Флория покидает церковь, сжимая в руке веер, полная решимости объясниться с Каварадосси, и не замечает, что за ней по пятам следуют Сполетта и его агенты.

Очевидно, на вилле художника она узнает нечто такое, о чем и не догадывалась. Поэтому во втором действии, беседуя со Скарпиа, Флория ведет себя осмотрительнее и проявляет осторожность. Но тайный страх мучает ее, и она обнаруживает свою слабость, когда, войдя в кабинет начальника полиции, порывисто бросается к Марио. Для Скарпиа этого вполне достаточно, чтобы уяснить ситуацию, и Флория легко становится жертвой его изощренных интриг.

Борьба между шефом полиции и певицей слишком неравная, и Тоска в конце концов теряет самообладание. Когда Скарпиа вынуждает ее раскрыть местонахождение тайного убежища Анджелотти, Флория познает всю горечь поражения. Садистское, почти безумное удовольствие, которое приносит барону его победа, за-ставляеэ ее сжаться от ужаса и отвращения. Но она вовсе не собирается убивать Скарпиа, хотя мысль об этом и промелькнула в ее голове, когда взгляд женщины упал на кинжал, лежащий на столе.

Флория дрожит от страха и едва не теряет сознание, видя довольного собой, торжествующего Скарпиа, который бросается к ней с пропуском в руках. Оказавшись в его объятиях, она инстинктивно хватает кинжал и пронзает им Скарпиа. В исступлении Тоска выкрикивает слова ненависти в лицо умирающему барону. Но, узрев бездыханное тело у своих ног, она как бы пробуждается от кошмара.

"Он умер!.. - восклицает она и осеняет себя крестом. - В смерти прощенье!.."

Затем в каком-то почти суеверном порыве она ставит зажженные свечи по обе стороны головы Скарпиа и кладет ему на грудь распятие. Потом судорожно подбирает с пола свою накидку и крадучись выходит на последних нотах звучащей в этой картине музыки.

Если образ Тоски глубоко прочувствован певицей, то вряд ли стоит давать ей какие-то добавочные пояснения, рассуждать о деталях. Прожить на сцене ужасную трагедию, выпавшую на долю этой беззащитной женщины, - само по себе тяжкое испытание. Пластическим, вокальным средствам, особенно интонациям, определяющим верную трактовку роли, нет числа. Каждый артист выбирает те из них, которые органически вытекают из его мироощущения и возможностей...

Тоска торопится, нанимает карету и с драгоценным документом в руках летит на крыльях любви в замок Сант-Анджело. Пропуск представляется ей выходом из положения. За ней, однако, поспешают Шарроне, Сполетта и офицер; все они пока еще не знают о смерти Скарпиа.

Флория устремляется к своему возлюбленному и с чувством гордости за себя, к которому примешивается отвращение к Скарпиа, рассказывает о встрече с начальником полиции. Не желая огорчать Тоску, Марио делает вид, что разделяет ее радость. Они мечтают о побеге: скоро все их ужасные испытания останутся в прошлом. До самого последнего момента Флория уверена в том, что предстоящая казнь - всего лишь спектакль, она пребывает в радостном возбуждении. Но когда Тоска с ужасом понимает, что Марио действительно убит, солдаты уже поднимаются к ней по лестнице, чтобы взять ее под стражу.

Тоска ни секунды не колеблется, ей совершенно ясно, как она должна поступить. Она бежит на башню тюремного замка и в последнем страстном порыве, несколько театральном, взывает к богу, к справедливости божьего суда, пред которым предстанут она и Скарпиа. И затем бросается с парапета вниз.

Мелодрама? Да, конечно. И в самом прямом значении этого часто неверно употребляемого слова. Но это и великий театр, понятный всем, у кого в жилах течет настоящая кровь. Вот почему "Тоска" повсюду пользуется такой любовью.

