Речь идет не о мести и не о каре за содеянное. Речь идет о том, что тайное должно стать явным, о понимании истоков и, в конечном счете, решении проблемы. Иными словами, речь идет об обретении истины.

Мэйфейры и сами уже не знают, кем являются на самом деле. Уверяю вас, молодая женщина жила в неведении. Но мы-то знаем! И Лэшер знает. Но кто такой Лэшер? Кто он – этот дух, призрак, который открыл мне свою боль и позволил увидеть его слезы?»

Эти записи Артур отправил по почте из Сент-Луиса, штат Миссури. Их копия (довольно плохая) с краткой припиской, сообщавшей, что он возвращается домой и отплывает в конце недели, была послана из Нью-Йорка.

На третий день плавания Артур позвонил судовому врачу и пожаловался на боль в груди, одновременно попросив принести ему какое-нибудь лекарство от несварения желудка. Когда полчаса спустя доктор вошел в его каюту, то обнаружил Артура мертвым. Официальная причина смерти – инфаркт. Это случилось седьмого сентября 1929 года в половине седьмого вечера.

За день до смерти Артур написал еще одну короткую записку. Ее обнаружили при осмотре в кармане его халата.

Лангтри жаловался на плохое самочувствие и жесточайшую морскую болезнь. По его словам, ничего подобного он не испытывал уже много лет. Временами он даже опасался, что всерьез заболел и что ему не суждено больше увидеть Обитель.

«В голове моей роится великое множество идей и мыслей относительно Мэйфейров, которые мне так хотелось бы с вами обсудить, – писал Артур. – Возможно, нам следовало бы отдалиться от них, отвлечь внимание этого призрака? А что, если нужно было пригласить его к нам, в Лондон?

Какое бы решение вы ни приняли, как бы ни действовали в дальнейшем, ни в коем случае не посылайте еще кого-либо из агентов в Новый Орлеан – ни сейчас, ни впоследствии. Пока жива эта женщина – Карлотта Мэйфейр!»

Он целовал ее, а пальцы нежно гладили ее грудь. Ощущение было столь сильным и сладостным, что она не в силах была даже пошевелиться, даже приподнять голову! Неумолчный гул реактивных двигателей убаюкивал ее. Да, конечно, это сон. И в то же время он казался совершенно реальным, и она с радостью погружалась в него снова. До приземления в международном аэропорту Нового Орлеана остается всего сорок пять минут. Она должна сделать над собой усилие и проснуться. Но он поцеловал ее снова, и его язык нежно, однако настойчиво раздвинул ее губы и проник внутрь, а кончики пальцев гладили и сжимали соски, словно под маленькой шерстяной накидкой на ней не было ничего. О, он действовал очень умело. Она чуть повернулась в сторону иллюминатора и шире раздвинула колени – теперь они упирались в боковые спинки кресла. Ну и что? Салон первого класса почти пуст, и ее никто не видит. Еще… Еще немного…

Он снова сжал ее соски, на этот раз чуть сильнее. «Господи! Как восхитительно! Не бойся, ты не причинишь мне боли. Прижмись крепче губами, и пусть твой язык проникает все дальше, пока не заполнит меня целиком!» Она чуть шире приоткрыла рот навстречу ему, а тем временем он зарылся пальцами в ее волосы, заставив испытать новое, доселе неизведанное ощущение – по всему ее телу словно пронесся заряд электрического тока. Это было похоже на чудо… Смешение эмоций и ощущений… Холод, ознобом пробегавший по спине и рукам, и одновременно нестерпимый жар, бушевавший в самом низу живота, между ног…

«Ну пожалуйста, войди в меня! Наполни меня собою до самых глубин!..» Она ощущала внутри себя нечто огромное и в то же время нежное и гладкое, утопающее в ее собственных соках…

И вот наконец наступила развязка. Она затрепетала всем телом, волосы упали на лицо… Она смутно сознавала, что рядом нет никого, кто мог бы касаться ее и доставить ей столь невыразимое наслаждение. А оно все длилось и длилось – казалось, сердце вот-вот выскочит из груди, лицо раскраснелось от прилива крови, бедра и ягодицы напряглись…

«Еще немного – и ты просто не выдержишь и умрешь от счастья, Роуан».

