По воскресеньям Карлотта Мэйфейр посещает мессу, причем до часовни всегда идет пешком. Соседи неоднократно выражали готовность отвезти ее туда – как, впрочем, в случае необходимости и в любое другое место – на машине, но она каждый раз отказывалась, говоря, что предпочитает прогуляться по свежему воздуху, ибо это полезно для здоровья.

Когда осенью 1987 года умерла сестра Бриджет-Мэри, Карлотта присутствовала на погребальной церемонии. Ее сопровождал Джеральд Мэйфейр, правнук Клэя. Говорят, она очень благоволит к этому молодому человеку и намеревается именно ему поручить заботу о Дейрдре, в случае если Богу будет угодно, чтобы она, Карлотта, предстала перед ним раньше.

Насколько нам известно, Роуан Мэйфейр по-прежнему не знакома ни с кем из своих родственников и ничего не знает о прошлом своей семьи.

– Элли всегда боялась, что настанет день, когда Роуан захочет выяснить, кто ее настоящие родители, – совсем недавно рассказывала Гандеру одна из приятельниц Элли. – Мне кажется, за всем этим стоит какая-то страшная семейная тайна. Элли не вдавалась в подробности и только однажды сказала, что девочку необходимо любой ценой оградить от прошлого.

Что касается меня, то я готов наблюдать и ждать сколько потребуется, ибо чувствую себя в долгу перед Дейрдре. Тот факт, что она не собиралась отказываться от дочери, совершенно очевиден, равно как не подлежит сомнению и ее желание обеспечить Роуан в будущем нормальную и счастливую жизнь. Бывают моменты, когда я с трудом подавляю в себе желание уничтожить досье Мэйфейрских ведьм, ибо ни одна другая работа не принесла нам столько боли и страдания, не заставила столкнуться с такой вопиющей жестокостью. Конечно, я понимаю, что такой поступок совершенно недопустим. Руководство Таламаски никогда не даст на это согласия, а за своеволие прощения мне не будет.

Вчера вечером я завершил черновой вариант заключительных заметок, а ночью увидел во сне Стюарта Таунсенда, с которым при его жизни мне довелось встретиться лишь однажды, когда я был еще мальчиком. Мне приснилось, что он пришел в мою комнату и очень долго говорил со мной, однако утром я смог вспомнить лишь его последние слова: «Ты понимаешь, о чем я говорю? Все предопределено и спланировано».

Он был очень недоволен мною.

– Я не понимаю! – воскликнул я и проснулся, разбуженный собственным криком. Я огляделся и с удивлением увидел, что в комнате, кроме меня, никого нет, что беседа со Стюартом была только сном.

Но я действительно многого не понимаю. Не понимаю, почему Кортланд пытался убить меня. Ради чего такой человек, как он, решился прибегнуть к столь крайней мере? Я не знаю, что на самом деле случилось со Стюартом. Не знаю, почему Стелла в отчаянии умоляла Артура Лангтри увезти ее из особняка на Первой улице. А что сделала Карлотта с Антой? Правда ли, что Кортланд – отец Стеллы, Анты и дочери Дейрдре? Вопросы, вопросы, вопросы… Ответов на них я не знаю до сих пор.

Однако в одном я совершенно уверен. Настанет день, когда Роуан Мэйфейр, несмотря на клятву, данную ею Элли, вернется в Новый Орлеан. И если это произойдет, она захочет узнать правду. Боюсь, что я единственный – мы все в Таламаске единственные в своем роде, – кто сможет в полном объеме поведать ей печальную повесть – историю семейства Мэйфейр.

Эрон Лайтнер,

Таламаска,

Лондон,

15 января 1989 г.

Церемония казалась бесконечной. Все происходило словно в ином мире или во сне – странный, причудливый, мрачный и в то же время прекрасный ритуал… Наконец все вышли на улицу, и кавалькада лимузинов медленно поползла по узким, лишенным зелени улочкам.

Длинные, неуклюжие, сверкающие лаком автомобили в строгом порядке выстроились перед высокими кирпичными стенами церкви Успения Богоматери, рядом с которой виднелись давно заброшенные, заросшие сорняками строения старой школы, зиявшие пустыми, без стекол, окнами.

