Войска Конфедерации никогда не размещались на их землях. Мэйфейры даже затеяли бизнес с янки, почти сразу как началась оккупация Нового Орлеана. Более того, Кэтрин и Дарси Монехан развлекали оккупантов на Первой улице, к большому неудовольствию Джулиена, Реми и других членов семейства.
Эта счастливая жизнь закончилась, когда в 1871 году Дарси умер от желтой лихорадки. Кэтрин, сломленная горем и полубезумная, умолила своего брата Джулиена приехать к ней. В то время он жил во Французском квартале, в собственной квартире, и сразу откликнулся на зов сестры, впервые после завершения строительства переступив порог особняка на Первой улице.
Джулиен оставался подле Кэтрин день и ночь, поручив слугам присматривать за ее сыновьями. Он ночевал в хозяйской спальне над библиотекой в северном крыле дома, потому что даже прохожим были слышны непрерывные крики и стенания Кэтрин, горевавшей по мужу и умершим детям.
Дважды Кэтрин пыталась отравиться. Слуги рассказывали о том, как в особняк спешно приезжали врачи, давали Кэтрин противоядия, заставляли ее ходить, хотя она была чуть жива и готова упасть в любую секунду, как опечаленный Джулиен не мог сдерживать слезы, ухаживая за сестрой.
Наконец Джулиен привез Кэтрин и двух ее сыновей на Ривербенд, и там в 1872 году Кэтрин родила Мэри-Бет Мэйфейр, которую крестили и записали как ребенка Дарси Монехана, хотя чрезвычайно сомнительно, что он был отцом этой малышки, так как девочка родилась спустя десять с половиной месяцев после его смерти. Отцом Мэри-Бет почти наверняка был Джулиен.
По сведениям, собранным Таламаской, слуги и многочисленные няни, ухаживавшие за детьми, были единодушны в этом мнении. Все знали, что Джулиен и Кэтрин спали в одной постели, за закрытыми дверями, и что Кэтрин не могла иметь любовника после смерти Дарси, так как ни разу не покидала дом, если не считать того случая, когда она переезжала на плантацию.
Все эти слухи, распространяемые прислугой, видимо, не были приняты во внимание или подтверждены людьми одного круга с Мэйфейрами.
Кэтрин считалась во всех отношениях почтенной особой, она была сказочно богата, щедра и всеми любима за это, так как оделяла деньгами родственников и друзей, пострадавших от войны. Ее попытки самоубийства вызывали только жалость. А старые байки о ее походах на балы квартеронов полностью стерлись из памяти людей. Кроме того, влияние семьи на финансовые круги было в то время настолько велико, что не поддавалось измерению. Джулиен был тоже весьма популярной фигурой в обществе Нового Орлеана. Разговоры вскоре затихли; впрочем, вряд ли они когда-нибудь влияли на частную или общественную жизнь Мэйфейров.
В 1872 году Кэтрин была все еще красива, несмотря на преждевременную седину, и, по свидетельствам многих, легко располагала к себе людей своими приятными манерами. На симпатичной и хорошо сохранившейся ферротипии того времени она сидит в кресле со спящим младенцем на руках, рядом с ней два ее маленьких сына. Выглядит она здоровой и спокойной. Привлекательная женщина с легкой грустью во взгляде. Изумруда Мэйфейров на ней нет.
Пока Мэри-Бет со своими старшими братьями, Клэем и Винсентом, росла за городом, брат Джулиена, Реми Мэйфейр, и его жена – тоже из числа Мэйфейров, внучка Лестана Мэйфейра – завладели особняком на Первой улице, поселились там надолго. Все трое родившихся у них детей носили фамилию Мэйфейр, а потомки двоих из них до сих пор живут в Луизиане.
Именно в этот период Джулиен начал наведываться в особняк и устраивать в библиотеке собственный кабинет. (Эта библиотека вместе с хозяйской спальней над ней была частью крыла, добавленного к первоначальному проекту в 1867 году.) По распоряжению Джулиена в двух стенах библиотеки соорудили встроенные книжные шкафы и заполнили их многочисленными семейными дневниками, которые всегда хранились на плантации. Нам известно, что многие из этих рукописей были очень древними, а некоторые даже написаны на латыни. Кроме того, Джулиен перевез в особняк старые живописные полотна, включая «портреты с 1600-х годов».