Он ласково провел рукой по ее щеке и поцеловал опущенные веки.

«Люблю тебя…»

Внезапно глаза ее открылись. В первый момент она ничего не увидела. Потом осознала, что находится в самолете. Шторка иллюминатора была опущена, вокруг царил голубовато-серый полумрак, ровно гудели двигатели. По-прежнему охваченная сладостными ощущениями, она откинулась на спинку кресла и полностью отдалась в их власть. Электрические волны пробегали по всему телу, становились все слабее и слабее, взгляд лениво скользил по потолку, глаза то и дело закрывались, а она изо всех сил старалась не позволить им сделать это.

Господи! Как ужасно, должно быть, она сейчас выглядит, после такого странного сна. И лицо, наверное, горит…

Она медленно выпрямилась в кресле, обеими руками пригладила волосы, стараясь во всех подробностях припомнить свой сон, но не испытанные ощущения, а его, так сказать, фактическую сущность – понять, кто же все-таки это был. Не Майкл, точно. И это самое ужасное.

«Господи, – думала он, – я изменила ему, и сама не знаю с кем».

Как странно… Она прижала ладони к щекам. Горячие. Даже сейчас ее не покидало ощущение блаженства.

– Сколько еще нам осталось до Нового Орлеана? – спросила она у проходившей мимо стюардессы.

– Через полчаса будем на месте, – ответила та. – Ремень у вас пристегнут?

Она вновь откинулась в кресле, нащупывая ремень безопасности. Потом защелкнула замок и расслабилась. Как же могло с ней случиться такое во сне? Как могла она зайти так далеко?

Подобные сны мучили ее лет в тринадцать. Потом она узнала, что ничего противоестественного в них нет, и научилась справляться с такого рода эмоциями. Но тогда пробуждение всегда наступало до финала. На этот раз все было по-другому. И теперь она чувствовала себя так, словно ее изнасиловали, словно любовник из сна осквернил ее. Конечно, сама по себе эта мысль совершенно абсурдна. Однако ощущение было неприятным и слишком сильным.

Изнасилована…

Она подняла под одеялом руки и прикрыла ими грудь, словно стараясь защититься от кого-то. Нет, это же сущий абсурд. Никакого изнасилования не было.

– Вам принести что-нибудь выпить перед приземлением?

– Только кофе.

Она снова закрыла глаза. Кем же все-таки он был, ее любовник из сна? Ни лица… Ни имени… Только ощущения… Воспоминание о ком-то, еще более нежном, чем Майкл, поистине неземном… Да, именно это слово пришло ей сейчас в голову. А ведь он говорил с ней… Она точно помнит, что говорил… Нет, ничего, кроме ощущения блаженства, в памяти не осталось.

Только когда принесли кофе и она сделала первый глоток, Роуан почувствовала некоторое неудобство, слабую боль между ног. Возможно, это следствие конвульсивных сокращений мышц. Хорошо еще, что ни рядом, ни в креслах напротив, за проходом, никого нет. Хотя, если бы не прикрывавшее ее одеяло, едва ли она позволила бы себе зайти так далеко… Если… Если… Если бы в тот момент она могла проснуться и контролировать собственные поступки.

Как хочется спать.

Она сделала еще глоток кофе и подняла белую шторку иллюминатора.

Внизу, освещенная ярким послеполуденным солнцем, простиралась зеленая болотистая равнина. Извилистая река с коричневатой водой огибала видневшийся вдали город. Роуан вдруг охватила бурная радость. Она почти на месте! Самолет пошел на снижение, и звук двигателей стал более низким и громким.

Ей больше не хотелось вспоминать странный сон. Он вдруг показался ей почти непристойным и теперь вызывал лишь гнев и едва ли не отвращение. Нет, пора выбросить его из головы. Теперь она будет думать только о матери и мечтать о встрече с Майклом.

Из Далласа она звонила Джерри Лонигану. В зале особняка все было готово для церемонии прощания, родственники начали съезжаться с самого утра. Служба в церкви начнется в три часа, так что у нее нет оснований беспокоиться. Она успеет. В крайнем случае отправится туда прямо из аэропорта, не заезжая в «Поншатрен».