— Тихо ты, — наступил атаману на ногу второй старшина — Устим Кривопалов, после чего оттеснил захмелевшего атамана в сторону, и добавил примиряющим тоном:

— Не серчай, государь, пьян он. Но ты бы позволил казачкам душу отвести на местных, глядишь, они бы и не шумели почем зря…

— Значит так, — пристально посмотрел я на войсковую старшину. — Пьяный проспится — дурак никогда! Это первое. Местных зорить паче меры не дам! Это второе. Объяснять я вам ничего не обязан, но за ради великой победы, что мы одержали и крови, что вместе пролили, никого на башку не укорочу! Но скажу так, нас тут мало, а врагов много, потому не стоит их плодить паче меры, чтобы они нам в спину не ударили. Все ли понятно?

— Что ж тут не понять, разве только дозволь спросить, нешто ты, желаешь весь Крым завоевать и под свою царскую руку взять?

— Нет, конечно. Я еще из ума не выжил. На это у нас сил нет, но вот для того, чтобы ограбить его до последней нитки, чтобы татары еще десять лет ерзали, если наши имена услышат, это сделать не только можно, но и должно! А потому, как говорили древние, поспешать надо медленно!

— Эва как, — хитро усмехнувшись протянул Каторжный. — Раз так, то мы царской воле не поперечники!

— Истинно так, — поддакнул Кривопалов. — А если что брякнули не подумав, так это от темноты. Не серчай, батюшка!

Видимо начавший что-то соображать Мартемьянов ничего говорить не стал, ограничившись поклоном, после чего казаки ушли.

— Если бы вы приказали, — мрачно заметил Михальский, — я снес бы ему голову!

— Чтобы начать свару с остальными? — покачал я головой. — Нет, сейчас не время!

— Это точно, — вздохнул Панин, — но все же спускать не след!

— Я и не спущу. Только пусть сначала наш флот сюда придет. Тогда нас будет больше.

— Как и казаков!

— Они между собой собачатся, не хуже наших бояр. Надо Мишку Татаринова из Керчи вызвать, они с Исаем друг друга терпеть не могут. Но об этом после. Давайте теперь о делах более насущных переговорим. Первое, надобно из Кафы все добро вывезти. От кож, которые здешние мастера мнут, до пороха из арсенала. Его тут, как оказалось, вдоволь.

— Где же столько кораблей и людей найти?

— Вот отсюда следует второе. Надобно все крымское побережье прошерстить и все корабли, какие есть, сюда привезти. Поручим это казакам. Они так и при деле и при добыче будут. А чтобы старались, за каждую посудину буду им наградные платить.

— Эдак серебра не наберешься, — сварливо заметил дьяк.

— Найдем. Тут, как оказалось, даже свой монетный двор есть. Должны быть запасы.

— Я слыхал, монеты у них никудышные и серебро порченное.

— Ничто, донцам в самый раз!

[1] Хурабие (тат.) — песочное печенье курабье, от арабского слова «хураб» — сладость.

Что знает среднестатистический человек о гареме? В воображении сразу же возникают прекрасные девы в воздушных одеждах, все существование которых подчинено единственной цели подарить неземное блаженство мужу и повелителю, а их караулит целая рать грозных евнухов, чтобы они ненароком не порадовали кого другого.

Ну не знаю, может у сильных мира сего, вроде самого хана или османского султана дело обстоит именно так, но гарем правителя Кафы, прямо скажем, не поражал. Старшая жена — довольно упитанная баба, непонятного возраста таращилась на меня из под платка маленькими злыми глазками и, судя по всему, искренне опасалась, что я накинусь на нее и немедленно обесчещу.

Три чуть менее упитанные фемины, бывшие не то служанками, не то младшими женами, жались за ее спиной и старались не отсвечивать. Четвертая и хуже всех одетая старуха держалась чуть в стороне. Ей богу, если у меня и были какие-то фривольные мысли, то после знакомства с личным составом гарема они мгновенно улетучились.

— Гм, сударыни, — прокашлявшись, начал я свою речь, — вашей безопасности ничего не угрожает!

Присутствующий при разговоре в качестве толмача подьячий Фрол Ляпишев попытался донести мою мысль до испуганных женщин, но, судя по ставшим еще более испуганным глазам, не преуспел.

