Я снимал почти безостановочно. Еще бы — на моих глазах разыгралась сцена, какую можно наблюдать далеко не каждый день. Ибо в сексуальной жизни этих толстяков бывают периоды долгой «засухи»: течка наступает у самок примерно раз в пять лет! Так что и в животном мире случаются довольно пресные браки…

Дело в том, что после спаривания развитие зародыша длится целых шестнадцать месяцев, и родившийся детеныш остается с матерью свыше трех лет, прежде чем родной дом становится ему тесен и он начинает самостоятельную жизнь. Лишь после этого самка вновь может быть поражена стрелой Амура.

В тот вечер наиболее сильный самец упорно топал за самкой по воде и посуху, покуда сердце ее не смягчилось. А вернее, носорожиха попросту устала ходить и остановилась. Снова я увидел уже знакомую картину: ухажер придавил тяжелой головой широкие задние окорока самки, дождался, пока она не замерла, и взгромоздился на нее, принимая позу для спаривания.

К сожалению, нам пришлось покинуть поле битвы, если можно так выразиться. Вечер в этих широтах наступает быстро, а с приходом темноты пребывание на просторах национального парка строго воспрещено. Носороги продолжали шуметь, то и дело сквозь травяную чащу проносились гоняющиеся друг за другом самцы, всячески стараясь доказать свое право числиться в списке достойных кавалеров и участников свадебного обряда, который представляет собой столь редкое событие, что до этого времени никем не был запечатлен на кинопленке.

На другое утро мы вновь прибыли на то же место, и нам посчастливилось застать двух самцов во время довольно вялого 15-го, простите, 115-го раунда на туманном ринге. Мы подобрались совсем близко, и я показал знаком, что хотел бы поснимать с земли. К моей радости, Долой, обладающий чуть ли не телепатическим даром толковать предельно загадочный «мир чувств» носорогов, отозвался утвердительным знаком. Я осторожно соскользнул со спины слона на землю, принял от Фредрика штатив и камеру и метров с десяти-двенадцати принялся снимать дуэлянтов. Никакие кинопоцелуи не сравнятся пылкостью и жаром с соприкосновением носов, в которое вложена сила нескольких тонн мышц. В перерывах следуют финты и выпады рогами, потом опять сталкиваются морды. На сей раз явно встретились равные соперники: они поочередно теснили друг друга, напоминая маневровые составы на Центральном вокзале Стокгольма.

Неожиданно замечаю справа от себя большой темный силуэт. Откуда-то неторопливо выплыл третий носорог и воззрился на мою камеру. Справляюсь жестами у Долой, можно ли мне оставаться на земле; он кивает, отлично понимая, что такие случаи повторяются не часто. Оцениваю обстановку. Вновь прибывший носорог стоит метрах в пятнадцати от меня, но я полагаюсь на Долой и на трубные голоса слонов, а потому опять ныряю под черное покрывало, и без помех снимаю тренировочный бой.

Во время нашего короткого пребывания в Казиранге нам сопутствовала сказочная удача, и, конечно, мы были чрезвычайно довольны полученным материалом. Совершив напоследок длинную вылазку, мы обследовали все участки, где накануне царила бурная носорожья активность, однако теперь нам встретились только усталые, а то и раненые звери, которые невозмутимо паслись среди травы. Ни один из них не обнаруживал желания наброситься на нас. Носороги явно настроились отдохнуть и подкормиться. Вся эта ватага буйных толстокожих словно превратилась в кротких овечек.

На другой день, уложив вещи и приготовившись к отъезду, мы услышали, что одного из сторожей только что доставили в небольшую больницу по соседству с национальным парком. Он был атакован носорогом, когда вместе с двумя своими товарищами поджигал жухлую слоновую траву — ежегодное мероприятие, призванное улучшить качество пастбищ. Стоя перед стеной трескучего, гудящего пламени, он слишком поздно заметил носорога.