Вспоминаю, как однажды, во втором акте оперы, в тот момент, когда уводят арестованного Каварадосси и Тоска цепляется за него, один из солдат (как и положено по ходу действия) оттолкнул ее, и она, забыв или просто не зная о том, что за ее спиной небольшая ступенька, со всего размаху рухнула на пол. Партию Тоски пела Мария Каллас, ее партнером был я - играл своего давнего знакомца Скарпиа. Находясь на противоположном конце сцены, я спросил ее глазами: "Ударилась?", и актриса, также взглядом, успокоила меня. Но, сообразив, что из этой оплошности может получиться выразительная мизансцена, я подошел к Флории и небрежно протянул ей свою левую руку. Она мгновенно поняла, что от нее требуется, приподнялась на коленях и, взяв меня за руку, с мольбой в голосе спела свой вопрос: "Кто спасет его?.." Последовал мой ироничный ответ: "Кто? Вы!.." Я отпустил ее ладонь, и Тоска в порыве отчаяния упала навзничь. Ее движение выражало такую беззащитность, было проникнуто таким страданием, что по залу прокатился гул сочувствия. Певице не нужно было ничего объяснять, делать какие-либо намеки. Каллас моментально схватила ситуацию и блестяще завершила то, что я начал.

Когда твоей партнершей была Мария, театр переставал быть театром, он становился самой жизнью...

В январе 1964 года оперой "Тоска" в постановке "Ковент-Гарден" ознаменовалось возвращение великой Каллас на сцену (после двух- или трехлетнего ее отсутствия). Это стало событием мирового значения. Невозможно передать ощущения того незабываемого вечера. Думаю, для такого чувствительного человека, каким была Мария, выступление после длительного перерыва, скорее всего, обернулось настоящей пыткой. Трудно представить испытание более тяжкое, чем возвращение на сцену актера, чье имя не сходит с газетных полос, - это пострашнее дебюта. Вы попадаете под перекрестный огонь пытливых взглядов, вас рассматривают, вас критически оценивают. Триумф или распятие?.. Никогда не знаешь, как распорядится судьба: одарит успехом или заставит изведать горечь поражения.

Театр "Ковент-Гарден" жил в безумном напряжении и страхе: вдруг Каллас откажется от выступления в последний момент? У Сандера Горлински, ее менеджера, ни на что больше не оставалось времени. Присутствие посторонних лиц на всех репетициях категорически воспрещалось. Газеты ограничивались лаконичными сообщениями, подтверждавшими, что все идет нормально.

В связи с этой обстановкой секретности мне вспомнился один забавный инцидент. На репетиции второго акта Мария отсутствовала - легкая простуда. Вместо нее играл Джон Копли. Так уж случилось, что одна знатная, титулованная леди зашла в этот момент в театральную кассу. Сообразив, что репетиция идет полным ходом, она упросила сержанта Мартина позволить ей хоть краешком глаза взглянуть на знаменитую диву. Но дверь, когда сержант ее приоткрыл, скрипнула... Бедняга, не теряя респектабельности, которой он славился, начал объяснять, что, конечно, не должен был этого делать даже для такой изысканной дамы. Но может быть, ему разрешат открыть небольшое окошко, выходящее в зал, чтобы она могла по крайней мере услышать одну или две ноты в исполнении знаменитой певицы?

Эту его просьбу решили уважить. Как раз в этот момент Джон Копли, с бородой, в очках, припав к моей груди, исторг мучительный вопль: "Ах! Сил нет больше! Что мне делать?.."

"Какой безупречный голос! - восхищенно простонала леди и, обращаясь к сержанту Мартину, добавила: - Как я вам благодарна!" И она удалилась, вполне довольная услышанным...

Однако по мере того, как приближался день премьеры, забавных эпизодов становилось все меньше. Дэвид Уэбстер в известной мере препоручил Марию моим заботам: я должен был ее уговаривать, подбадривать, поддерживать - словом, окружить таким вниманием, на какое только способен певец в отношении своего коллеги. Никогда, пожалуй, не дорожил я оказанным мне доверием настолько, как в те дни. Мы работали помногу, Мария всегда отличалась необыкновенной добросовестностью. Однако после многочасовых репетиций она звонила мне по телефону, и мы подробно обсуждали наши роли, снова и снова возвращались к тем или иным сценам. На генеральной репетиции, где она выглядела юной девушкой, Мария, одетая в красивое бледно-розовое платье, заказанное для нее Дзеффирелли, испытывала смертельный страх, но пела уверенно, играла превосходно. За кулисами так оглушительно щелкали затворы фотокамер, что казалось, будто мы находимся в бюро, где работают двадцать машинисток. Обстановка накалилась до предела, и даже Дэвид Уэбстер с трудом, я уверен, удерживал на лице свою обычную едва уловимую улыбку.