— Я бедная сирота, оставшаяся совершенно одной на всем белом свете. Нет у меня ни родни, ни друзей, ни защитников. Я вся в вашей власти, великий северный царь. Как вы решите так все и будет!

— Государь, — подал голос мой толмач, видя, что я колеблюсь. — Она ведь не жена хану, а наложница.

— А есть разница?

— Да есть маленько. Позволь я еще раз спрошу ее?

— Ну, давай.

Рожков что-то залопотал по-татарски, девица ему бойко ответила. На лице сына боярского проступила довольная улыбка.

— Так и думал, государь. Бог даст, все обойдется!

— А подробнее?

— Чего?

— Ну, не томи, говорю, черт языкастый. Объясняй толком!

— Она христианка и рабыня. В ихнюю магометанскую веру отказалась перейти, ишь какова! — Не без удивления и с немалым уважением добавил Рожков. — Потому и в жены хан ее взять не смог. Так что по твоему же приказу должна быть немедленно освобождена и отправлена на Русь вместе с иными полоняниками.

— А ведь и правда, — задумался я.

В самом деле, кто мне Джанибек? Пленный хан, которого я уже не отпущу. Чего ради мне о его чести переживать? А вот освобождение христианкой души из плена агарянского — дело по любому богоугодное. И моими подданными и ратниками будет воспринято сугубо положительно, так что…

— Значит так, — велел я Рожкову. — Проверь всю свиту Джанибека и коли еще найдутся рабы, немедля отпусти на волю!

— А если кто пожелает с ним остаться?

— Вольному — воля, спасенному — рай. Если по доброму согласию, мое дело сторона. Но сейчас всех освободить!

В общем, освобожденная из плена княжна осталась под присмотром Попела и его шебутной невесты. К себе забирать ее не стал, ибо, во-первых в походе некуда, а во-вторых… у меня этого добра и так выше крыши!

Так я раздумывал, возвращаясь к себе, и неожиданно лицом к лицу столкнулся с вернувшимся из разъезда новоявленным полковым головой Татариновым. Мишка после того пира старался держаться от меня подальше, но видимо от судьбы не уйдешь.

— Ну что, господин полковник, — окликнул я его, — надумал, где полк свой размещать станешь, как наберешь?

— Ох и пожаловал же ты меня, государь, — мотнул чубатой головой парень. — Ей богу, так наградил, что лучше бы наказал. Не понятно ни где людей верстать, ни чем снаряжать, а свои односумы уже волками смотрят. Иной раз, такая тоска берет, что хоть сам в воду прыгай! А все через мой длинный язык…

— Не журись казак, атаманом станешь! — улыбнулся я. — А что до полка и места, то есть у меня к тебе одно предложение.

— От которого не откажешься? — хмыкнул есаул.

— Ну, зачем же так. Тут дело сугубо добровольное.

— Хочешь — сам верстайся, не хочешь, силой загоним, — не удержался Татаринов.

— Эх, Мишка-Мишка, вздохнул я. — Скажи, мне тебя перед всем Тихим Доном боярской шапкой пожаловать, чтобы ты скоморошить перестал, или сам остепенишься?

— Что ты, государь, — не на шутку испугался Татаринов. — Шутейно я, ненароком…

— Тогда слушай, что тебе умные люди говорят!

— Понял, чего уж тут.

— Вот и хорошо. Вот и славно. В таком случае, собирай людей, сколько есть и селитесь все вместе на Тамани-острове. С оружием и зельем пороховым я вам помогу. Жалованьем царским тоже не обижу. Все как донцам, только больше. И хлеба, и вина, и денег.

— А взамен что?

— Да все то же самое. Служба царская. Война-то не завтра кончится, да и не последняя она.

— А казачья воля, как же?

— Да так же. В своих городках и станицах хоть на головах ходите, лишь бы измену не затевали. А вот если указ придет в поход снаряжаться, чтобы не было такого — хочу-не хочу.

— Земля там добрая, — задумался Татаринов. — Только вот маловато нас.

— Ну так и Москва не сразу строилась. Переманивай к себе гультяев, черкесов с ногайцами. Да хоть бы и калмыков. Лишь бы веру нашу приняли. Из пленников освобожденных, может кто согласится.

— Велика честь, государь. И награда. Цельный остров, ишь как оно.

