Но это было невозможно. Сверкавший в ее руке меч был единственным твердым и надежным предметом, все остальное вокруг нее непрестанно менялось. Туман стал лесом, и деревья от ее ударов вспыхивали, как спички; потом на голову ей обрушилась волна, рассыпавшаяся на бесчисленных человечков — все, как один, с лицом Эдмунда… Ей оставалось лишь стоять насмерть, как велели Клуаран и Ионет, направлявшие каждый ее удар. Ей казалось, что несколько ударов достались великану, но противник превращался в ничто, когда она рубила его мечом, и принимался дразнить ее в новом обличье. Она слышала крики ободрения или предостережения своих друзей, но она не знала, кто кричит, — они или Локи?

Элспет видела вокруг себя волков с вываленными огненными языками; они подступали к ней все ближе, как бы яростно она их ни разила. Эоланда истошно закричала, и они пропали. И вот она опять стоит в кругу из камней, а напротив нее — Локи.

Он широко улыбался, обращаясь к фее:

— Ну что, Эоланда? Я снова сокрушил твои чары. Как видишь, мне лучше не мешать.

Он повернулся к Элспет, и из его разинутого рта вырвалось пламя. Он протянул к ней руки, и в каждой выросло по раскаленному клинку. В лицо Элспет ударил жар. За спиной у нее всхлипывала Эоланда.

— А вот теперь, малышка, мы сразимся, — молвил Локи.

Эдмунд не участвовал в схватке Элспет с противником, не устававшим менять свое обличье. Он стоял рядом с Эоландой, защищавшей отважную девочку своими чарами, и швырял камни, понимая, что это мало могло помочь. Кем бы ни обернулся Локи, он старался не касаться валунов, но, когда в него попадал камень, он утрачивал часть своей силы. Эдмунд думал, как сокрушить его мощь, против которой пока был бессилен даже хрустальный меч.

А потом Эоланда вскрикнула от боли, и все иллюзии рассеялись. Сначала Эдмунд решил, что его подруга нанесла Локи смертельный удар, но тот остался невредим, а Эоланда сползла на землю.

— Я больше не могу ее защищать, — простонала она. — Главное, чтобы до нее не добрался огонь!

Локи, размахивая своими пылающими клинками, подступал к Элспет. Эдмунд видел, что она ждет удобного случая для выпада. Он сжал обеими руками подготовленный камень: если она промахнется, то…

Локи вскинул вверх руки. Пламя вырвалось из его клинков, метнулось к Элспет и образовало вокруг нее огненный круг, который держала, подобно тому, как валуны поддерживали плоские плиты, дюжина таких же Локи, дружно разевавших в хохоте огненные рты. Засверкала дюжина серебряных цепей.

— Сюда, Элспет! — звали ее свирепые голоса. — К чему тебе теперь меч?

Эдмунд смекнул, как ему следует поступить. Он прошмыгнул между двумя пламенеющими фигурами и встал рядом с Элспет.

— Я тебе не помешаю, — сказал он в ответ на ее немое удивление. — Подними меч и не обращай на меня внимания. Но рази того, на кого я укажу.

Он закрыл глаза и пустил свое мысленное зрение по огненному кругу. Им владел сейчас лютый гнев, но он держался, как держится в шторм на волнах сброшенный с палубы человек…

Недруги наступали на Элспет. Огонь обжигал Эдмунду одежду и волосы, но он не оставлял своей затеи.

Внезапно он полетел вверх тормашками. Ничего не видя, он дотянулся до руки Элспет:

— Этот!

Локи догадался об опасности и попытался его сбить, но Эдмунд мысленно вцепился в него что было силы. Другого шанса уже не представится. В мире не оставалось ничего, кроме огня и злобы… И еще там была темная фигурка с тонкой сверкающей соломинкой в руке. Слишком поздно вспомнил Эдмунд о грозящей ему опасности. Чудовище захлебнулось собственным огнем — хрустальный меч поразил его в самое сердце. Весь мир взорвался, и слепящую белизну этого взрыва невозможно было вынести. Потом белизна разом померкла, как затухает задутая свеча, а вместе с ней потухло навсегда и зрение Эдмунда.

Минуло всего четыре дня, а мир так сильно изменился.

