Было два часа пополудни. Погода выдалась тихая, безветренная и, равнина, казалось, уснула, измученная палящим солнцем, на прихотливых извивах серо-белой скалистой дороги искорками сверкал слюдяной сланец.

Воздух был совершенно прозрачным, что естественно для жаркого сухого климата, до самого горизонта все просматривалось. Однако из-за однообразия красок пейзаж был каким-то тоскливым.

На развилке стоял небольшой белый дом с итальянской крышей.

Неотесанные бревна у входа поддерживали балкон, сверху до низу забранный решеткой и поэтому похожий на клетку.

Это была вента — типичная мексиканская гостиница.

Привязанные у столба, стояли лошади, устало опустив головы с потными боками.

Неподалеку в тени, прямо на земле, укутавшись в плащи и выставив ноги на солнце, спали люди.

Это были партизаны-гверильясы. Полусонный часовой, прислонившись к стене, сторожил сложенное в козлы оружие, точнее делал вид, что сторожит.

Под навесом у входа сидел, покачиваясь в гамаке, офицер, бренча на гитаре и напевая надтреснутым голосом.

Из гостиницы вышел толстый низенький человек с плутовскими глазами и насмешливым лицом и подошел к гамаку.

— Дон Фелиппе, — обратился он с поклоном к незадачливому гитаристу, — не соблаговолите ли отобедать?

— Уважаемый хозяин, — чванливо ответил офицер, — я попросил бы вас не забывать, что у меня есть чин и называть меня полковником.

— Извините, ваша милость, — ответил хозяин, низко кланяясь. — Я простой человек и плохо разбираюсь в чинах.

— Ладно, ладно, я прощаю. Что же до обеда, то я пока воздержусь. Дождусь одного человека и вместе с ним буду обедать. Он скоро явится.

— Мне очень жаль, господин полковник, что все остынет. Обед удался на славу.

— Что же тут поделаешь! Впрочем, накрывайте на стол, я чертовски голоден.

Хозяин ушел, а офицер вылез из гамака, отложил гитару, закурил и с папиросой в зубах вышел из-под навеса, пристально вглядываясь в горизонт. Вдруг он увидел мчавшегося во весь опор всадника, окутанного облаком пыли, и радостно вскрикнул. Он узнал человека, которого так долго ждал.

— Ну и жара! Черт побери, я просто изнемогаю! — вскричал всадник, осадив лошадь.

— Здравствуйте, дон Диего, рад вас видеть, — промолвил полковник, протягивая прибывшему руку, — я уже не надеялся увидеть вас здесь. Обед готов, с дороги, я уверен, вы здорово проголодались!

Хозяин провел обоих мужчин в отдельное помещение, где, усевшись за стол, они с жадностью накинулись на стоявшую перед ними еду.

Сначала ели молча, сосредоточенно, потом, утолив голод, устроились поудобнее в креслах и закурили.

Напоследок хозяин принес бутылку каталонского ликера и ушел.

Когда рюмки были наполнены, дон Диего заговорил:

— Да, дорогой мой полковник, теперь мы, слава Богу, насытились и можем поболтать!

— С большим удовольствием, — ответил, усмехнувшись, полковник.

— Сейчас вам расскажу, какой у меня был вчера разговор с генералом, — продолжал дон Диего. — Я советовался с ним насчет одного дела, которое хотел поручить вам, и знаете, что мне ответил генерал: не делайте этого, дон Диего, полковник Филиппе хоть и способный, но никчемный и с предрассудками, он не поймет, что дело, которое вы ему предлагаете, в высшей степени патриотичное, и увидит в нем одну только денежную сторону; он посмеется над вами и над вашими двадцатью пятью тысячами пиастров, хотя это и кругленькая сумма. Но раз вы назначили ему свидание, отправляйтесь хотя бы для того, чтобы собственными ушами услышать, как он вас одернет, когда вы рискнете предложить ему это дело, и откажется от дела и от ваших пиастров.

Полковник что-то промычал в ответ, очень заинтересованный «кругленькой суммой».

Дон Диего украдкой за ним наблюдал.

— Итак, — сказал он, бросив папиросу, — пожалуй, я не буду с вами говорить о деле, генерал был прав.

— Гм! — снова промычал полковник.

— Жаль, конечно, но, видимо, придется обратиться к Гилляру, быть может, он решительнее вас.

— Гилляр — плут! — с негодованием вскричал дон Фелиппе.

— Знаю, — не стал возражать дон Диего, — но выхода у меня нет, я предложу ему задаток в десять тысяч пиастров и уверен, он не откажется, тем более что дело в высшей степени благородное.

Полковник наполнил стаканы, дело, видимо, его очень заинтересовало.

— Черт возьми! — воскликнул он. — Шутка ли, десять тысяч пиастров!

— Да, не больше и не меньше, к тому же я не из тех, кто будет даром разыскивать среди приятелей нужных людей.

— Но нет, Гилляр — вам не приятель.

— Совершенно верно, поэтому мне не очень хотелось бы к нему обращаться.

— А что за дело?

— Это тайна!

— Так ведь я ваш друг! Не сомневайтесь, буду нем как могила.

Дон Диего сделал вид, будто думает, потом спросил:

— Вы даете слово молчать?

— Клянусь честью!

— В таком случае я расскажу в нескольких словах. Вы знаете не хуже меня, полковник, сколько сейчас лицемерных людей. Они служат сразу двум партиям, торгуют без зазрения совести нашими военными тайнами, а также тайнами неприятеля. И вот правительство Хуареса заподозрило в этой двойной игре двух человек, но они до того изворотливы и так ловко действуют, что уличить их в преступных действиях невозможно. Вот этих-то людей и надо разоблачить, захватив их секретные документы, за что будет добавлено еще пятнадцать тысяч. Располагая этими документами, главнокомандующий немедленно передаст их в военный суд. Как видите, дело это может лишь сделать честь его исполнителю.

— Да, весьма похвально. А что за люди попали под подозрение?

— Разве я их вам не назвал?

— Нет, не назвали.

— О! Это люди известные. Один — доверенное лицо при генерале Ортега, второй, если не ошибаюсь, на собственные средства вооружил целый отряд.

— А имена их?

— О, они хорошо вам известны. Я полагаю, один — дон Антонио де Касебар, второй…

— Дон Мельхиор де ля Крус! — договорил дон Филиппе.

— Значит, вы знаете? — вскричал дон Диего с наигранным удивлением.

— Быстрое продвижение этих лиц по службе, безграничное доверие к ним президента можно объяснить только милостью к ним.