Такая же ужасная, как Дивоур.

Я оглядел берег. Улица то тут, то там проглядывала среди деревьев, где на дюжину футов, где на дюжину ярдов. О стыде я уже и думать забыл, но никого не увидел. Господи, да куда же они все подевались? Отправились во Фрайбург отведать пиццы? Или в «Деревенское кафе» на молочный коктейль?

— Что ты хочешь? — крикнул я старику. — Хочешь, чтобы я больше не лез в твои дела? Хорошо, не буду!

Он рассмеялся:

— По-твоему, я только вчера родился, Нунэн? Я и не ожидал, что моя уловка сработает.

Даже если бы я говорил искренне, он бы мне не поверил.

— Мы хотим посмотреть, как долго ты продержишься на плаву, — добавила Уитмор и лениво так, по высокой траектории, бросила камень. Он не долетел до меня пять футов.

Они решили меня убить, подумал я. Решили убить.

Точно. Не просто убить, но и не понести за это никакой ответственности. Безумная мысль мелькнула у меня в голове. Я вдруг увидел Роджетт Уитмор, прикрепляющую объявление к доске «МЕСТНЫЕ НОВОСТИ» у «Лейквью дженерел»:

Я не мог в это поверить, несмотря на мое более чем плачевное положение и все-таки едва ли не верил. Или ему дьявольски везло.

Усталость тянула вниз. Кроссовки стали еще тяжелее. Я попытался стянуть одну, но в результате опять хлебнул озерной воды. Они стояли, наблюдая за мной. Дивоур время от времени прикладывался к маске, что лежала у него на коленях.

Я не мог ждать наступления темноты. В западном Мэне солнце заходит быстро, как, видимо, и в любой гористой местности, но сумерки не спешат переходить в ночь. И еще до того, как станет совсем темно, на востоке может взойти луна.

Я уже представил себе свой некролог в «Нью-Йорк Таймс» под заголовком

Дебра Пинеток даст им фотографию с обложки готовящегося к публикации «Обещания Элен». Гарольд Обловски скажет все, что положено, и проследит за тем, чтобы сообщение о моей безвременной кончине появилось и в «Паблишере уикли». Расходы он поделит с «Патнамом» пополам, и…

Я ушел под воду, вновь хлебнул воды, выплюнул. Бешено замолотил руками, заставил себя прекратить это безобразие. Слышал, как на берегу смеется Уитмор. Сука, подумал я.

Облезлая су…

Майк, позвала Джо.

Ее голос прозвучал у меня в голове, но это был не тот голос, который я представлял себе, когда мне хотелось мысленно поговорить с ней, чтобы хоть как-то скрасить одиночество. И словно в подтверждение этому, справа от меня раздался сильный всплеск. Я развернулся на него, но не увидел ни рыбы, ни расходящихся по воде кругов. Зато увидел другое — наш плот, стоящий на якоре в какой-нибудь сотне ярдов от меня, окруженный окрашенной закатом водой.

— Я не смогу доплыть до него, крошка, — прохрипел я.

— Ты что-то сказал, Нунэн? — крикнул с берега Дивоур и приложил руку к одному из заросшему волосами уху. — Повтори громче! Или ты уже совсем выдохся!

А Уитмор все смеялась.

Сможешь. Я тебе помогу.

Я уже понял, что плот — мой единственный шанс. Другого поблизости не было, а добросить до него камень Уитмор не под силу. И я поплыл к плоту, хотя руки сделались такими же свинцовыми, как и ноги. Всякий раз, когда я чувствовал, что сейчас камнем пойду ко дну, я выдерживал паузу, говорил себе, что спешить некуда, что здоровья у меня хватит, и все будет хорошо, если я не поддамся панике. Древняя старуха и еще более древний старик двинулись следом, но смех на берегу стих, потому что они тоже увидели, куда я направляюсь.

Долго, очень долго, плот не приближался ни на йоту. Я говорил себе, что это оптический обман, причина которого в сгущающихся сумерках, в цвете воды, из багряной превращающейся в чернильно-черную, но доводы эти звучали все менее убедительно по мере того, как тяжелели руки, а воздух отказывался проникать в легкие.

Нас разделяло тридцать ярдов, когда левую ногу свела судорога. Я повернулся на бок, как тонущая лодка, попытался дотянуться до ноги. Наглотался воды. Меня тут же вырвало. Одной рукой я схватился за живот, вторая все тянулась к ноге.