— Будете и конно воевать, и на стругах да фелюках по морю Черному хаживать. Вместе с дружком своим — Паниным, благо, я его неподалеку на воеводство посажу. Опять же, с соседними племенами горцев надо будет дело иметь. Не столько воевать, сколько на нашу сторону приваживать да веру христианскую подкреплять в них.

— Все сделаю, царь-батюшка.

— А вот коли сделаешь, быть тебе наказным атаманом нового казачьего войска. Кубанского!

Не успел отец-основатель уйти, как в мои покои, растолкав стражу ворвался Шахин.

— Пришла весть с запада.

— О чем ты?

— Султан Осман не смог одолеть поляков и отступил. А Девлет-Герай идет с ордой назад, в Крым.

— Надо бы встретить его как полагается.

— Ты поможешь мне? — Напрямик нетерпеливо задал главный вопрос Шахин.

— Даже не сомневайся. Сегодня же пошлю флот с войском к Перекопу. Калмыки Дайчина, ертаул Михальского и ты со своими татарами пойдете степью. А там уже дело за малым, захотят драться — разбить, а если признают твою власть — пусть выдают головой Девлета тебе на расправу. Вот и весь хрен до копейки!

— Благодарю тебя, русский царь. Твое слово крепче булата.

— Вот и отправляйтесь с Богом.

— А ты не пойдешь с нами? — изумился Шахин.

— Почему же не пойду, — усмехнулся я. — Такое дело я ни за что не пропущу.

— Слава Аллаху, — облегченно вздохнул новоявленный хан. — Одно твое победоносное имя устрашит всех беев и их нукеров больше, чем стотысячное войско.

— Только командовать войском будет барон фон Гершов. А что, он у меня вояка бравый, небось, управится.

— Мне, потомку Великого Чингиза подчиняться воеводе? — вспыхнул Гирей.

— Ну, прежние же ханы османским визирям подчинялись? К тому же я тоже при войске буду, так что твоя честь не пострадает. Во всяком случае, так как у Джанибека.

— Великий царь, — голос татарина сделался вкрадчивым. — Если бы ты отдал мне этого недостойного предателя, тебе бы не пришлось думать, как отобрать у него понравившуюся тебе женщину.

— У нас сейчас более насущные проблемы, нежели прежний хан и его женщины, — нахмурился я, не желая более обсуждать судьбу Джанибека.

— Ты как всегда прав, — поспешил согласиться со мной Шахин. — Преклоняюсь перед твоей мудростью.

— Вот и славно.

В ночь перед решающим сражением, я еще раз собрал всех на военный совет. Хан Шахин-Герай, тайша Дайчин Хошучи, генералы фон Гершов и Михальский, адмирал Панин. Выросли мои ближники, глядят орлами. И за каждым сила немалая…

— Ну что же, — поощрил я, назначенного главнокомандующим Лелика. — Излагай диспозицию, а мы послушаем.

— Слушаюсь, ваше величество, — отозвался померанец, и начал водить указкой по расстеленной на столе карте. — Полагаю, было бы полезным разместить пехоту с артиллерией за укреплениями Ор-Капу, а конницу хана держать в резерве.

— Разумно, — поощрительно кивнул я.

— Войско почтенного тайши, — продолжил обрадованный фон Гершов, — выйдет в Ногайскую степь и станет к востоку от нашей позиции, преградив крымскому войску путь к Сивашу. Если Девлет-Гирей рискнет напасть на него, его подержит отряд воеводы Бобрищева с батареей единорогов.

— Я и сам справлюсь, — хитро прищурив и без того узкие глазки заявил Дайчин.

— Что же касается остальной части ертаула…

— Генерал Михальский со своими людьми будет состоять при моей особе, — велел я.

Помалкивавший до сих пор Шахин-Герай бросил на меня подозрительный взгляд, который я проигнорировал, но возмущаться не посмел. И так было ясно, что никто его без присмотра не оставит.

— Великий царь, — немного поразмыслив начал хан, приложив в знак уважения руку к сердцу, — я послал в стан Девлет-Герая своих людей. Уверен, что беи не станут сражаться с законным ханом.

— А если султан Осман послал вместе с ними свои войска? — настороженно спросил фон Гершов.

— Нет, — решительно отозвался Шахин. — Тимариотам нужен отдых, янычары тоже хотят вернуться в свои казармы. Разве что буджакский мурза Кан-Темир может присоединиться к войску калги, да и то вряд ли.