— Убирайся отсюда, сука! — рявкнула псевдо-Сара. И вскинула то ли руки, то ли ветви — точно так же как в моем самом страшном кошмаре.

— Хрен тебе. — голос Джо остался ровным и спокойным. Она повернулась ко мне:

— Поторопись, Майк. Времени у тебя в обрез. Нам противостоит уже не она. Она впустила одного из Потусторонних, а они очень опасны.

— Джо, я тебя люблю.

— Я тоже лю…

Сара исторгла дикий вопль и начала вращаться. Листья и ветви стали терять форму, сливаться, сплавляться в некую бешено вращающуюся колонну. В колонне этой уже не было ничего человеческого. Зато из нее так и перла дикая, звериная энергия. И эта колонна прыгнула на Джо. Они столкнулись, и Джо тут же утратила цвет и плотность, превратившись в фантом, который Сара принялась терзать и рвать на куски.

— Поторопись, Майк! — только и успела крикнуть Джо. — Поторопись.

Я склонился над могилой.

Лопата на что-то наткнулась. Не на камень, не на корень. Я расчистил площадку в глубине, понял, что добрался до парусины. Теперь я махал лопатой, как заведенный, стремясь как можно быстрее отрыть страшную находку, опасаясь, что мне могут помешать. А за моей спиной в ярости ревела Тварь, и от боли исходила криком Джо. Ради мести Сара поступилась частью своей силы, чтобы призвать кого-то из Потусторонних. Так сказала Джо. Я не знал, о ком она говорила, да и не хотел знать. Зато я точно знал, что тело Сары — тот проводник, который связывал ее с Тэ-Эр. И если я успею…

Я очищал парусину от мокрой земли. На парусине проступили едва различимые буквы. «ЛЕСОПИЛКА ДЖ. М. МАККАРДИ». Лесопилка Маккарди сгорела во время пожара в 1933 году. Я видел фотографии. Когда я схватился за парусину, она порвалась под моими пальцами, и в нос мне ударил гнилостный, могильный запах. Я услышал сопение. Я услышал Дивоура. Он лежит на ней и сопит, как хряк. Сара в полубреду что-то бормочет, ее распухшие губы блестят от алой крови. Дивоур через плечо оглядывается на Дрейпера Финки и Фреда Дина. Они догнали мальчишку и привели его, но он кричит, не переставая, орет как резаный, орет с такой силой, что мертвого разбудит. И если они слышат, как на противоположном берегу озера методисты поют о «силе слова Божьего», то и методисты могут услышать вопли маленького ниггера.

— Суньте его под воду, чтобы замолчал, — говорит Дивоур, и в ту же секунду, словно слова эти — магическое заклинание, его конец начинает твердеть.

— О чем ты? — спрашивает Меррилл.

— Сам знаешь, — отвечает Дивоур. Он пыхтит, как паровоз, приподнимая блестящий на солнце голый зад. — Он нас видел. Хотите перерезать ему горло и перепачкаться в его крови? Я не возражаю. Берите мой нож, и за работу!

— Н-нет, Джеред! — в ужасе кричит Бен, его начинает бить дрожь.

Наконец-то у него все встало. Да, на это потребовалось чуть больше времени, но он далеко не мальчик, не то что эти щенки. Но уж теперь!.. Теперь он воздаст ей по заслугам за ее наглый смех, за ее заносчивость. И пусть смотрит весь город, плевать он на это хотел. Пусть приходят и смотрят. Он загоняет в нее свой член. До упора. И при этом отдает команды. Зад его мерно поднимается и опускается, поднимается и опускается.

— Кто-нибудь должен позаботиться о нем! Или вы хотите провести следующие сорок лет в Шоушенке?

Бен хватает Кито Тидуэлла за одну руку, Орен Пиблз — за другую, но когда они притаскивают мальчишку на берег, от былой решимости не остается и следа. Одно дело — изнасиловать наглую негритянку, которая позволила себе посмеяться над Джередом, когда тот, споткнувшись, упал и порвал брюки. Но утопить испуганного ребенка, словно котенка в луже, это совсем другое.

Их пальцы разжимаются, они испуганно смотрят друг на друга, и Кито вырывается из их рук.

— Беги, милый! — кричит Сара. — Беги и приведи…

Джеред стискивает ей горло, обрывая на полуслове.

Мальчик падает, зацепившись ногой за свою корзинку с черникой, и Гарри и Дрейпер тут же настигают его.