Карлотта встретила их на ступенях церкви. Высокая, сухощавая, она стояла, тяжело опираясь на палку, крепко обхватив ее набалдашник покрытой пятнами, морщинистой рукой. Небрежным жестом отодвинув в сторону стоявшего рядом седовласого человека с голубыми глазами, Карлотта поманила Роуан к себе.

Прежде чем отойти, мужчина – внешне он выглядел не намного старше Майкла – бросил тревожный взгляд на Карлотту, торопливо пожал Роуан руку и шепотом представился:

– Райен Мэйфейр.

Роуан догадалась, что это отец Пирса.

Вслед за гробом участники церемонии медленно и торжественно вошли под готические своды. Стены просторного нефа гулко отражали звук шагов, сквозь витражи окон лился мягкий свет, в лучах которого, казалось, оживали искусно исполненные статуи святых.

Даже в Европе Роуан редко доводилось видеть такую изумительную красоту. Ей вдруг вспомнились рассказы Майкла о великолепном убранстве огромных, как соборы, церквей его детства. Неужели эта – одна из них?

К заупокойной мессе собралось до тысячи человек.

Суровая старуха села рядом с Роуан, но до сих пор не произнесла ни слова. Теперь она привычно держала в иссохших, хрупких с виду руках тяжелую книгу с множеством красочных и в то же время мрачных изображений различных святых. Голову Карлотты прикрывала маленькая шляпка из черного фетра, а седые, но по-прежнему густые волосы были скручены сзади в пучок. В эти минуты Роуан очень не хватало присутствия рядом Эрона Лайтнера, но тот предпочел оставаться в тени возле самых дверей. Беатрис Мэйфейр тихо всхлипывала во втором ряду. Сидящий по другую руку от Роуан Пирс задумчиво рассматривал статуи святых в алтарном приделе и парящих высоко над ними ангелов. Его отец тоже пребывал в некоем подобии транса и лишь однажды обернулся, скользнув невидящим взглядом по лицу Роуан.

Сотни людей по очереди поднимались, чтобы принять Святое причастие, – молодые и пожилые, старики и дети. Карлотта отказалась от посторонней помощи и гордо прошла к алтарю и обратно, глухо постукивая резиновым наконечником палки о пол, после чего вновь заняла свое место и, опустив голову, принялась читать молитвы. Она была так худа, что казалось, будто внутри ее темного габардинового костюма полная пустота, а ботинки с высокой шнуровкой выглядели особенно тяжелыми и громоздкими на тощих как спички ногах.

Священник обошел вокруг гроба, помахивая серебряным кадилом, и воздух наполнился запахом ладана.

Заупокойная месса подошла к концу, и ее участники потянулись обратно – к ожидавшей их на улице армаде автомобилей. На тротуарах перед школой толпились десятки босоногих темнокожих детишек. Они с любопытством наблюдали за происходящим. Рядом с ними, щурясь на солнце и сложив обнаженные руки, стояли такие же темнокожие женщины.

Господи, неужели это тоже Америка?

Плотной вереницей, почти соприкасаясь бамперами, машины медленно ползли под сенью деревьев Садового квартала в сопровождении множества людей, шедших по обе стороны от проезжей части.

Окруженное стеной старое кладбище походило на некий полуфантастический древний город. Богатые надгробия и склепы состоятельных родов с высеченными на них эпитафиями соседствовали со скромными могильными камнями, полустертые надписи на которых с трудом поддавались прочтению.

Внушительных размеров усыпальница Мэйфейров утопала в цветах. Невысокая чугунная ограда отделяла ее от остальной территории кладбища. Слегка покатую крышу строения украшал фронтон и мраморные урны по четырем углам. В трех просторных нишах было в общей сложности двенадцать углублений, и одно из них зияло сейчас чернотой в ожидании гроба с телом Дейрдре Мэйфейр. Гладко отполированная мраморная плита лежала рядом.

Вежливо, но настойчиво подталкиваемая родственниками, Роуан как-то незаметно для самой себя оказалась возле Карлотты, которая стояла впереди других, вперив мрачный взгляд в высеченную крупными буквами внутри низкого треугольного фронтона надпись «Мэйфейр». В оправленных серебром стеклах очков Карлотты играли блики солнца.