— А что толку сидеть сложа руки? — возразила Уин. — Если мои соседки лишились мужей, то пускай хоть предадут их честь по чести земле! К тому же погибли не все! — С этими словами она погладила лоб своему спящему сыну.

Эоланда смотрела на нее еще несколько секунд, потом встала на колени.

— Скоро и он присоединится к остальным, — вынесла она приговор и вышла из пещеры.

Клуаран извинился взглядом за свою мать и последовал за ней. Элспет была в ужасе, Кэтбар тоже. Уин в слезах склонилась над сыном. Молодая женщина смотрела на происходящее с недоумением.

— Не держите на нее зла, — пробормотала Элспет. — Она сама не знает, что болтает. Лучше мы уйдем.

Она схватила за руку Вульфа и потащила его за собой.

— Как ты могла такое сказать? — выговаривал Клуаран матери.

— Он все равно не слышит, — бубнила Эоланда. — Он уже там, куда не доносятся наши голоса. Зачем ей тешить себя напрасной надеждой?

— Надежда есть всегда, — настаивал Клуаран. — Умелый целитель спас бы его. Было время, когда ты сама могла сделать это, — удрученно добавил он.

— Напрасный труд! — Голос Эоланды звучал почти умоляюще. — Сын ее, скорее всего, умрет, что бы я ни предприняла. Лучше даже не пытаться.

— Разве ты сказала бы так, если бы твой сын лежал тяжело раненный? — Уин покинула пещеру следом за ними. — Позволила бы ты ему умереть, зная, что в твоих силах его спасти? — По ее лицу струились слезы, но она выдержала взгляд Эоланды.

Фея заломила руки.

— Я… я кое-что умею и могла бы попытаться, — созналась она наконец. — Но надежды так мало, что…

— Все-таки попробуй! — взмолилась Уин. — Я буду надеяться. Буду бороться за Рейнхарда, пока сама не испущу дух.

— Что, если он все-таки не выживет? — шепотом спросила Эоланда.

— Тогда я буду бороться за жизнь моих соседей, за их детей!

Эоланда на мгновение зажмурилась, потом снова взглянула на Уин и проговорила отчетливо и уверенно:

— Я попробую.

Эдмунда тащили за руки и за ноги, надев ему на голову мешок. Но его дар от такого обращения ничуть не пострадал. Даже продолжая сопротивляться, он воспользовался зрением одного из своих похитителей, чтобы понять, куда его волокут. Путь похитителей лежал в сторону от дороги, в горы. Он перенесся внутренним взором обратно в лагерь и увидел бегущую к нему всхлипывающую Эоланду.

Избавившись от кляпа, он вдохнул побольше воздуху и завопил что было мочи:

— На помощь! Кэтбар! Я здесь!

Его пнули в живот, мешковина облепила ему нос и рот. Задыхаясь, он забился еще сильнее. Его похитители, выругавшись, побежали.

Эдмунд не знал, долго ли его тащили. Он едва не лишился чувств от зловония в мешке. Попытка воспользоваться зрением кого-нибудь из похитителей оказалась неудачной: он увидел впереди только скалы.

Внезапно хватка на его левой руке ослабла и он шлепнулся на камни, больно ударившись головой. Зрение похитителя померкло и он погрузился во тьму.

Эдмунд очнулся, стряхнув привидевшийся кошмар — пожар и кровопролитие. Он лежал навзничь на земле. Им овладела паника: где он, как попал в это неведомое место? В голове еще мелькали эпизоды сновидения: мужские и женские тела, в беспорядке усеивающие землю, отблески пламени, пожирающего их жилища… Он разинул рот, чтобы закричать, но крик умер, не родившись, заглушенный грубой тряпкой на его лице.

Память постепенно возвращалась. Отчаянно болела голова — он вспомнил, как ударился о камень. Попытавшись поднять руки, Эдмунд понял: руки связаны. Как и ноги. Теперь до него доносились голоса: похитители сидели неподалеку и переговаривались. Он осторожно подкрался к ним мысленным взором и увидел четырех бородачей, развалившихся на склоне. Эдмунд чуть было не застонал. Негодяи отдыхали, уверенные, что их больше не преследуют. Помочь пленнику было некому.

