– Ты мерзкая маленькая ведьма, – выкрикнул я, но Шарлотта, похоже, восприняла мой вопль как поцелуй и продолжала извиваться подо мной, приподнимаясь навстречу и вторя моим движениям.

Наконец я отпрянул от нее и упал на подушку. Мне хотелось умереть и в то же время безмерно хотелось немедленно снова овладеть ею.

Если мне не изменяет память, еще дважды до рассвета я набрасывался на нее, однако был настолько пьян, что едва ли отдавал отчет в своих действиях и думал лишь об одном: в Шарлотте воплотилось все то, что только можно желать в женщине, и я мог теперь этим наслаждаться.

Ближе к утру, помнится, Шарлотта уснула, а я, воспользовавшись тем, что никто и ничто не мешает моим наблюдениям, лежал рядом и пристально изучал ее, словно пытаясь понять внутреннюю суть и природу красоты собственной дочери. «Да, конечно, – с горечью думал я, – она сделала из меня посмешище…» И все-таки, Стефан, мои наблюдения не были бесплодными – за тот час я узнал о женщине больше, чем за всю жизнь.

Как прелестно было ее юное тело, как упруга ее плоть, как свежа ее кожа – даже мимолетное прикосновение к ней доставляло истинное удовольствие. Только бы она не проснулась! Только бы не встретить ее мудрый и в то же время насмешливый взгляд! Мне хотелось зарыдать – таким ужасным казалось все случившееся.

Кажется, после пробуждения Шарлотты мы еще немного поговорили, но в моей памяти лучше запечатлелось то, что я видел, нежели слова, которые мы произносили.

Она вновь принялась уговаривать меня выпить ее вина, точнее яда, причем делала это с еще большей настойчивостью, чем прежде, – видимо, желание проникнуть в мои мысли было слишком сильным, непреодолимым. Сидя на кровати в облаке золотистых волос – настоящая английская леди Годива^{7},– она вновь заговорила о том, как поразил ее мой рассказ о встрече с Лэшером в каменном круге в Доннелейте.

Представь, Стефан, что в эту секунду я вдруг оказался там – наверное, зелье так подействовало. Я опять услышал скрип телеги, увидел мою дорогую юную Дебору, а вдалеке возникла полупрозрачная фигура темноволосого мужчины.

– Да, но, видишь ли, он хотел показаться только Деборе, – услышал я собственный голос, – но я его тоже увидел, и это доказывает лишь одно: его может увидеть любой, когда он обретает физическую сущность.

– А как он это делает?

Мне вновь пришлось прибегнуть к архивам моей памяти и извлечь оттуда учения древних.

– Если это существо может собирать драгоценные камни для тебя…

– Да, это он может.

– …Значит, он может собрать вместе крошечные частички и принять человеческий образ.

И тут в мгновение ока я оказался в Амстердаме, в постели с Деборой, и все слова, которые она тогда произнесла, прозвучали снова, словно та ночь повторилась в этой самой комнате. Обо всем этом я рассказал дочери, этой ведьме в моих объятиях, которая то и дело подливала мне вина и которой мне хотелось овладеть не меньше тысячи раз, прежде чем обрести свободу.

– Но если ты с самого начала знала, что я твой отец, то почему так поступила? – спросил я, одновременно пытаясь поцеловать ее.

Она отстранила меня, как могла бы отстранить собственного ребенка.

– Мне нужна твоя стать, твоя сила, отец. Мне нужен ребенок от тебя – сын, который не унаследует болезнь Антуана, или дочь, которая сможет видеть Лэшера, потому что Лэшер ни за что не покажется мужчине. – Она на мгновение задумалась и добавила: – Ты ведь для меня не просто мужчина, ты мужчина, связанный со мной кровно.

Значит, все было заранее спланировано.

– Но есть еще кое-что, – продолжала она. – Знаешь ли ты, каково это – оказаться в объятиях настоящего мужчины? Почувствовать, что тобой овладевает настоящий мужчина? И почему бы этому мужчине не быть моим собственным отцом, если он самый приятный из всех кавалеров, каких я когда-либо встречала?

Я вспомнил тебя, Стефан. Я вспомнил все твои предостережения. Я вспомнил и Александра. Быть может, в эту самую секунду он оплакивал меня в нашей Обители.