— И если вы не будете причинять нам хлопоты, то с вами ничего не случится, — продолжил я, вызвав у всех кроме плохо одетой старухи новый приступ ужаса.

Ничего не понимая, я продолжал свою речь, пока эта бабка не вышла вперед и не огрела переводчика полотенцем.

— Ты чего людей пугаешь, ирод? — прошипела она офигевшему подьячему на чистом русском языке. — Зачем голову срубить обещаешь, когда тебе ничего такого не сказано! Коли тебя дурака поставили толмачить, так ты и переводи, как велено!

Мои телохранители, заметив ее движение, выступили вперед, но сообразив, что лично мне ничего не угрожает, успокоились и тоже принялись с интересом наблюдать за расправой.

— Тише-тише, бабушка, — с усмешкой поспешил я унять ее. — Еще прибьешь моего слугу, чего доброго, а у меня их и так не в избытке.

— Так не бери на службу дураков, никто их и бить не станет! — отрезала та.

— Ты как с царем разговариваешь, старая карга! — прикрикнул на нее подьячий. — Или на дыбу захотела?

— Прости, государь, если по недомыслию что не так сказала, — пошла на попятный старуха, с неприязнью поглядывая на Ляпишева. — Коли повелишь казнить — твоя воля. Только хозяек моих не обижай.

— Не бойся, я с бабами не воюю, — постарался успокоить я женщину, после чего спросил, — коли по-нашему бранишься, стало +быть, русская? Али потуречилась?

— Чего уж там, обасурманилась я. В детстве угнали меня татары, так всю жизнь среди них прожила. Кормилицей была. А нынче вот…

— Бог простит. Как звать-то тебя?

— Аксою. Это по-ихнему значит вроде как Белая.

— А по-русски?

— В прежние времена Фаиной звали.

— Понятно. Вот что, бабушка Фая, будь добра, скажи мне, может твоя госпожа на супруга повлиять, а то брызжет старик слюной, ругается по-черному. Никакого сладу с ним нет. Разве что плетьми его поучить…

— Нет, государь. Я его много лет знаю, упрямый как ишак. С таким не договоришься.

— Пусть так. И еще скажи мне, сколько еще полоняников у паши? Всех ли освободили, никого не обидели, не скрыли?

Старуха, отчего то замялась, отвела глаза, словно раздумывая, но потом решительно качнула головой:

— Нет никого.

— Ты сама волю получить не хочешь?

— На что она мне теперь? Стара я привычки менять. Останусь с ними, а там, как бог даст!

— Пусть так. Идите. Скоро вам огласят вашу участь.

Оставшись один и немного поразмышляв в тишине, я приказал отправить пленного бейлербея и всю его семью в Азов. Толку от них все равно не будет, только людей станут отвлекать от дела, а у меня теперь каждый человек на счету. В общем, так и не угомонившегося старика поволокли связанным, бабы и слуги с узлами в руках потащились следом, где их всех вместе погрузили на одну из фелюг. Помимо пленников на собранный из захваченных парусников флот загрузили все, что только удалось найти в большом торговом городе, как им, несомненно, была Кафа. Тюки тканей и обработанных кож, славящиеся по всему Причерноморью татарские седла отличной выделки, стоящие больших денег, различные припасы от зерна, до драгоценных пряностей и полсотни больших бочек пороха для арсенала спешно восстанавливаемой крепости.

Впрочем, этот караван отправится только завтра, под охраной или точнее конвоем одной из галер. Потому как доверяй, но проверяй. К слову, у всех нанявшихся ко мне на службу моряков есть семьи в Кафе или Керчи, что должно гарантировать лояльность новых подданных. Во всяком случаем, им прозрачно на это намекнули. Так что, очень надеюсь, никому не придет в голову, считать себя самым умным.

В общем, остался я в большом доме совсем один. Ну, если не считать, конечно, целого табора из телохранителей во главе с Корнилием, да по паре денщиков и подьячих. Первые должны заботиться о моем комфорте, вторые пересчитать все ценности, попавшие ко мне в руки, а их реально очень много. Паша за долгие годы службы султану накопил немало, так что во все сундуки мои верные слуги еще даже не заглянули. Но ничего, все тщательнейшим образом соберем, аккуратно рассортируем и отправим в Москву.