Джулиен любил читать и заполнил библиотеку классической и популярной литературой. Он обожал Натаниеля Готорна и Эдгара Аллана По, а также Чарлза Диккенса.
Имеются кое-какие свидетельства, что ссоры с Кэтрин вынудили Джулиена переехать в город, подальше от Ривербенда, хотя он никогда не пренебрегал своими обязанностями на плантации. Но если Кэтрин и заставила его уехать, то его маленькая племянница (или дочь) Мэри-Бет тянула его обратно, потому как он всегда заваливал ее горой подарков и на целые недели увозил в Новый Орлеан. Эта преданность не помешала ему жениться в 1875 году на родственнице Мориса Мэйфейра и известной красавице.
Ее звали Сюзетта Мэйфейр, и Джулиен так любил свою молодую жену, что в первые годы брака заказал по меньшей мере десяток ее портретов. Они жили в особняке на Первой улице, по-видимому, в полной гармонии с Реми и его семьей. Это объясняется, возможно, тем, что Реми во всех отношениях находился в подчинении у брата.
Сюзетта полюбила маленькую Мэри-Бет, хотя за первые пять лет родила собственных четверых ребятишек, трех мальчиков и девочку по имени Жаннетта.
Кэтрин не захотела добровольно вернуться в особняк на Первой улице. Слишком он напоминал ей о Дарси. Когда в старости ее вынудили туда вернуться, это повредило ее разум, и в начале века она превратилась в трагическую фигуру, вечно затянутую в черное, бродившую по саду в поисках Дарси.
Из всех Мэйфейрских ведьм, изученных до настоящего времени, Кэтрин оказалась, наверное, самой слабой и наименее значимой. Ее дети, Клэй и Винсент, были оба уважаемыми и ничем не примечательными людьми. Оба женились рано, завели большие семейства, их потомки сейчас проживают в Новом Орлеане.
Из того, что мы знаем, можно сделать вывод: смерть Дарси сломила Кэтрин. Ее современники отзывались о ней не иначе как о «милой», «кроткой» и «терпеливой». Она никогда не принимала участия в управлении плантацией Ривербенд, а предоставляла все решать Джулиену, который постепенно передал дела Клэю и Винсенту Мэйфейрам, а также наемным смотрителям.
Все больше и больше времени Кэтрин проводила со своею матерью, Маргаритой, которая с каждым десятилетием становилась все эксцентричнее. Случайный визитер, увидевший Маргариту в 1880-х годах, называет ее «совершенно невозможной» и описывает, как сморщенная старуха, днем и ночью одетая в заляпанное белое кружево, часами сидит в своей библиотеке и читает вслух жутким монотонным голосом. Людей она оскорбляет небрежно и не выбирая выражений. Симпатии испытывает только к племяннице Анджелин (дочери Реми) и Кэтрин. Она постоянно принимает детей Кэтрин, Клэя и Винсента, за их дядей, Джулиена и Реми. Кэтрин в то время уже седовласая, усталая женщина, вечно занятая рукоделием.
В последний период жизни Кэтрин, видимо, стала строго придерживаться католической веры. Она каждый день посещала мессу в приходской церкви и устраивала детям Клэя и Винсента пышные крестины.
Маргарита умерла, прожив девяносто два года, в то время Кэтрин был шестьдесят один.
Помимо слухов об инцесте, прошедших через все досье со времен Жанны Луизы и Пьера, с Кэтрин не связано никаких оккультных историй.
Черные слуги, будь то рабы или свободные граждане, никогда не боялись Кэтрин. Никаких упоминаний в то время о таинственном темноволосом любовнике не сохранилось. Также не существует свидетельств, указывающих, что Дарси Монехан умер не от обычной желтой лихорадки.
В Таламаске даже было выдвинуто предположение, что настоящей «ведьмой» всего этого периода был Джулиен, что, возможно, кроме него, в этом поколении не было другого природного медиума, и, по мере того как Маргарита старела, Джулиен начал проявлять свою силу. Также существует версия, что Кэтрин была природным медиумом, но отказалась от этой роли, когда влюбилась в Дарси, поэтому-то Джулиен и был так сильно настроен против ее брака, ведь он знал семейную тайну.
Мы действительно обладаем обширной информацией, позволяющей нам предположить, что Джулиен был колдуном, хотя, быть может, и не входил в клан Мэйфейрских ведьм.
