— Тезисы и вопросы, — честно ответила я.

Монарх втянул носом воздух, медленно выдохнул и, скользнув взглядом по листу, напомнил:

— Мы собирались ехать в театр.

— Разумеется, — кивнула я.

— Это вы пожелали ехать в театр…

— Я помню, государь.

— Я пытался сопротивляться, но вы хлопнули папкой по столу у меня перед носом и объявили о невыносимости однообразия, чем взбесили меня до крайности. Однако я признал справедливость вашей жалобы и согласился. И что же?

— Что? — спросила я с любопытством.

— А то, ваша наглость, что вы заставили меня ждать, — надменно ответствовал Его Величество. — Однако когда вы в благодарность за мое согласие кинулись мне на шею, я подумал, что исполнил одно из ваших заветных желаний, был этому рад и даже начал предвкушать посещение театра в вашем обществе. И что же?! Я шел к вашим покоям в приподнятом настроении, после сидел и со снисходительной иронией думал, что вы все-таки женщина, и как все женщины обожаете вертеться перед зеркалом. Потом я понял, что ожидание затягивается, и это начало раздражать, однако я всё еще верил в вашу женскую сущность и желание мне понравиться. И вот пока я изнывал в ожидании, вы в это время… — Взор короля снова разгорелся и он гаркнул: — Вы писали тезисы?!

— Почему нет? — я пожала плечами. Потом вернула себе лист бумаги, аккуратно его сложила и убрала в сумочку, стоявшую на туалетном столике. — Я уже давно готова к выезду, но вы еще не появились, и потому, чтобы не терять время впустую, мне подумалось, что недурно бы записать свои мысли, которые я хотела обсудить с вами.

— Театр! — воскликнул государь. — Какие вопросы, когда мы едем на представление?!

— А дорога до театра и обратно? А антракт? О, — взмахнула я рукой, — это уйма времени.

Он протянул ко мне руки со скрюченными пальцами, издал нечто похожее на рычание, после выдохнул:

— А! — и, наконец, подставив локоть, выдавил сварливое: — Прошу.

— Благодарю, — мило улыбнулась я и воспользовалась предложенной рукой.

Вскоре мы покинули королевскую часть дворца. Я пребывала в приподнятом расположении духа. Поездке в театр я была рада по двум причинам. Во-первых, мне и вправду приелось однообразие королевских покоев и времяпровождения. Во-вторых, в театр мне действительно хотелось. Да и освежить круг лиц, которые я видела ежедневно, тоже было недурно.

Дворцовая жизнь сейчас текла вяло, практически без увеселений. Нет, конечно, были салоны, куда стекались придворные на поэтические и музыкальные вечера. Была игральная гостиная, но кто бы меня туда отпустил? Впрочем, я солгу, если начну утверждать, что существование в ближнем кругу государя было унылым и безрадостным. Здесь был и болтун Дренг, и камердинер монарха — граф Морсом, обладавший отличным чувством юмора. И если Олив мог забыться и вогнать своими шутками в краску, то королевский камердинер острил в меру и изыскано. Еще имелся королевский виночерпий — барон Скальд. Его милость знал такое множество историй, что они едва удерживались в нем и высыпались едва ли не на каждом шагу. А парочка приятелей — пажей: барон Хофлиг и барон Арнесс — являлись магнитом неожиданных приключений, рассказами о которых немало веселили собравшуюся публику. Тут стоит вспомнить облаву, устроенную на меня государем на летнем маскараде, так вот все эти господа принимали в ней живейшее участие и теперь время от времени вспоминали, добродушно подшучивая над моей неуловимостью.

Присутствовал на вечерах у государя и магистр Элькос. Он вызывал у меня чувство некоего уюта, оставаясь самым близким и хорошо знакомым человеком. Он был словно еще один дядюшка, только троюродный, который приглядывал за тем, чтобы никто меня не обидел и не нарушил приличий. Впрочем, при государе этого никто и не осмелился бы сделать. Однако незримая, но ощутимая защита мага была приятна.