Разговаривали тихо, по-датски, но с чудным гнусавым выговором, поэтому уловить смысл оказалось нелегко. Эдмунд разобрал только отдельные слова: «парень», «наша плата», «к полудню». Один из мужчин, кряхтя, поднялся, другой — сам того не зная, поделился своим зрением с пленником — посмотрел на груду тряпья и веревок неподалеку. Груда зашевелилась — и Эдмунд поспешно обрел свое зрение при звуке приближающихся шагов.

Мешок стянули с его головы, и он заморгал. На него уставилась хмурая физиономия с глазками-бусинками, чуть заметными в зарослях черных бровей. Из-под косматых усов раздалось:

— Очнулся? Пошли, что ли!

Детина нагнулся, разрезал веревки у Эдмунда на ногах и грубо поднял его.

— Дальше пойдешь сам.

Двое похитителей взялись за концы веревки и зашагали, подталкивая пленника. Они почти не обращались к нему, только покрикивали, чтобы поторапливался, а сам он хранил молчание. Что, если он заложник и они уже знают, кто его отец? Если не знают, не стоит открывать им глаза, лучше было бы не выдавать себя выговором.

Похитители шагали как заведенные и бранили Эдмунда, когда он спотыкался. У него не прекращалась головная боль, он с трудом сохранял равновесие со связанными руками и на крутом склоне все чаще спотыкался и едва не падал.

К вечеру похитители Эдмунда почувствовали усталость. Поднимаясь по самому крутому склону, Эдмунд поскользнулся и упал. Похитители не стали поднимать его, они уселись и стали утолять голод и жажду, хотя усатый все ворчал, что они теряют время. Эдмунд в изнеможении растянулся на камнях и принял из рук своих обидчиков кусок мяса и фляжку с горьким элем. Они, похоже, не совсем дикари, промелькнуло у него в голове: если не удастся сбежать, можно будет попробовать вызвать у них жалость или выторговать свободу у их предводителя.

Но не придется ли ради этого выдать себя?

Короткий отдых вернул Эдмунду силы. На вершине холма он испытал неожиданное облегчение. Внизу не было видно лагеря, но Эдмунд, прибегнув к своему дару, все-таки обнаружил там людей, разводивших костры и ощипывавших свежую дичь. Кто они? Уж точно не разбойники, истреблявшие все живое на своем пути; сцены, которые он разглядел, были вполне мирные.

В полдень Эдмунда вывели на ровное место, полное шума и суеты. Лагерь был разбит под отвесной скалой, на берегу ручейка, бившего у подножия каменной стены. Люди были повсюду: одни стерегли лагерь, другие точили оружие, кто-то чинил палатки. Шкуры зверей и полотнища, игравшие роль навесов, удерживались вбитыми в землю железными костылями. Эдмунд сразу понял, что это не сборище разбойников и даже не ополчение, собранное местным предводителем, а настоящая королевская дружина.

Похитители подтолкнули его вперед. С него сняли веревки, но помышлять о бегстве уже не приходилось: Эдмунд сомневался, что сможет продержаться на ногах хотя бы несколько минут.

— Хорошо бы от него избавиться! — проворчал один из похитителей.

— Надеюсь, он сгодится, — отозвался усатый. — Хотя уж больно он молод, чтобы что-то знать.

Пока Эдмунд гадал, что могут значить эти слова, усатый схватил его за руку и поволок к самой большой палатке. Остановившись у входа, он откашлялся и позвал неожиданно учтивым, даже заискивающим голосом:

— Милорд! Это Виридогард, я привел пленника.

— Давай его сюда! — раздался голос из палатки. — Чего ты ждешь?

Голос был низкий, раздраженный, Эдмунду показалось, знакомый. Усатый так пихнул юношу в спину, что тот влетел в палатку и упал на пол. Трое мужчин сидели вокруг деревянного ларя, на котором была расстелена карта. Масляная лампа дымила и мешала разглядеть лица.

— Поднимите его! — приказал бас.

Это был, видимо, главный у них, командующий дружиной; он был выше других ростом, его голос звучал уверенно и властно. Двое его помощников поднялись и шагнули к Эдмунду. Главный разочарованно заговорил:

— Он же почти мальчишка! Вы потратили на поиски целый день и притащили мне только его? — Виридогард начал было оправдываться, но командующий перебил его: — Вам заплатят, я свое слово не нарушаю. Подожди там.