Уоррен продержался около десяти минут и упал, опрокинув на себя столик. Джорджина посмотрела на Дрю, пытаясь понять, собирается ли он совершить глупость и тоже ввязаться в эту драку.

— Должен сказать, капитан Мэлори, что вы сказали о себе «довольно искусен», но это слишком мягко сказано. Может быть, нам пустить в ход, пистолеты?

— Ради Бога! Но опять должен предупредить вас…

— Не продолжайте. «Довольно искусны в этом», не так ли?

Джеймс рассмеялся, услышав, каким кислым тоном произнес эту фразу Дрю.

— Более того, дорогой мальчик. Могу сказать, что в моем активе четырнадцать побед и ни одного поражения. Вообще я проигрывал баталии только в море.

— Тогда продолжим. Воспользуюсь тем, что вы устали.

— О черт, не могу поверить! — воскликнул Бойд, вызвав раздражение у Дрю.

— Отойди, братишка, — приказал Дрю. — Ты уже использовал свой шанс.

— Да постой ты, олух! Я сейчас вспомнил, где видел его раньше! Ты не узнаешь его, Томас? Вообрази его с бородой…

— О Господи! — удивленно проговорил Томас. — Никак это тот чертов пират Хоук, после встречи с которым я еле дотянул до порта?

— Ага, и он уплыл с моим грузом во время первого плавания на «Океане».

— Ты уверен? — спросил Клинтон.

— Ради Бога, Клинтон, — вмешалась Джорджина. — Да неужто ты всерьез принимаешь их болтовню? Пират?! Да он английский лорд, виконт…

— Из Райдинга, — подсказал Джеймс.

— Спасибо, — автоматически поблагодарила она и продолжила: — Обвинять его в том, что он пират, так же смешно, как…

— Я пират-джентльмен, любовь моя, с твоего позволения. И притом сам списавший себя на берег.

На сей раз она его не поблагодарила. Этот человек определенно был безумцем. Иначе как объяснить его признание, которого вполне достаточно, чтобы все ее братья одновременно набросились на него?

Джорджина увидела, как все повалились на пол, и образовалась гора движущихся ног и рук. Она повернулась к Томасу, который все еще крепко держал ее за плечи, словно она настолько глупа, что бросится в эту груду тел.

— Ты должен их остановить, Томас! Она не знала, насколько отчаянно прозвучал призыв. Томас не был непроходимым тупицей. Не в пример братьям, он оценивал происходящее как бы с разных сторон. Англичанин глядел волком лишь тогда, когда Джорджина смотрела на него. Когда она не смотрела, в его глазах светилось нечто другое. А чувства Джорджины были еще более откровенными.

— Это тот человек, по которому ты плачешь, Джорджи? — тихо спросил Томас. — Тот самый, кто…

— Был, но теперь нет! — в сердцах воскликнула Джорджина.

— В таком случае зачем мне вмешиваться?

— Потому что они изувечат его!

— Понятно. Я полагал, что в этом и заключается цель…

— Томас, пойми! Они ухватились за эти бредни насчет пиратства как за повод, чтобы оправдать это бесстыдное, бесчестное избиение, когда все на одного.

— Возможно, но пиратство — это вовсе не бредни, Джорджи. Он действительно пират.

— Был, — убежденно сказала Джорджина. — Ведь ты слышал его слова, что он больше этим не занимается?

— Дорогая моя, это не меняет того факта, что за время своего пиратства этот мужчина нанес ущерб двум нашим судам и украл ценный груз.

— Он может возместить ущерб!

Спор потерял смысл, когда дерущиеся мужчины один за другим стали подниматься. Поднялись все, кроме Джеймса Мэлори. Даже каменную стену иногда можно сокрушить…

Придя в себя, Джеймс с усилием сжал распухшие губы, чтобы не дать вырваться стону. Он мысленно произвел инвентаризацию понесенного ущерба. Кажется, ребра целы, хотя кожа отчаянно саднила. Насчет челюсти у него полный уверенности не было.

Ну что ж, он получил то, на что напросился, разве не так? Разве не мог он придержать язык и притвориться ничего не понимающим, когда два младших брата припомнил и его самого и его пиратское прошлое? Даже Джорджи защищала его, пока не поверила в его пиратство. Так нет же, дернул черт во всем признаться.