И единственным, кого Элькос увещевать не смел, оставался сам монарх. И когда Его Величество позволял себе уместить голову на моих коленях, или же, сидя на подлокотнике кресла, на котором устроилась я, вольно обнимал меня за плечи, играл прядью моих волос или попросту целовал руку, маг едва заметно кривился, но вслух ничего не говорил. А спустя некоторое время и он, кажется, привык к выходкам короля, как и я сама.

И вот в этом окружении я сейчас находилась ежедневно. Признаться, даже начала ощущать нехватку женского общества. Все-таки наличие женщин внесло бы некоторое разнообразие и разрядило чрезмерную насыщенность мужского внимания, ненавязчивого, но все-таки ощутимого. Отдыхала я от своего постоянного общества только в минуты, когда мы с государем отправлялись прокатиться на санях, на коньках или же на горку. Ну и, разумеется, во время исполнения своих служебных обязанностей. Приближенные монарха, конечно, могли оказаться рядом во время увеселительных прогулок, но находили кому уделить свое внимание, и тогда мне оставался только король. А Его Величество стал для меня уже и вовсе близким человеком, с которым я могла оставаться собой, даже когда он ворчал или расточал громы и молнии.

Было только жаль, что государь не спешил решить вопрос с новой должностью для Фьера Гарда и не открывал перед ним двери своих покоев даже ради меня. Обществу его милости я была бы несказанно рада. Впрочем, возможно, именно поэтому барон оставался мажордомом герцогини Аританской и был для меня всё еще недосягаем. Однако оставался Олив Дренг, и он время от времени приносил мне известия от моего друга, если нам не удавалось с ним обменяться посланиями.

Кстати, о Дренге. Сей достойный господин обнаружился неподалеку от выхода из дворца. Был он, как и государь, одет во фрак, хорошо приметный в распахнутой шубе, из чего я сделала вывод, что его сиятельство тоже намеревается посетить театр. Оставался лишь вопрос — едет он с нами или же с кем-то другим, а может и вовсе в одиночестве?

— Ваше Величество, — учтиво произнес великосветский оболтус, склонив голову перед королем. — Ваша милость, вы прелестны, как, впрочем, и всегда.

— Доброго вечера, — улыбнулась я графу, пользуясь тем, что монарх остановился.

— Как любопытно, — вдруг хмыкнул Олив. — Государь мрачнее тучи, хоть и говорил еще пару часов назад об этой поездке с воодушевлением, а баронесса Тенерис сияет, будто весеннее солнышко. Признавайтесь, ваша милость, что вы опять сотворили?

— Еще бы ее милости не сиять, — сварливо ответил вместо меня государь. — Она успела столько всего сделать перед выездом, что просто не может не ощущать удовлетворения от своих стараний. Зато я был вынужден торчать под ее дверью, томясь ожиданием, — в окончании наябедничал на меня монарх.

— Так ведь ее милость — дама, — справедливо заметила Дренг. — Как известно, женщины прихорашиваются…

— Женщины прихорашиваются, — прервал его король и продолжил, добавив в голос яда: — Если они не баронесса Тенерис. Я по своей наивности тоже думал, что ее милость десятую пару сережек меняет, что перекалывает шпильки или вертится перед зеркалом, не в силах оторваться от собственного созерцания. Как бы ни так! Дренг, ты вообразить не можешь, чем она занималась, пока я упивался видением трепетной лани перед выходом в свет.

— Быть может, почувствовала недомогание и задремала, выпив снадобье? — предположил граф.

— Тезисы, Дренг! Она писала тезисы! — воскликнул государь, и я независимо повела плечами. — Ее милость решила свести меня с ума окончательно, а я никак не могу помешать ей в этом.

— Как вам не совестно, ваша милость?! — вопросил меня Дренг с фальшивым возмущением.

— У кого ты ищешь совести? — едко спросил в ответ монарх. — В Шанриз есть всё: ясный ум, красота, поразительные дерзость и наглость, а вот совесть унес ее Покровитель, если она вообще была дана баронессе от рождения, в чем я, признаться, уже давно сомневаюсь.

Я коротко вздохнула и демонстративно поглядела не дверь. Мой маневр не ускользнул от короля, он изломил бровь и учтиво осведомился:

— Полагаете, мы опаздываем, ваша милость?