышку, но после стольких лет я не могу вернуться в Новый Орлеан.

Карлотта лишь смеялась в лицо всем этим, как она их называла, «благодетелям». Судье и всем членам семьи она говорила одно и то же. Анта была серьезно больна. Она явно страдала врожденным безумием, которое вполне могло передаться по наследству и ее маленькой дочери. А потому она никоим образом не позволит увозить ребенка из материнского дома, лишать его присмотра дражайшей мисс Фланаган, равно как и заботы милой Белл или доброты нашей драгоценной Милли и всех тех, кто обожает это чудесное дитя и день и ночь неустанно заботится о нем. Никто другой не в состоянии сделать это лучше.

Когда Кортланд наотрез отказался отозвать свой иск, она перешла к прямым угрозам. Разве его не бросила жена? А что, если всему семейству станет известно, каков он на самом деле? Ее намеки и инсинуации заставили родственников задуматься и тщательно взвесить все «за» и «против». Судья, которому было поручено вести это дело, начал «терять терпение». В конце концов, почему эта семейка не может смириться с существующим положением? Сам он искренне считал Карлотту Мэйфейр женщиной непогрешимо добродетельной, кристально честной и редкостно здравомыслящей. Святой Боже, да если бы рядом с каждым осиротевшим ребенком оказывались такие тетушки, как Милли и Белл, не говоря уже о Карлотте, мир можно было бы считать едва ли не идеальным!

Итак, наследие семьи осталось на попечении «Мэйфейр и Мэйфейр», а малышка – на попечении мисс Карлотты. Дело поспешили закрыть.

Подорвать авторитет Карлотты попытались еще лишь однажды – в 1945 году.

Один из потомков Лестана Корнел Мэйфейр тогда только что закончил ординатуру в центральной клинике Массачусетса. Его специализацией была психиатрия. В свое время Кор-нелу довелось слышать немало «невероятных историй», связанных с домом на Первой улице, – прежде всего от Аманды Грейди Мэйфейр, а также от Луизы Энн Мэйфейр, старшей внучки Гарланда, с которой у него был роман в течение всего периода ее пребывания в Радклиффе. История с наследственным безумием чрезвычайно заинтересовала Корнела. К тому же он был по-прежнему влюблен в Луизу Энн. Она отказалась выйти за него замуж и остаться в Массачусетсе и вернулась в Новый Орлеан. Откровенно говоря, Корнел не понимал ее столь непоколебимой преданности родному дому. Вот почему ему хотелось непременно посетить Новый Орлеан и, конечно же, нанести визит в особняк на Первой улице. Нью-йоркские родственники одобрили его намерения.

– Как знать, – говорил он Аманде, сидя с ней за ленчем в «Вальдорфе», – быть может, город мне понравится и, быть может, нам с Луизой Энн удастся как-то договориться между собой.