Дорога, ведущая на восток, была почти пуста, когда они ступили на нее: на ней не было людей с оружием, появились лишь возчики и торговцы. Близ Венты-Булгарум они повстречали путников, клявшихся, что вторгшиеся датчане потерпели поражение от королевской рати. Вытряхивая на утреннем холодке свой спальный тюфяк, Элспет думала, смогут ли люди забыть содеянное Локи.

Нет, решила она, глядя на Эдмунда, подставлявшего лицо солнцу, которое он не мог видеть.

Она никак не могла понять, как ему удается сохранять спокойствие, принимать утрату зрения без жалоб и злобы. Она умоляла Эоланду вернуть ее другу способность видеть — смогла же она вместе со своей сестрой вылечить ей руки, — но фея печально ответила, что это ей не подвластно. Элспет чуть не разрыдалась от отчаяния, а Эдмунд нисколько не печалился.

Что ж, раз он сам не жалуется, то и ей не надо тужить. Она оглянулась на отца, умывавшего лицо в ручье, и на душе у нее так потеплело, что она почти забыла о странной пустоте в правой руке. С ней больше не было меча.

После того как она проткнула мечом Локи, шар белого огня взмыл из Каменного круга в небо и пропал без следа. В следующее мгновение она ощутила себя во власти сокрушительного безмолвия. Она очутилась в пустоте и бесплотно парила во тьме. «Наверное, я умерла», — пронеслось в голове. Но тело неторопливо возвращалось к жизни: сначала она почувствовала тяжесть, потом подергивание в руке, словно с нее до срока снимали швы. В голове у нее снова зазвучали голоса Клуарана и Ионет, такие слаженные, словно они исполняли песню, приветственную или прощальную… А потом они покинули ее — и она осталась лежать на земле, с выпавшей из руки серебряной латной рукавицей.

Она не знала, как говорить с Эоландой о потере сына. Фея оставалась с ними столько, сколько было нужно, чтобы залечить их ожоги, после чего отправилась к своему племени.

— Мне здесь больше нечего делать, — произнесла она едва слышно.

Элспет, чуть не плача, взяла ее за руку.

— Вдруг они все-таки воротятся? — сказала она неуверенно. — Я слышала их голоса, Эоланда. Знаю, что они неразлучны.

— Это все, чего он желал, — сказала Эоланда. Взяв заплечную суму Клуарана, она достала оттуда книжицу в темной кожаной обложке. — Это история меча. Ее написал Брокк, мой муж. Мой сын ее продолжил. Я намерена ее закончить, чтобы мой народ знал, что он ради него совершил и что совершила ты с твоими друзьями.

Прежде чем уйти, она отвела Элспет и Эдмунда в сторону и сняла с запястья тонкий браслет из кусочков дерева и мелких железок.

— Это все, что я могу вам подарить, — молвила она. — Но он был сделан для того, чтобы слить воедино силы двоих людей, и его чары по-прежнему сильны. Если вам придется туго, положите его у любых наших ворот, и я вас услышу.

Элспет взглянула на нее с сомнением:

— Одобрят ли это твои соплеменники? Уж я-то знаю, как они к нам относятся.

— Пришла пора это изменить, — сказала Эоланда, и глаза ее на мгновение сверкнули прежней решимостью. — Уже дважды мы действовали заодно. Иначе никто из нас не выжил бы.

Она взяла Эдмунда за руки и расцеловала его, потом обняла Элспет.

— Я тебя не забуду, — прошептала фея.

Она начертила в воздухе проход и шагнула в него. Очертания ворот растаяли, словно не было ни их, ни феи Эоланды.

В тот же день они ушли из Каменного круга. Валуны стояли закопченные, земля между ними была обуглена, но все это должно было быстро стереться. Только поблескивающие стекляшки, осколки того, что было прежде огромным чудищем-драконом, останутся на века. Больше всего их валялось там, где разгорелся решающий бой.

Кэтбар подобрал один осколок и подбросил на ладони.

— Будет что показать моим детишкам, — сказал он и спрятал реликвию.

— У тебя же нет детей! — удивленно воскликнула Элспет.

— Пока нет, — признался воин. — Но у меня еще есть время исправить это упущение. — Он улыбнулся. — Теперь на все найдется время: думаю, от нас больше не потребуется ратных подвигов. Хотя кто знает? — Он погладил у себя на плече лук и колчан, прежде принадлежавшие Клуарану. — Эоланда передала мне это оружие и велела не опозорить его. И я не опозорю. — Его лицо внезапно помрачнело. — Славный был малый!