Мы поспешили в больницу, чтобы поделиться антибиотиками и прочими медикаментами из нашей богатой дорожной аптечки. Санитар, ухаживающий за раненым, объяснил, что лекарств в больнице хватает, только проку от них мало. Сторож настолько искалечен, что не выживет. Перфорировано легкое, повреждено сердце, голова искусана так, что один глаз выскочил из орбиты. Пациент еще был в сознании, и каждый вдох его звучал хриплым стоном.

Бедняга! Моя радость, вызванная неслыханным везением в прошедшие дни, сменилась острым чувством вины, сознанием величайшей несправедливости перед лицом предельного невезения нашего собрата. Он умер днем позже. Никогда не забуду этот случай.

Чудесное утро в Национальном парке Канха. Солнце косыми лучами пронизывает напоминающие колером липовый цвет кроны цветущей сореи. Над ковром из ржаво-коричневых листьев высится колоннада четырех стволов. С десяток аксисов подбирают соцветия, которые щедрой рукой разбрасывают серебристо-серые лангуры, завтракающие на пышных ветвях.

Есть чем полюбоваться. Аксисы — «самые красивые олени в мире» — двигаются на диво грациозно, и узор их белых пятен замечательно гармонирует с темно- коричневым и бурым фоном. У двух самцов рога уже чистые после линьки, у других еще покрыты отсвечивающей бархатистой пленкой.

Внезапно сквозь безмятежный птичий хор с участием кричащей на четыре тона шпорцевой кукушки пробивается нарастающее гудение, и на сцене появляется туристский автобус, набитый голосистыми индийцами в ярких одеждах и включенными на предельную мощность транзисторами. Явление столь же неуместное и неожиданное, как витиеватая брань на симпозиуме епископов.

К сожалению, наша работа в Канхе не раз нарушалась подобными помехами, из-за которых часто, очень часто идеальная композиция кадра с участием всех «актеров» вдруг сменялась полным хаосом. Не счесть утраченных таким вот образом возможностей выявить экологический и этологический контекст (не говоря уже о том, как это отражалось на стоимости съемок). Для меня, десять лет работавшего в дождевых лесах Южной Америки, где обычно наибольшей людской помехой было мое собственное дыхание, годы в Индии и Шри-Ланке представляются сплошным чередованием природного покоя и человеческой какофонии. Посетителям национальных парков и других заповедных зон не мешало бы предварительно проходить надлежащую подготовку, как проходят ее желающие получить водительские права.

Канха расположен в штате Мадхья-Прадеш — стало быть, в центре Индии. Этот парк с «ядром» площадью 940 кв. км, которое ограждено от окружающих поселений буферной зоной еще в 1005 кв. км, пожалуй, важнейшая из заповедных зон, проводящих в рамках «Операции Тигр» меры по восстановлению животного мира, и его вполне можно называть тигровой землей. После того как наводняющий страну рогатый скот очистил эту территорию, ее животный мир обрел потенциал, позволяющий надеяться, что с годами будет достигнут былой расцвет. После начала операции в 1973 году популяция тигров возросла с 37 до примерно 60 особей — естественный и логический прирост, поскольку копытные, составляющие добычу тигра, размножаются приблизительно такими же темпами. Это касается практически всех видов — аксиса, замбара, барасинги, мунтжака, чаусинги, нильгау, гарны, гаура и дикой свиньи; думается, в ряду этих названий лишь последнее знакомо большинству шведов.

Жители Индии и Шри-Ланки, владеющие английским языком, оленя Axis axis обычно называют spotted deer (пятнистый олень). В шведских зоопарках этот олень высотой около 90 см именуется аксисом, что не совсем верно, поскольку род Axis представлен еще одним видом, свиным оленем Axis porcinus: высота его тела около 60 см, шерсть коричневая без каких-либо пятен. В травяных джунглях носорогов Казиранги мы видели, как свиной олень снует между стеблями, пригибаясь к земле. Эта поза — несомненно, самая целесообразная в непролазной чаше — напоминает поведение испуганного кабана, когда он, вот также наклоняя голову, стремглав скрывается в кустах.