Все было бы не так уж плохо, если бы их не было так много. Черт побери, пятеро проклятых янки! А у Арти и Анри не хватило мозгов сказать ему об этом. Почему он отверг свой первоначальный план повидаться с Джорджи наедине? А ведь Конни предупреждал его.

И какого черта он хотел добиться своим внезапным появлением на этом злосчастном вечере? Кроме как привести в смятение милую девушку, чего она, впрочем, заслуживала. Это был праздничный вечер, и, увидев ее в окружении дюжины кавалеров, он потерял разум. Впрочем, разве могло быть иначе, черт побери?

До Джеймса доходил гул голосов. Они доносились с разных сторон — одни более отдаленные, другие близкие. Джеймс представил себе, как кто-то смотрит на него, пытаясь обнаружить признаки того, что он приходит в сознание. Ему сейчас лучше сконцентрировать внимание на том, что они говорят, хотя боль в теле мешала сосредоточиться.

— Я не поверю в это, Томас, до тех пор, пока не услышу от самой Джорджи.

— Ты ведь видел, она сама хотела залепить ему оплеуху.

— Я находился здесь, Бойд. — Это был единственный голос, который было легко расслышать, и звучал он как-то умиротворяюще. — Как раз я и удержал ее от этого поступка. Но это не имеет никакого значения. Говорю тебе, она…

— Но она все еще убивается по Малкольму!

— Дрю, осел несчастный, сколько раз тебе втолковывать, что это объясняется чистым упрямством с ее стороны.

— Тебе лучше не совать свой нос в это дело. Уоррен! Из твоего рта вылетает только глупость и вздор!

Послышались звуки непродолжительной возни, затем чей-то голос произнес:

— Ради Бога, вы двое, прекратите! Или вы сегодня мало получили синяков? С меня хватит того, что я от него уже получил, Клинтон! Более чем достаточно!

— Будь добр, Уоррен, заткнись, если не можешь придумать ничего конструктивного! А ты перестань обижаться по пустякам, Дрю! Этим делу не поможешь.

— Что касается меня, то я верю в это не больше Бойда. — Джеймс начал различать голоса — этот, без сомнения, принадлежал темпераментному Уоррену. — И эта дубина стоеросовая тоже сомневается, так что…

Снова вспыхнула потасовка. У Джеймса появилась надежда, что они прикончат друг друга, после того как он понял, в чем все братья сомневаются. Он уже собирался было сесть на полу, когда кто-то наступил ему на ногу. Джеймс невольно застонал.

— Как ты себя чувствуешь, Мэлори? — спросил удивленный голос. — Готов к свадьбе?

Джеймс с трудом разлепил веки и увидел юное ухмыляющееся лицо Бойда. Со всем презрением, которое он мог изобразить в этот момент, Джеймс произнес:

— Мои родные братья драли меня почище, чем ты со своими молокососами.

— Тогда, может быть, нам повторить все сначала? — произнес тот, чье имя надо бы укоротить ровно вдвое и звать не Уоррен, а Уор[2].

— Отойди, Уоррен!

Этот приказ прозвучал из уст Томаса и поразил всех, кроме Джеймса, который не имел понятия о том, что Томас был единственным из братьев Андерсонов, кто редко повышал голос. Джеймс, собрав силы, сел на полу, стараясь не покачиваться.

Внезапно до него дошел смысл сказанного Уорреном.

— Что ты, черт возьми, имеешь в виду, говоря о свадьбе?

— Имею в виду, англичанин, тебя и Джорджи!

Ты скомпрометировал ее и либо ты на ней женишься, либо мы благополучно убьем тебя!

— Ну что ж, в таком случае улыбайся, дорогой мальчик, и спускай курок. Силой меня не заставишь.

— А разве ты не за этим пришел сюда, Мэлори? — несколько загадочно спросил Томас.

Джеймс бросил на него злой взгляд. Братья тоже посмотрели на Томаса, и на лице каждого из них изобразилось разной степени удивление.

— Ты сбрендил, Томас?

— Ну да, это все объясняет, разве не так? — Это было сказано с сарказмом.

— С чего ты решил, что Джорджи согласится?

— Может, ты объяснишь нам, Том?

— Не имеет значения, — ответил Томас, внимательно наблюдая за Джеймсом. — Английский ум слишком сложно понять.