— Что будем делать? — спрашивает побледневший как полотно Дрейпер, и Гарри отвечает:

— То, что надо, — вот что он ответил тогда, и теперь я поступаю точно так же, невзирая на запах, невзирая на Сару, невзирая на отчаянные крики моей умершей жены. Я вытаскиваю парусиновый саван из земли. Веревки, завязанные по торцам, держатся, но парусина рвется посередине.

— Поторопись! — кричит Джо. — Мне больше не выдержать.

Тварь рычит, исходя злобой. Резкий треск, словно деревянная дверь разлетелась в щепы, и отчаянный вопль Джо. Я подтаскиваю к себе пакет с надписью «Саженцы и рассада» и разрываю его в тот самый момент, когда Гарри (приятели зовут его Ирландцем за рыжие волосы) хватает мальчишку за плечи и прыгает с ним в озеро. Мальчишка вырывается изо всех сил. Соломенная шляпа слетает с головы и плывет по воде.

— Возьмите ее! — кричит Гарри. Фред Дин нагибается, достает шляпу. Глаза у Фреда остекленели, как у боксера, пропустившего сильнейший удар. За их спиной хрипит Сара Тидуэлл. Как и разжимающиеся и сжимающиеся пальцы на руке мальчишки, высовывающейся из воды, хрип этот будет преследовать Дрейпера Финни, пока он не нырнет в Идз-Куэрри. Джеред усиливает хватку, при этом продолжая долбить Сару, пот льется с него рекой. Никакая стирка не смоет запах этого пота с его одежды. Он придет к выводу, что это «пот смерти», и сожжет одежду, чтобы избавиться от него.

И Гарри Остер хочет избавиться от всего этого.

Избавиться и не видеть больше этих людей, а особенно Джереда Дивоура, которого уже называет Сатаной. Гарри не может прийти домой и взглянуть в лицо отца, пока не закончится этот кошмар, пока жертвы не лягут в землю. А его мать! Как ему теперь смотреть в глаза его любимой матери, Бриджет Остер, круглолицей ирландки с седеющими волосами и необъятной, теплой грудью. Бриджет, у которой всегда находилось для него доброе слово. Бриджет Остер, святой женщины. Бриджет Остер, которая сейчас угощает пирогами прихожан на пикнике в честь открытия новой церкви. Бриджит Остер, его дорогой мамочки. Как он сможет предстать перед ее глазами, если она узнает, что его будут судить по обвинению в изнасиловании и избиении женщины, пусть и чернокожей женщины? Вот он и тащит упирающегося мальчишку на глубину.

Кито отчаянно сопротивляется. На шее Гарри появляется кровь. (Но царапина маленькая, и вечером Гарри скажет матери, что неловко задел ветку колючего куста, и позволит ей поцеловать царапину.) А потом он топит мальчишку. Кито смотрит на него снизу вверх, лицо его расплывается перед глазами Гарри, между лицом и поверхностью воды проплывает маленькая рыбешка. Окунек, думает Гарри. На мгновение задумывается, а что видит мальчишка, глядя сквозь толщу воды на лицо человека, который топит его, но тут же отгоняет эту мысль. Это всего лишь ниггер, напоминает он себе. Паршивый ниггер. И тебе он — никто.

Рука Кито высовывается из воды, маленькая коричневая ручонка. Гарри подается назад, не нужны ему новые царапины, но рука и не тянется к нему, только торчит над водой. Пальцы сжимаются в кулак. Разжимаются. Сжимаются в кулак. Разжимаются. Сжимаются в кулак.

Мальчишка вырывается уже не с такой силой, брыкающиеся ноги опускаются вниз. Глаза, что смотрят на Гарри из глубины, становятся сонными, но коричневая ручонка все торчит из воды, а пальцы сжимаются и разжимаются, сжимаются и разжимаются. Дрейпер Финни плачет на берегу.

Он уверен, что сейчас кто-нибудь появится на Улице и увидит, что они натворили, что они творят. Будь уверен: грехи твои выплывут наружу — так говорится в Лучшей книге всех времен. Будь уверен. Он открывает рот, чтобы сказать Гарри: «Прекрати. Может, еще не поздно повернуть все вспять, отпусти его, пусть живет», — но ни звука не срывается с его губ. За его спиной заходится в предсмертном хрипе Сара. А перед ним сжимаются и разжимаются пальцы ее сына, которого топят, как котенка, сжимаются и разжимаются, сжимаются и разжимаются. Когда же это закончится, думает Дрейпер. Господи, когда же это закончится? И словно в ответ на его мольбу, локоть мальчика начинает разгибаться, рука медленно уходит под воду, пальцы последний раз сжимаются в кулачок и застывают. Еще мгновение рука торчит из воды, а потом…