Кажется, я заплакал, потому что мне помнится, будто Шарлотта утешала меня, полная сочувствия и отчаяния. А потом, в этом я уже уверен, она прижалась ко мне, словно дитя, свернулась подле калачиком и заявила, что мы оба знаем то, что никому больше не известно, если не считать Деборы, а Дебора мертва. Тут она расплакалась. Она плакала по Деборе.

– Когда он пришел ко мне и сказал, что мамы нет в живых, я разрыдалась и долго не могла остановиться. А домашние стучали в дверь, звали меня и просили выйти. До той минуты я ни разу его не видела, ни разу с ним не говорила. Моя мать как-то сказала: «Наденешь изумруд, и его сияние поможет ему отыскать тебя, где бы ты ни была». Но теперь я знаю, что он не нуждался даже в этом. Я лежала одна в темноте, когда он пришел. Открою тебе ужасную тайну. До того момента я не верила в его существование! Нет, не верила. В руках я держала маленькую куклу, подаренную мне матерью, – все, что осталось от Сюзанны…

– Когда я был в Монклеве, то слышал об этой кукле.

– Кукла сделана из кости и волос Сюзанны – так, по крайней мере, говорила мама. По ее словам, после того как Сюзанну остригли в тюрьме, Лэшер принес ей прядь волос, а кость взял на пепелище. А Дебора сделала из них куклу, как велела ей мать. Она потом частенько брала куклу в руки и звала Сюзанну.

И вот, взяв куклу, я исполнила материнский наказ, слово в слово, но Сюзанна не пришла! Я ничего не услышала, ничего не почувствовала и уже засомневалась в том, во что всю жизнь верила моя мать.

Вот тогда-то он и появился. Я ощутила его присутствие в темноте, почувствовала его ласки.

– Что значит – ласки?

– Он прикасался ко мне, как только что ты. Я лежала в кромешном мраке и вдруг почувствовала, что меня кто-то целует в грудь. Потом чьи-то губы коснулись моих губ, и чужая рука погладила мои ноги. Я привстала, думая, что это сон, что мне снится Антуан в ту пору, когда он еще был полноценным мужчиной. Но это оказался Лэшер! «Не нужен тебе Антуан, моя красавица Шарлотта», – сказал он. Тогда я, исполняя волю матери, впервые надела изумруд.

– Это он рассказал тебе о смерти Деборы?

– Да, и о том, что она упала с башни собора, и о том, что ты столкнул злобного священника и тот разбился насмерть. Но ты бы слышал, как странно он разговаривает. Тебе даже не представить, какие чудные слова он произносит. Кажется, будто он собирал их по всему миру, все равно как драгоценности или золотые самородки.

– Расскажи, – попросил я.

Шарлотта задумалась.

– Не могу, – вздохнула она, но потом все-таки попыталась, и теперь я постараюсь передать тебе ее слова: – «Я здесь, Шарлотта, я Лэшер, и я пришел к тебе. Душа Деборы покинула ее тело, она пронеслась мимо меня и покинула землю. Ее враги в страхе разбежались в разные стороны. Взгляни на меня, Шарлотта, услышь меня, ибо я существую, чтобы служить тебе, и только служа тебе, я существую». – Шарлотта еще раз вздохнула. – А когда он принимается за длинный рассказ, слова его звучат еще более странно. Когда, например, я принялась расспрашивать его, что произошло с моей матерью, он ответил: «Я сконцентрировался в одном месте и сорвал черепицу с крыш, а потом заставил ее летать. Я поднял пыль с земли и заставил ее кружить в воздухе».

– А что еще говорит это привидение по поводу своей природы?

– Только то, что он существовал всегда. На земле еще не было ни мужчин, ни женщин, а он уже был.

– И ты этому веришь?

– А почему нет?

Я ничего не ответил, но в душе – сам не знаю почему – не поверил словам монстра.

– Как он оказался возле камней Доннелейта? – спросил я. – Ведь это там Сюзанна впервые позвала его?

– Лэшера нигде не было до того, как она его позвала; он появился только в ответ на ее приглашение. Другими словами, он ничего не знает о том, что происходило с ним до того времени. Его знания о самом себе начинаются с той минуты, как он встретился с Сюзанной, а я помогла ему расширить их и углубить.