Я тону, с удивительным спокойствием подумал я. Так, значит, это происходит.

И тут рука ухватила меня за загривок в том самом месте, куда угодил камень Уитмор, и дикая боль тут же вернула меня в реальность, подействовала лучше, чем укол эпинефрина[104]. А другая рука ухватилась за мою левую ногу и ее обожгло, как огнем. Судорога прошла, я вынырнул на поверхность и с новыми силами поплыл к плоту. Еще несколько, как мне показалось, секунд, и я, тяжело дыша, уже держался за перекладину лесенки, ведущей на плот, не зная, то ли я выживу, то ли сердце разнесет мне грудь, как осколочная граната. Наконец легкие начали возмещать недостаток кислорода, и я понял: худшее позади. Выждав еще минуту-другую, пока успокоится сердцебиение, я вылез на плот в последних остатках сумерек. Какое-то время я стоял, глядя на запад, а вода потоками стекала с доски. Затем я повернулся к ним, чтобы показать, что их затея провалилась. Но свою победу мне пришлось отмечать в одиночестве. Улица опустела. Дивоур и Роджетт Уитмор ушли.

Возможно, ушли. Потому что, а я это хорошо помню, большая часть Улицы уже спряталась в темноте, и знать этого я не мог.

Скрестив ноги, я сидел на плоту, пока не взошла луна, ловя каждый звук, следя за каждым движением. Просидел, по моим прикидкам, не меньше получаса. Может, минут тридцать пять. На часы я посмотрел, но они ничем мне не помогли. Стрелки застыли на половине восьмого: в тот самый момент их залило водой. Так что к убыткам, причиненным мне Дивоуром, я мог добавить и стоимость «таймекс индигло» — 29 долларов и 75 центов.

Наконец я осторожно спустился по лесенке и медленно поплыл к берегу. Я отдохнул, голова не гудела (хотя затылок, то место, куда угодил камень Роджетт, саднило) и меня уже не удивляло, что такое могло случиться наяву и со мной. Пожалуй, последнее более всего поразило меня. Я и представить себе не мог, что богатый компьютерный барон попытается утопить меня, таким вот образом свести счеты с романистом, который перешел ему дорогу.

Могло ли это решение спонтанно возникнуть в голове Дивоура? Случайной ли была наша встреча? Учитывая внезапность его появления у меня за спиной — вряд ли. Скорее всего он держал меня под наблюдением с четвертого июля, может, с другого берега за мной следили люди, оснащенные хорошей оптикой. Параноидальный бред, мог бы сказать я, да только эта парочка едва не утопила меня в озере Темный След, как ребенок топит в луже бумажный кораблик.

Я решил, что плевать мне на тех, кто мог наблюдать за мной с другого берега. Я решил, что плевать мне на этих стариканов, если они и поджидают меня, прячась за деревьями. Я плыл, пока ноги не коснулись растущих на дне водорослей, пока не увидел поднимающийся к «Саре-Хохотушке» склон. А потом встал, поморшился от холодного ветерка, хромая вышел из воды, одной рукой прикрывая голову от возможного града камней. Но камни в меня не полетели. Я постоял на Улице. Вода стекала с джинсов и рубашки на утоптанную землю, я посмотрел направо, потом налево. Похоже, в этой части озерного периметра я пребывал в гордом одиночестве. Я поглядел на воду. В слабом лунном свете темнел квадрат плота.

— Спасибо, Джо, — вырвалось у меня, и я начал подниматься по железнодорожным шпалам. Одолев половину лестницы, я остановился. Никогда в жизни я не чувствовал такой усталости.

Я поднялся на террасу, вместо того чтобы обойти дом и войти через крыльцо. Двигался я по-прежнему с трудом, ноги стали раза в два тяжелее. В гостиной я с изумлением огляделся, словно отсутствовал лет десять и нашел все, как было: Бантер на каминной доске, «Бостон глоуб» на диване, сборник кроссвордов на комоде у стены, тарелка с остатками овощного рагу — на кофейном столике. Пожалуй, только тут я осознал, что же со мной случилось: я вышел на прогулку, оставив в комнате привычный беспорядок, и едва не погиб. Вернее, меня едва не убили.